Хождение Восвояси

Они не слышали разговора, и по выражению лица Миномёто, и в лучшие времена экспрессивного, как гранитный утёс, догадаться о ходе беседы были не в силах. Но поза… и неподвижность… и меч… Неужели всё было так плохо?

"Его лишили чина?" – тревожно вопрошали глаза девочки. "Хорошо, если не разжаловали… не приговорили к ссылке… или к харакири…" – Мажору покачал головой. Синиока понурилась. Если даже ее вечно неунывающий брат полагает, что ни к чему хорошему встреча тэнно и отца не привела, значит, всё действительно худо. И что теперь делать им? И что они могут сделать?

– Отец?.. – неуверенными шажками – "может, пока идём, все как-нибудь само переменится к лучшему?" – дети приблизились к тайсёгуну и остановились на расстоянии вытянутой руки.

Миномёто перевёл на них рассеянный взгляд и попробовал нахмуриться:

– Отчего вы не дома? Здесь детям не место. Я приказал вам уйти.

– Мы не уйдём! – упрямо выпалил мальчик.

– Мы дома! – глотая слёзы, выкрикнула девочка.

– Наш дом там, где ты!

– Если тэнно лишил тебя всего, мы купим халупу в трущобах или в глуши, и будем жить там все вместе – с тобой!

– Если даже тебе велено не владеть имуществом и тебе придётся скитаться по дорогам в рубище с плошкой для подаяний – мы пойдём с тобой!

– Тэнно может лишить тебя всего – кроме нас!

– Синиока-тян, скорей пойдём, надо найти маму, сказать, чтобы собирала узелок, и рис с котелком не забыла на дорогу! Отец, никуда не уходи!..

– …без нас!

Косоватая улыбка тронула губы опального полководца и, не вставая с колен, он привлёк к себе сына и дочку.

– Всё не так плохо, мои дети. Тэнно был чрезвычайно милостив и всего лишь даровал мне длительный отдых в провинции в родовом замке.

– За твою усердную службу?! – расцвела Синиока.

– Скорее, несмотря на нее, – хмыкнул Шино-старший.

– Замок Шимоза… в деревне Котоваси… на горе Окаяне… куда не залетают даже мухи, потому что дохнут там от скуки… – с притворным унынием протянул Мажору.

– Да.

– Эх… Конечно, это не хибара на выселках и не шалаш нищего в лесу… – не выходя из роли, вздохнул Шино-младший.

– Но мы согласны! – воскликнула Синиока.

– Хоть сейчас! – поддержал ее Мажору.

– Нет, – Миномёто покачал головой. – У вас должны быть связи и друзья при дворе, если вы хотите достичь в жизни чего-то большего, нежели удел захолустного самурая или его жены. У меня есть друзья… были… Я буду просить тэнно, чтобы он нашёл вам хороших опекунов.

– Нет! – глаза Мажору возмущённо сверкнули. – Я не оставлю тебя!

– Мы не оставим тебя!

– Я всегда мечтал стать захолустным самураем, и не позволю разрушить мои чаяния!

– И я! И мои!

– Нам всё равно, куда отправил тебя тэнно, и на сколько. Ты – наш отец. И мы всегда будем с тобой.

– Угу, – неожиданно хлюпнула носом девочка. – Не прогоняй меня… нас… пожалуйста!

– Но я не имею больше ни силы, ни влияния при дворе.

– Нам не нужны твоя сила и влияние.

– Нам нужен ты.

Миномёто опустил глаза, судорожно что-то сглотнул, и слова – медленно, неуклюже, словно незнакомые или на чужом языке – стали срываться с его губ:

– Если бы тэнно лишил меня… всего… и оставил только вас… я… посчитал бы себя… самым богатым… и счастливым… человеком в Вамаяси. Я… понял это поздно… но как сказал тэнно… главное – чтобы не слишком поздно.

Брат и сестра обняли отца и прильнули к его плечам.

– Не поздно, – шепнула девочка.

– Мы готовы были ждать до старости! – пылко подтвердил мальчик, глянул на сестру в поисках подтверждения – и заметил, как ее взгляд, скользнувший на огненную стену, до сих пор не потерявшую ни яркости, ни жара, остановился. Глаза ее боязливо округлились.

– Об…борм…моту…

Мажору обернулся, сжимая кулаки, готовый к перепалке и драке, но старшему сыну тайсёгуна, вывалившемуся из малинового пламени как из-под водопада, было не до того. Обессиленный, бледный, осунувшийся повалился он наземь и застыл.

– Обормоту? Ты… живой?.. – Синиока прижала к груди кулачки, растерянно переводя взор со старшего брата на младшего, а с него – на отца. Грозный, ужасный, опасный, безжалостный Обормоту! Грозный, ужасный, опасный, безжалостный Обормоту, спасший им жизни… Могла ли одна минута доброты перевесить годы непрерывных унижений и страха? И даже в ту минуту, как яд в мисо – слова презрения и ненависти… Одна минута – и вся жизнь. Что важнее? Казалось, та же самая мысль угнездилась и в голове Мажору, не давая ему сдвинуться с места.

Шино глянул на своего бывшего преемника, потом – на младших, напряженно замерших у его груди.

– Пойдём, – встал он и обнял их за плечи. – Надо собираться.

– Да… – кивнул Мажору.

"То есть, нет" и "Отец, подожди, пожалуйста!" прозвучали одновременно. Миномёто улыбнулся.

Званый обед, к отчаянию поваров, получился целиком в лукоморском стиле, не в последнюю очередь потому, что отыскать в Запретном городе не поджаренные продукты стало так же сложно, как сырую рыбу в меню лукоморского трактира. Приглашённые собрались под крышей чудом уцелевшего дровяного навеса на отшибе – единственного устоявшего перед огнем строения, автоматически повысившего себя тем самым до статуса эксклюзивного зала трапез и аудиенций.

Не способный в силу малости вместить более десятка человек – и одного лунного дракона, навес был поименован "Малым летним дворцом его императорского величества"[275] и окружён придворными, охраной и прислугой не хуже самого вожделенного неприятелем замка страны.

Поджав под себя ноги с различной степенью комфорта и политеса, за столом – сколоченными наспех досками на четырёх коротких чурбаках – в тесноте, да не в обиде[276], расположились тэнно, Занами, лукоморцы, Шино с детьми и супругой, двое оставшихся Вечных с единственной четвёртой ученицей на двоих, ее женихом и мастером меча клана. К отчаянию зевак, огромным серебристым мохнатым кольцом компанию окружил Лун. От человеческой еды он отказался, и присутствовал на пиру в роли почётного наблюдателя: голова – на изящно выгнутом хвосте, малиновые очи полуприкрыты, пасть растянута в блуждающей улыбке.

Первая перемена блюд, вторая… Когда гости и хозяева насытились и вспомнили – а вернее, не вспомнили – когда спали в последний раз, дракон потянулся и проговорил своим звучным мелодичным голосом, каким, наверное, перекликаются Вселенные:

– Теперь, когда потребности тела удовлетворены, позаботимся же о нуждах духа и души.

– Э-э-э?.. – всеобщее слегка осоловелое внимание стало ему ответом.

– Перед тем, как мы все расстанемся, мне бы хотелось хоть одним глазком заглянуть в будущем страны, которую я успел узнать и полюбить. Да, лунные драконы любопытны, чем и воспользовались маги Вотвояси много сотен лет назад. Я не смогу улететь домой, пока не узнаю, долго ли пробудет в ссылке тайсёгун Шино, будет ли война с Вотвояси, что случится с советом Вечных… А с воинами и магом клана Рукомото?

При последнем вопросе Иван и Серафима озадаченно уставились на Агафона: что еще с ним может случиться? Тот ответил им точно таким же взором.

– Мам, пап, дядя Агафон… – проговорила Лёлька сконфуженно. – Это не про вас.

– Это про нас, – в низких поклонах лукоморской чете согнулись Чаёку, Хибару и Иканай.

– Это мои люди, – серьёзно произнёс Яр. – Они пошли наперекор своему клану, когда спасали нас, и стали изгоями. И тогда я, как старший мужчина нашего клана… то есть рода… в Вамаяси, пригласил их служить нам. И они оказали нам честь согласиться. "Только смерть может положить конец нашей службе клану Рукомото"!

– Верно, – подтвердил Отоваро. – И теперь мы будем следовать за юным даймё Рукомото и его сестрой всюду, куда бы они ни отправились.

– Это правда?! – расцвели дети – и словно последняя гора упала у них с плеч. – Вы поедете с нами домой?!

275

Потому императоры трапезничают только во дворцах. Значит, если император пристроился где-то перекусить, да еще не один, а в компании, значит, это место и есть дворец.

276

По крайней мере, обиженные не давали о себе знать – не исключено, что слишком придавленные со всех сторон.