Хождение Восвояси

– Раз, раз, раз… – деловито проговорил он. – Приём…

– Что? – нахмурился второй старик.

– Ну и приём ты оказываешь нашим маленьким гостям, брат, говорю я, – покачал головой он.

– Гостям?! Да бешеные обезьяны из леса имеют лучшие манеры! Ты посмотри! Они специально подложили подушки под дверь, чтобы я о них споткнулся, когда буду входить! Они спят на столе! На пуфах для терпеливого сидения! Затащив его в токонаму, нишу красоты, предназначенную для созерцания картины! А погляди, что они сделали с амадо! Они испортили его! Изгадили углем!

Следуя направлению указующего перста, второй старик глянул на кучу обломков, валявшуюся у двери.

– И порвали, вижу.

Первый старик сконфузился и сбавил громкость.

– Это я порвал. Когда оно на меня упало. А потом я на него.

– Так значит, оно всё равно испорчено.

– Да! Ими! – громкость вернулась к прежнему уровню. – И я считаю, что в этом вертепе невежества и невежд благопристойному человеку делать нечего! Не опаздывай, брат.

– На Совет Повелителей палат?

– На встречу с советом Девяти Вечных и их первых учеников. Хотя, должен сказать, после вчерашней авантюры… – тут вамаясец сделал многозначительную паузу, – их стало вполовину меньше. В очень большую половину, если быть точным.

На этом, бросив косой взгляд на брата, он сунул руки в рукава, кольнул взглядом притихших детей и покинул комнату с горделивым достоинством человека, изо всех сил делавшего вид, что это кто-то другой десятью минутами раньше выставил себя на посмешище врагов и друзей. Хотя, подумала Лёлька, друзей у такого гуся вряд ли было много.

Благообразный приспешник и воин последовали за ним, оставив с пленниками служанку и второго старичка. Он подошел к останкам баррикады, наклонился и принялся разглядывать то, что разглядыванию еще поддавалось.

– Художник, расписавший это амадо, огорчился бы: созданная им гармония гор и цветущей сакуры изменена безвозвратно. Кто это сделал, дети?

Взгляд его остановился на Лёльке, вернее, на ее лбу, глазах и кончиках пальцев – всему, что выставлялось наружу.

– Ну, я, – пробурчала она, и даже из-под одеяла чувствовалось, как хмуро выпятилась ее нижняя губа, готовясь к обороне. Старик склонил голову и прищурился.

– Ай-яй-яй, девочка. Ай-яй-яй. Как тебе не стыдно, – взгляд его стал осуждающим. – Такая маленькая, а…

– Это я! – отчаянно пискнул Ярик из-за ее спины.

– Молчи, – прицыкнула Лёка через плечо, и княжич испуганно смолк.

– Ну стыдно мне. Ну дальше че? – зыркнула княжна на вамаясьца как в прицел арбалета.

– Ваша картинка недоделанная была. Много места чистого и ничего интересного, – упрямо пробормотал Ярик из-за широкой сестринской спины и удостоился тайного пинка под одеялом.

– Вот-вот! Зато теперь она стала гораздо красивее. А что порвалась, так мы не виноваты. Это ваш… боярин… ее себе на голову надел, когда о свои же тюльки споткнулся. И что вы на это скажете? – насупилась Лёлька.

– Скажу, что у тебя растет храбрый и талантливый брат, – проговорил старик, взглядом указывая на предательски вымазанный углем край одеяла Ярика, и пока опешивший мальчик моргал и хватал воздух ртом, продолжил:- А сейчас… не в упрек, а из любопытства… я хочу спросить, для чего вы поставили амадо и подушки под дверь.

– Что?..

– …и что?..

– И что из них что? – на всякий случай уточнила Лёлька, подозрительно рассматривая руины у входа.

– То, что вы назвали тюльками – подушки. Вамаясьские девушки спят на них, чтобы не испортить прическу. А амадо – это ширма с картиной.

– Поставили, чтобы нас не застигли врасплох, – сурово изрекла княжна. – Маленьких вдали от родителей каждый обидеть норовит.

– Я весьма сожалею, что пришлось вас забрать вместо амулета Тишины, – старичок опустил глаза.

– Так вчера ночью… Это были вы… или тот?

– Вчера ночью был я. А мой брат не "тот". Его почтенное имя – Нивидзима Кошамару, а моё – Нерояма Кошамару. К имени старшего в Вамаяси из уважения принято добавлять "сан". Теперь вы всё знаете, и у вас больше не будет оправдания нарушению этикета, – строго произнес он.

– А изобретатель этикета король Этики Этикет Семьдесят Пятый говорил, что этикет не нарушен, пока нарушение никто не заметил, – дотошно уточнил Ярик из-за спины сестры.

– Правитель Этики познал дзынь, – уважительно склонил голову Нерояма.

– А по отчеству к вам как обращаться? – решив до поры до времени завязать с нарушением этикета, спросила Лёлька.

– По… чему?

– По батюшке.

– Или по матушке, – вставил Яр, читавший, что кое-где на Белом Свете царил матриархат.

– Смысл ваших вопросов таится настолько глубоко, что я не могу его уловить, – недоуменно развел руками старик.

– Отца вашего звали как? – отбросив так и не использованный запас этикета[29], вздохнула девочка.

– Нифигаси Кошамару, – сообщил маг и в недоумении уставился на княжичей, захлебнувшихся странным хрюканьем.

– Значит, вас полностью звать Нерояма Нифигасебе…севич Кошмару, то есть!

Старик подумал, примерил на себя вновь обретенную модификацию, и решительно мотнул головой:

– Нет. Полностью меня звать Нерояма Кошамару. Пожалуйста.

– Ну если вам не нравится… – разочарованно пожал плечами Ярик с видом человека, которому новое имя чародея нравилось очень.

– Не то, чтобы не нравится… – вамаясец развел руками. – Просто я к нему не привык.

– А когда привыкнете? – глаза мальчика загорелись надеждой.

– Боюсь, даже маги столько не живут.

Княжич вздохнул и покорился судьбе.

– А вот как нас зовут, никто, значит, узнать не хочет, – практически ни на что не намекая, заметила Лёлька.

– Хочу, – улыбнулся старик. – Именно об этом я и собирался спросить, а также имена мужчины и женщины, которых Яширока Мимасита благословила такими детьми.

Лёлька, впервые услышав о себе как о благословении от человека, который с ней знаком дольше пяти минут, от неожиданности открыла рот – и упустила момент…

– Меня звать Ярослав, а это моя сестра Ольга. Ивановичи мы. Наш папа – младший брат лукоморского царя, а мама – единственная сестра царя Лесогорья.

…и так с открытым ртом – но уже от растерянности – она наблюдала, как все ее хитрые планы и конспирация, кувыркаясь и рассыпаясь на мелкие кусочки, полетели в трам-тарарам, как выражался дядя Олаф.

– Дядя Кошмару, – начал было Ярик, но старик его прервал, погрозив пальцем:

– Что надо добавлять к имени старшего?

– Сан, я помню. Только не знаю, какой у вас сан, – проговорил Ярка.

– У меня нет сана, Ярослав-тян. Я просто один из Девяти Вечных.

– Как царь Костей?! – восхищенно вытянул шею Ярик.

– Царь… чего? – опешил старичок.

– Не чего, а кто. И где. И как мы будем к имени добавлять сан, если его у вас нет, я тоже не поняла, – надулась Лёлька.

– Сан – это приставка, а не должность и не чин, – понял причину недоразумения старичок. – Кошамару-сан, к примеру.

– А-а!..

– А Костей – это царь страны Костей, только он умер давно, хоть и был бессмертным, – в ответ милостиво объяснила княжна.

– Отчего?

– Не поладил с нашими родителями и дядей Агафоном, – как можно небрежнее проговорила она.

– Они все маги? – насторожился Вечный.

– Нет, только дядя Агафон. А маму просто расстраивать не рекомендуется. Если папы рядом нет, – проинформировал Ярик.

– Это вредно для ее здоровья?

– Это вредно для здоровья расстраивающего. А когда папа рядом, есть надежда просто на тяжкие телесные повреждения, – самодовольно ухмыльнулся Ярослав.

Старик приподнял и опустил брови, словно удивляясь, а Ярик продолжил допрос:

– А что такое амулет Тишины? И зачем вы приходили к дедушке Адалету и дяде Агафону?

– Они ваши родичи? – как охотник, почуявший добычу, прищурился старик.

– Нет! – торопливо замотала головой Ольга, надеясь еще что-то спасти. – Они…

29

За десять лет, сказали бы некоторые. Но некоторые наболтают чего угодно.