Город неба

«За домом вырос сквер, где я сирень ломала…»

За домом вырос сквер, где я сирень ломала:на кладбище ее в тот год осталось мало —там бабы с магалы все обломали, видно,и продали уже. Одновременно стыднои сладко вспоминать жизнь, что прошла куда-тотуда, где больше нет ни девочек, ни сада,ни мальчика в очках, и только я брожу.Душа моя, я знаю тут крылечко,где можно тихо сесть спиною к гаражуи выдохнуть колечко.К нам урка подходил стрельнуть на опохмел.Наш был ответ простой: а Мотыля ты знаешь?И он к тебе не лез и долго вбок глядел,туда, где в кладке не хватало клавиш.Мотыль в тот год учил, что если будут бить,бежать нельзя, бить в пах ногою,на помощь звать, «да-нет» не говорить.И белый свет в глазах не путать с чернотою.

«Благословившее нас ни на что…»

Благословившее нас ни на чтовремя с лицом человека в метро,чей силуэт реалистом – и товыставлен был бы за двери искусства —это вот время и есть адресат,внутренний карцер с названием «ад» —дом его, двери в котором скрипят,под потолком не светится люстра.Белая косточка, демон тоски,пишет тебе та, которой с доскивместе стирал ты простые росткичисел и с древа познанья в субботникгруши сшибал – да теперь там пустырь,мир изменился как вдоль, так и вширь,песню не свищет дежурный снегирьи уклоняется, как второгодник.Так подведем вековую черту:помнишь окраину в желтом цвету?Жили, росли, в неказистом прудутак по-собачьи и плыли полвека.И ничего не связует нас с ним,это не мы в шляпах легких, как дым,в длинных пальто, из широких штанинчек достаем дубликатом успеха.Вновь побредут по тропинке сыройсквозь тополей бесконечный конвойдевочки – карие платья с тесьмой,мальчики, как голубые трамваи.На карнавале кружи их, наш век,пусть разольется серебряный смех,пусть не волнуется мама родная.Ибо кто знает, что будет потом.Свадьбы, постели, забвенье, дурдом,будто грядущее прет напроломи проступает сквозь детские лица.Боже, хранящий детей и зверей,дай им дойти в этот раз до дверей,не оступившись в одной из аллей,где этот ветер из листьев кружится.

Генералы песчаных карьеров

В тот день с развалин Херсонесавсе тропы к пристани вели,и малолетка, поэтесса,я тоже в море кораблисчитала на краю земли,и волны, салютуя, шлииз Севастополя в Одессу,как гладиаторы в пыли.Географический кружокотпраздновал конец сезона.Тебя я вижу, мой дружок,в трусах входящим в море оно;ты удочку отводишь вбок,и, словно ветряной пропеллер,на солнце крутится «бычок».Ах, солнца красный поплавок,ах, счастья сирого глоток —такие вы на самом деле!В начальных числах сентябрячернильной радугой заряна побережье красит воду.В час, как поднимут якоря,и отодвинется земля,мы поплывем по небосводу.И за кормою кораблятри чайки бросятся из стаи,за волнорез нас провожаяиз детства в дальние края.Вода вокруг была кругла,и ржавый якорь в ржавой дверцегустая тина облекла,как будто капилляры – сердце.Вокруг щемящесть бытия,и никуда уже не детьсячто мы на свете лишь друзья.Сейчас он скинет полотенцес глаз. И его увижу я.Мы с ним дружили тыщу лет.Прикинь, в смешных веснушках кожа,плюс глаз томящий полусвет,скорей на полутьму похожий —вот перечень его примет.Он вам знаком? И да, и нет.Мне тоже. Но любим до дрожи.Как описать любви лицо?На свете много есть полезнойи важной дребедени, ноя помню ночь в каюте тесной,как мы целуемся тайкоммеж двух темнот – морскою безднойи звездной бездною небеснойпод храп товарищей кругом.Нам стукнуло пятнадцать: страхи страсть играли с нами в жмурки,в запекшихся сухих губахдержали мы свои окурки,и, чтоб не запоздрил кто,налили в банку из-под сока,пусть даже и не Veuve Clicquot, —а спирт, смешав с водой немного.Корабль качало тяжело.Поныне с ясностью тлетворнойя помню, как меня рвалопотом во тьме ночной уборной.Конец каникул. Глупый рок,напрасно руки потирая,вещает грустный эпилог,его не будет, обещаю.А будет счастье без конца,навеки без конца и края,когда лиманская косанайдет на каменные сваи,на якорь встанет наш корабльучитель прокричит над ухом.В иллюминатере – причали голова немного кругом.Как нежен след от пятернина заспанной щеке. Вот здесь-тона льду казенной простыни,песочного касаясь тестатвоей веснушчатой спины,дай объяснюсь в любви. Все честно.Да, существует вечный свет.Да, существует в этом мирелюбовь – в пятнадцать юных лет,и в поздних пятьдесят четыре.И потому-то смерти нет.Нет смерти там, где ты влюблени дух, какой бы ни был между —спиртной или небесный он —на койке сторожит одежду,и движет солнце в круге дня,и движет к суше волны с треском,и на песке открытым текстомвыводит наши имена.