Страница 17 из 94
Штольман качнул головой, прогоняя неуместную в данный момент нежность, а заодно унимая лёгкое покалывание в виске. Право слово, он же не барышня, чтобы головными болями маяться!
- Прошу прощения, сударыня, что заставил Вас вспомнить столь неприятные события, - Яков Платонович коротко поклонился, направился было к выходу к тихой радости Ольги Кирилловны, коей надоело уже постоянно за каждым своим жестом и взглядом следить, да на пороге остановился, оглянулся, - а что Вы можете о покойной жене господина Боброва рассказать? Вы знали её?
Хрупкая фарфоровая чашка выпала из ослабевших тонких пальцев, чай волной выплеснулся на светлый ковёр, губя его безвозвратно, но госпожа Погодина этого даже не заметила. Дама побледнела как смерть, глаза её широко распахнулись, рука неверными движениями нашаривала спинку стула, единственную опору для ставших слабыми ног, кои так и норовили подогнуться.
- Н-н-нет, - вяло пролепетала Ольга Кирилловна, отчаянно отгоняя призраков прошлого, - я её не знала...
"И опять врёт", - вздохнул Яков Платонович, подхватил трость и саквояж, коротко поклонился и приказал:
- Из города только не уезжайте, Вы можете понадобится.
На улице Якову Платоновичу стало ещё хуже, головная боль усилилась, но господин следователь приказал отвезти его в управление. В родном, знакомом до последней царапины на столе, кабинете боль немного стихла, Штольман приказал принести ему дело о гибели первой жены купца Боброва, но едва он взглянул на фотографию в тонкой синей папке, пол ощутимо дрогнул под ногами. Яков Платонович медленно опустился за стол, широко распахнутыми глазами глядя на фото и категорически отказываясь верить в происходящее, ведь на него с карточки смотрела с чуть застенчивой улыбкой Анна!
- Не может быть, - прошептал Штольман, крепко зажмурился, с силой потёр глаза, снова их открыл и не сдержал облегчённого вздоха. Девушка была похожа, да даже не так уж и сильно схожа, чтобы их можно было перепутать. Видимо, досада о размолвке злую шутку сыграла.
Яков Платонович передёрнул плечами, погрузился в изучение кратких отчётов городовых, ещё более краткого опроса горничной и самого безутешного вдовца, три раза переворошил все бумаги, но заключения доктора так и не нашёл. Вместо него была какая-то невразумительная отписка, вроде той, что лежала в деле убитого городского головы Матвея Кулагина в Затонске. А значит, смерть Авдотьи Петровны Бобровой, в девичестве Кубышкиной, была какой угодно, только не случайной.
Штольман поднялся из-за стола, разминая плечи, крикнул городового, приказал отыскать родственников первой и второй супруги покойного Боброва, и тут пол опять неприятно дёрнулся под ногами.
"Да что это со мной, право слово", - досадливо подумало следователь и тут же со стоном схватился за простреленное на давней дуэли с князем Разумовским плечо, кое словно огнём жгло.
- Ваше Выс-родие, - бросился к Штольману городовой, привыкший считать Якова Платоновича несокрушимым воином, живым воплощением медного всадника, не меньше. - Ваше Выс-родие, что с Вами?
Штольман потряс головой, потёр глаза, но лучше не становилось, наоборот, накатила липкая дурнота.
- Домой, - коротко приказал следователь, из последних сил стараясь не показывать городовому собственной слабости, - прикажи, чтобы коляску подавали, я домой поеду.
- Может, доктора? - робко вопросил Прокофьев, чувствуя себя заплутавшим в тёмном лесу мальцом.
- У меня брат доктор, - отмахнулся Яков и даже не слукавил. Михаил Платонович действительно посвятил свою жизнь врачеванию людей, а его супруга Суфья помогала мужу, служа сестрой милосердия.
Прокофьев кашлянул, пулей вылетел за дверь приказал срочно подать коляску, господину Штольману недужится. Этим сообщением бравый городовой переполошил всех в управлении, один городовой спешно отправился к полковнику Варфоломееву, другой метнулся к коляске, третий, держащий наконец-то пойманного с поличным карманника Тимоху, метнулся к Штольману в кабинет, дабы, если понадобится, помочь ему дойти до коляски. Тимоха, хоть и его тоже не оставило равнодушным известие о хворости господина Штольмана, теряться не стал, из управления выскочил, зайцем пропетлял по улочкам и тупичкам, огляделся, убедившись, что его никто не преследует и свистнул сквозь зубы. На свист из тёмной подворотни моментально вынырнул ничем не примечательный паренёк лет тринадцати, вопросительно голову к плечу склонил.
- Мухой лети к дому следователя Штольмана да разведай, как он, помирает али нет. Да по пути шепни Машке, чтобы она к следователю тётку Клавдею привела, та знатно травами лечит, может, поможет чем. И ещё Игнату с Кирюхой скажи, пусть узнают, кто Якова Платоновича извести вознамерился. Да сами пусть расправу не чинят, сперва мне доложат. Всё понял, али вопросы есть?
Паренёк сперва утвердительно кивнул, а потом отрицательно мотнул лохматой башкой. Мол, да, всё понял, нет, вопросов нет.
- Тогда лети, да шибче ветра чтоб, - приказал Тимоха и, засунув руки в карманы, походкой делового человека направился в торговые ряды.
Вот и представился ему, наконец-то, случай отплатить следователю Штольману за давнее избавление от смерти неминучей. Что ж, никто и никогда не упрекнёт Тимофея, что он по долгам не платит, он человек деловой, на добро памятливый.
Меж тем коляска с Яковом Платоновичем домчалась до дома. Штольман нашёл в себе силы самостоятельно выйти, вежливой улыбкой и кивком поблагодарить сидящего на козлах городового и зайти в дом почти твёрдым шагом, но на этом силы иссякли. Трость и саквояж выпали из ослабших рук, на шум оглянулся собиравшийся на прогулку Платон да так и охнул:
- Яков...
Дальше слова приличные штатские закончились, остались лишь едкие, словно водка, словечки из армейского лексикона, но даже они не могли в полной мере отразить всё, что Платон подумал и почувствовал глядя на бледного едва держащегося на ногах брата.
Яков Платонович с трудом сфокусировался на лице Платона и хрипло выдохнул, с трудом удерживая равновесие:
- Помоги... до комнаты... добраться...