Страница 44 из 46
- Ничего, Аннушка, мы сей момент Олега Дмитриевича тебе притащим, - тётке Катерине следовало бы родиться мужчиной, уж больно ей нравились силовые методы решения проблем. - Он как миленький нам всё расскажет, ничего не утаит.
- Прошлый раз он даже не явился, - досадливо заметила Аннушка.
Тётка потрепала Анну Викторовну по плечику:
- Так прошлый раз у меня сил столько не было. А нынче я счастлива, любима, для меня нет ничего не возможного.
- Спасайся, кто может, - прошептал Иван Афанасьевич. Хватаясь за голову и отодвигаясь в тень. - Теперь от неё и вовсе никакого спасу не будет, и раньше-то змея была, а теперь цельный Змей Горыныч.
Алексей Михайлович "заботливо" встряхнул призрачного родственника, предупредил сладким голосом, от коего Ивана Афанасьевича мороз продрал по коже:
- Попрошу Вас впредь моей жены не оскорблять, дабы мне не пришлось выражать Вам своё неудовольствие.
Иван Афанасьевич гулко сглотнул и меленько закивал, сбивчиво уверяя всех в своих самых тёплых отношениях к Катерине.
- Мой герой, - мечтательно вздохнула Катерина и тут же ножкой притопнула, очами сверкнула. - Олег Дмитриевич, явись сюда незамедлительно!
Дух покойного господина Костолецкого страх как не хотел появляться, его всего так и корчило от злобы и ненависти, но как правильно сказала тётка, сил противостоять воле замужней дамы, окрылённой любовью и счастием, у него не было.
- Смотри скорее да запоминай крепче, другого раза не будет, - подтолкнула Анну в бок бабушка, - а мы его подержим, чтобы не ускользнул.
Перед взором Анны Викторовны вспыхивали и тут же гасли, сменяя друг друга в бешеном калейдоскопе видения. Вот Олег Дмитриевич о чём-то шепчется с доверчиво льнущей к нему девушкой, из одежды на которой, вот стыд и срам, только передничек и наколка горничной в волосах. Вот господин Костолецкий что-то лихорадочно записывает в пухлую серую тетрадь, а вот он передаёт тетрадь кареглазой рыжеволосой девице, чьё одеяние, а паче того, манеры не оставляют ни малейшей иллюзии в том, чем именно особа привыкла зарабатывать себе на жизнь. Удивительно даже, как это Аркадий Максимович мог предпочесть скромной и искренне любящей Наине Дмитриевне такую развратную особу!
Когда видения пропали, Анна судорожно вздохнула, прижимая руки к груди и пытаясь преодолеть сковавший всё тело страшный холод, результат общения с рассерженным духом. Яков обнял жену, согревая и утешая, давая возможность хоть немного опомниться, вернуться в мир живых.
- Я видела её, - Аннушка счастливо улыбнулась, чмокнула мужа в щёку, - у нас получилось, Яша!
- Мне нравится это у нас, - хмыкнула тётка Катерина, - твой супруг, моя милая, просто прирождённый спирит!
- Котёнок ты мой царапучий, - Алексей привлёк жену к себе, страстно шепнул прямо в ушко, - напомни, я говорил, что я люблю тебя?
Катерина кокетливо хихикнула, взмахнула ресницами, точно бабочка крыльями:
- Пока нет, но у тебя есть шанс исправить это упущение.
Иван Афанасьевич страдальчески поморщился и поспешно увёл влюблённых голубков, дабы они не мешали Анне и Якову вести следствие.
Впрочем, остановить Анну Викторовну сейчас смог бы только её супруг, но у того и мысли столь крамольной не возникало, наоборот, Яков внимательно наблюдал за тем, как жена быстро рисует на подхваченном со стола листе портрет девицы.
- Вот, - Аннушка протянула законченный рисунок мужу, - это она.
Штольман повертел рисунок в руках, запоминая:
- Найти такую даму труда не составит, у неё очень выдающаяся внешность.
Слова следователя оправдались быстро. Третий опрошенный уличный мальчишка, получивший от переодетого извозчиком Якова Платоновича за труды монетку, охотно поведал, что нарисованная - Дунька Болотникова, ранее служившая в заведении, да потом выгнанная маман за кражу и пробавлявшаяся тем, что поступала на содержание к богатым мужчинам. Не гнушалась Евдокия и такими шалостями, как кража, клевета и шантаж, искренне считая, что деньги не пахнут, и солидный капитал непременно строится на лжи, подлости да обмане, иначе никак. Жила предприимчивая барышня в небольшом кособоком домишке, дабы не привлекать внимания к своим сбережениям и официально числилась, вот это оказалось для Штольмана новостью, горничной в проклятой гостинице, о чём хозяин оной в разговоре со следователем "позабыл" упомянуть. Впрочем, стоит отметить, что его о слугах и не спрашивали, а зря.
Найти домик Евдокии Болотниковой труда не составило, но едва шагнув в грязный, заросший сорной травой и заваленный мусором дворик Яков Платонович ощутил холодок опасности.
- Аня, останься здесь и хорошенько спрячься, - прошептал Штольман и ничуть не удивился, услышав в ответ:
- Нет, Яшенька, я с тобой пойду.
Терять время на споры было неблагоразумно, потому следователь, пробурчав себе под нос, больше для успокоения души, что-то про упрямых девиц, осторожно вошёл в дом, заботливо придержав дверь для идущей следом Анны Викторовны. Стоило только шагнуть внутрь домишки, как в нос тут же ударил сладковато-металлический запах крови, который ни с чем нельзя было спутать. Растерзанное, со следами пыток, тело Евдокии было обнаружено в тёмной крохотной комнатушке, забрызганной кровью и хранящей следы страшного кавардака. Яков взмахом руки велел жене оставаться на месте, а сам плавным кошачьим шагом двинулся вдоль стены, внимательно осматривая место преступления. Удача, до этого не слишком-то баловавшая следователя, подарила-таки скупую улыбку: у сломанного колченогого стола был обнаружен чёткий след, судя по размеру, мужской. Штольман осторожно достал из кармана сложенный портрет Евдокии, перевернул его чистой стороной к кровяному следу, подождал, пока кровь пропитает бумагу, затем поднял и заботливо промокнул валяющимся у самой ноги пресс-папье, после чего аккуратно убрал в саквояж. Конечно, испачканную кровью обувь преступник может и выкинуть, но размер ноги никуда не исчезнет, а это пусть и слабая, но всё же улика.