Страница 5 из 13
– Ну, наконец-то явились, не запылились, – чертыхаясь и матерясь, прокричал Рябой в адрес пришедших политических. Рябов Василий среди зэка значился мокрушником. Ему ничего не стоило пощекотать пером того или иного несогласного с его мнением сидельца. На одном из сходов пермской зоны он сам себя объявил авторитетом, а кто был не согласен, отправился к праотцам, навеки оставаясь среди затерянного таежного валежника Приуралья. Таких, как Рябой, администрации ГУЛАГовских зон не трогали. Их держали на «коротком поводке» для устрашения заключенных, особенно политических, обеспечивая тепличные условия содержания в виде отдельных хат и послабления режима для помощников.
– Без схода никак, – в голос заговорили последние вошедшие.
– Никак! – отозвался Лютик, – чтобы Родину защищать, нам договориться надо!
– О чем хотите договариваться? И с кем? – поинтересовался кто-то из бывших эсеров, – с этими что ли? – мотнув головой в сторону своих политических оппонентов.
– И с этими тоже, – сказал, как отрезал, воровской авторитет, – вот скажи нам, Рябой, с какой целью ты записался добровольцем? Чего ты хочешь?
– С этапа подорваться! – буркнул авторитет.
– Но там же фронт! Куда бежать? – возразил кто-то из политических.
– Так к немцу и податься. Там тоже люди! – огрызнулся Рябой.
– Ты хочешь Родину предать? – не успокаивался все тот же голос, – нет, чтобы с оружием в руках у себя в стране с властью ненавистной разобраться!
– Я желаю вольницы нормальной! Хватит! Навоевались! Записался в добровольцы, чтобы подорваться, и никто из присутствующих меня не переубедит!
– А я о чем базарю? – перехватил инициативу Лютик, – у каждого из присутствующих здесь свои цели. Поэтому и собрал сход, чтобы скоординироваться. Кто желает поделиться чем полезным, милости прошу высказаться, – закончил авторитет речь.
В помещении поднялся шум. Каждый громко или руганью пытался доказать свою правоту. Собравшиеся галдели несколько минут. Кто-то договорился до того, что всем присутствующим стоит перейти на сторону врага, создать отдельную роту и воевать против Советов. Усевшийся на чьи-то нары, Алёшин тихо дремал, мало обращая внимания на происходящее.
– Илюша, ты чего как неместный? – подсел к нему Шпон.
– Ори, не ори, по-нашему не будет, как я думаю, уже давно все решено, – буркнул Илья, не открывая глаз.
– Скажи хоть что-нибудь!
– Я уже сказал!
– Всем скажи!
– Не суетись! Сядь, посиди и ты, полезней будет, – добродушно закончил разговор Алёшин, прижавшись головой к деревянной стойке нар.
Под продолжающийся шум собравшихся на табурет взобрался седовласый, подтянутый Климов Ефим по прозвищу Михалыч. Бывший прапорщик офицерского корпуса генерала Каппеля, призывая к тишине, поднял вверх левую руку, пронизывая взглядом близстоящих добровольцев. Он, как многие каэры, возрастом был чуть за сорок.
– Вот слушаю я вас и удивляюсь! Неужели кто-то и взаправду еще верит в утопию о втором вооруженном перевороте? – разлетелся по бараку бархатный со старческой хрипотцой голос и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Кишка тонка! Сколько лет уже прошло? Зона объединила и красных с белыми, и зеленых с черными, и всяких там рябых. Я уверен, что здесь найдется пара добровольцев, в голове составляющих донос Заике! Через час жаждущих очередного восстания местные вертухаи заметут под белы рученьки, а еще, чего доброго, по законам военного времени и расстреляют. Вы этого хотите? Надо вести разговор о реально происходящем, по мне лучше уж идти на фронт, чем сидеть на этих треклятых нарах и кормить казенных вшей, – закончил выступление бывший прапорщик Климов Ефим, его чисто выбритые щеки от волнения слегка подрагивали.
– Как же ты власть защищать собираешься, когда супротив воевал? – спросил кто-то из пришедших на сход бывших красных политических.
– Я не власть собираюсь защищать, а Родину. Власть приходит и уходит, а Родина она одна и навсегда.
– А для меня Родина – это свободная вольница-мать! И в каком краю я буду свободный, там для меня и Родина! – громко прорычал седовласый авторитет по кличке Рябой.
Собравшиеся на сход добровольцы были возбуждены ожиданием глотка неожиданной свободы. Эйфория воли летала над головами осужденных, витала в воздухе из угла в угол хозяйственного барака пересыльной тюремной зоны.
– Тихо вы, разгалделись! Выступать будет Политика, его многие здесь присутствующие знают. Он хоть из каэров, но послушать полезно, – приказным тоном воровской авторитет Лютик осадил собравшихся осужденных.
– В армии что важно? – задал вопрос бывший колчаковский поручик Дворников Иван, стоя рядом авторитетом, – правильно мыслите, все, как на зоне, главное, чтобы тебя не замечали, не помнили о тебе все те, кто мог бы трудами своими и заботами праведными навредить здоровью и душевному благополучию.
– Думаешь, в окопах без вшей не обойдется? – спросил кто-то из политических.
– В окопах вошь другая, она своя, более человечная, – тут же огрызнулся Михалыч.
Бурно обсуждая услышанное, собравшиеся вновь дружно зашумели, наконец, из толпы раздался вопрос:
– Как быть тем, кто присягал царю-батюшке?
– Ничего особенного не произойдет, ради дела защиты Отечества придется присягнуть и этой власти, – ответил Политика, – а еще мне представляется, что многие из нас в руках оружия не держали, следовательно, без учебки дело не обойдется. Отсюда следует, что до зимы мы обречены одну баланду хлебать!
– Поэтому установка такая, – встрял Лютик, – никто из бывших военных – красных или белых – все равно не отказывается от предложенных командных должностей, если такое произойдет, и всячески помогает подчиненным – блатной он, политика или просто мужик. Всякие политические терки и недовольную бузу на время этапа на фронт засуньте себе в зад, главное, чтобы все было по понятиям – тихо и без шума. Наша задача дружно добраться и пройти учебку, если она состоится, прожить три боевых месяца фронта. Сход так решил!
– Ты уверен? – раздались голоса из толпы.
– Урки что, тоже воевать будут?
– Они свалят еще по дороге на фронт!
– Какие из воров вояки?!
– Кто со мной на подрыв, записывайся в одно отделение! – пытаясь перекричать поднятый шум, воскликнул Рябой.
– Может, потребуется времени больше, поскольку, как я думаю, в зачет должны пойти лишь боевые действия, а когда начнем воевать, пока непонятно, – перебил законника Дворников.
Новоиспеченные добровольцы загудели еще громче, обсуждая услышанную установку.
– Прошу не отвлекаться от главного, – срывая голос, оборвал начало спора Политика, – по всему видно кап-три некуда деться, как собирать вокруг себя всех ранее служивых! Он некоторых из вас просто обязан поставить командирами подразделений.
– Нас всех тут интересует, есть здесь кто из бывших моряков или армейцев в звании выше капитана? – спросил Лютик.
– Какая разница! Думаешь, кап-три в звании восстановит?
– У него кишка тонка, да и не по чину! Вы ж зыркали, как морячок умылся, когда вертухаи в красного полковника вцепились, – цокнув языком, зло выругался Рябой.
– На первом этапе нам и младшего унтер-офицерского чина будет достаточно, – удовлетворенно ответил Политика, – главное – не отказываемся.
– Граждане добровольцы, расходимся! Пора на плац за разнарядкой, – произнес кто-то из присутствующих зэка.
– Все! Закругляемся уже! Айда наружу, – поставил точку в сходе Лютик.
VI
Выйдя на плац пересылки, добровольцы увидели всё тот же одиноко стоявший стол, на котором уже лежала груда папок, рядом прямо на земле стояли набитые папками кожаные мешки. За столом перекладывал дела заключенных тот же морской старшина первой статьи, а рядом стояли два армейских лейтенанта. Новобранцы обратили внимание на отсутствие офицеров НКВД.
– В две шеренги полукругом становись! – громко прокричал один из офицеров подошедшим осужденным.
Сформировав длинный серпообразный строй, моложавый старший лейтенант представился и представил своего коллегу младшего лейтенанта как командиров второй и третьей роты отдельного четвертого штрафного батальона 52-й резервной дивизии 14-й армии Карельского фронта (ОШБ-4).