Страница 3 из 11
В иных же представлениях некоторые из них обнаруживают признаки злокачественного повреждения важнейших чувств, которые делают человека человеком, – чувства стыда и совести. Ведь в цинических словах Пепла («А куда они – честь, совесть?», «…в совесть – я не верю»), в подобных репликах Бубнова и даже Сатина открываются язвы цинизма, растлевающего человека.
И это также неслучайный признак героев, но более всего признак времени, признак декаданса (упадка) буржуазной культуры, отраженным образом воспринятый босяками, ведь характернейшим признаком этой культуры является индивидуализм, нравственное своеволие, стремление унизить, развенчать человека, изобразить его игрушкой слепых сил, главное же – «свободно» отказавшимся от вечных нравственных ценностей.
Не всех одолел этот цинизм: осталось у многих прочное человеческое начало. Это подтверждают, например, горячие слова Татарина: «Надо играть честна!», «Надо честно жить!». И тот же Сатин провозглашает: «А кто – сам себе хозяин… кто независим – не жрет чужого – зачем тому ложь?» И все же многие ночлежники развращены циническим нигилизмом.
Есть «на дне» тот, кто не унижает себя подобным образом. Это старец Лука (что в переводе значит «светлый»). Его обращение к ночлежникам и слова о них вполне достойны человеческой речи («народ честной», «девушка», «батюшка», «браток», «голубка», «люди», «человек», «мать», «матушка», «милая», «детынька», «дядя»[6]. Достоинство выражений не исключает резкости его осуждающего взгляда. Лука открыто говорит хозяину ночлежки: «Вот ты, примерно… Ежели тебе сам Господь Бог скажет: «Михайло! Будь человеком!» Все равно никакого толку не будет… как ты есть – так и останешься».
Из уст Луки впервые слышат зрители слова о сущности человека, которая определяется не социальным положением, не богатством, не чинами и званиями, а чем-то иным. «Как ни притворяйся, а человеком родился, человеком и помрешь».
В устах Луки, помогающего Анне, естественно звучат речи о внимании к человеку: «…а разве можно человека эдак бросать? Он – каков ни есть – а всегда своей цены стоит…» Несколько позже, убеждая Актера бросить пьяную жизнь, он говорит с уверенностью: «Человек – все может… лишь бы захотел…» И вовсе не лицемерием вызваны его слова в разговоре с Наташей: «Надо, девушка, кому-нибудь и добрым быть… Жалеть людей надо!.. вовремя человека пожалеть… хорошо бывает», именно Лука подводит итог одному из разговоров: «…порядка нет в жизни… чистоты нет». И сам без уговору берется подметать пол. Рассказанная же им история из прошлого, когда он служил в Сибири сторожем на даче, подтверждает ту его мысль, что всякий человек нуждается в добром отношении.
Лука то вступается за Настю, устыжая Барона («Ты, барин, зачем девку тревожишь?»), то упрекает Квашню за равнодушие к Анне. Он всегда сочувствует людям, в том числе тем, кто унижен, беспомощен и даже грешен («я и жуликов уважаю»), потому что изначально ценит человека, а не его грех. Это также подтверждает упомянутый рассказ Луки: воры – просто отчаявшиеся от голода «хорошие мужики» Яков и Степан.
Лука первый поддерживает любую мысль о человеческом достоинстве: «Верно: человек должен уважать себя». Он понимает, что уважать себя может только тот, кто живет во имя чего-то значительного и высокого: «Всяк думает, что для себя проживает, ан выходит, что для лучшего!» Это «лучшее» старец определяет как «лучшего человека», совершенного в своем сознательном творчестве. В вечном самосовершенствовании видит он смысл земного бытия. Поэтому-то и советует он уважать ребятишек: «Ребятишкам простор надобен! Деткам-то жить не мешайте… Деток уважьте!»
Эта мысль Луки означает его ответ на вопрос о смысле жизни для лучшего. Сатин в своем заключительном монологе о человеке только по-своему повторяет эту мысль, затемняя ее. Человек как возможность, как лучшее, превращается в некоторую «усредненность» («ты, я, они, Наполеон, Магомет… в одном»). И здесь, несмотря на страстный пафос речи героя во имя человека и смысла его бытия, как бы теряется ясная иерархия ценностей, выстроенная в речах Луки. Вправе ли мы не заметить этого?
Вчитываясь в текст горьковской пьесы, мы не можем не заметить, что немалую нагрузку несут споры о правде и их смысловое содержание.
Разговоры и споры эти возникают с первых реплик пьесы и не прекращаются до ее конца. Этому слову каждый из говорящих придает какой-то новый, особый смысл или оттенок, объясняющийся предметными обстоятельствами, о которых идет речь, и уровнем представлений собеседников. Так что иногда понять друг друга они не могут, потому что говорят о разном.
Чтобы осознать смысл этих споров, нужно помнить мудрое замечание Луки: «…не в слове – дело, – почему слово говорится – вот в чем дело».
Сам Лука, кажущийся окружающим странным и даже лукавым, на самом деле говорит прямо и никому не лжет.
Не лжет он Актеру: «…Ты… лечись! От пьянства нынче лечат, слышь! Бесплатно, браток, лечат… такая уж лечебница устроена для пьяниц, чтобы, значит, даром их лечить…» И действительно, первая русская лечебница для алкоголиков с платными и бесплатными местами была открыта в Казани уже в 1896 году, в 1898-м подобная лечебница была открыта в Москве, а в 1900-м – в Киеве. Так что Лука не попусту обнадеживает Актера, прибегая к ободряющему внушению. Более того, ему удается на время свернуть Актера с гибельного пути. И только воздействие закоренелого пьяницы и циника Сатина вновь подрывает в нем стремление освободиться от своего застарелого недуга.
Некоторые разговоры Луки кажутся парадоксальными[7].
Первый парадокс о правде содержится в рассказе Луки умирающей Анне: «А Господь – взглянет на тебя кротко-ласково и скажет: знаю я Анну эту! Ну, скажет, отведите ее, Анну, в рай! Пусть успокоится… Знаю я, жила она – очень трудно… очень устала… Дайте покой Анне».
Можно ли сказать, что Лука говорит ложь? Конечно же нет. Ведь старец в наивном изложении передает догматические представления христианской веры, представления, подобные которым были и есть очевидны и истинны для всех православных людей России. А приписывать Луке атеизм (безбожие) нет оснований.
Второй парадокс о правде возникает в разговоре Пепла и Луки. Хвалебные слова Луки о Сибири Пепел резко прерывает: «Старик! Зачем ты все врешь?» На что Лука отвечает: «А ты мне – поверь, да поди сам погляди… Спасибо скажешь…» И продолжает: «И… чего тебе правда больно нужна… подумай-ка! Она, правда-то, может, обух для тебя!»
Лука искренен. Он-то знает, что в далекой Сибири ловкий, дерзкий и сильный переселенец Васька Пепел, наверное, смог бы найти себе и место и труд по душе. Слово «правда» в ответе Луки означает не больше чем принятое мнение, выдаваемое за действительность. Но Луке Сибирь известна, и он вправе дать такой, далеко не лишенный смысла, совет.
Не его вина, что этой правде Васька Пепел не последовал, хотя и стал было о том подумывать. О его намерениях свидетельствует разговор с Наташей («Я сказал – брошу воровство! Ей-богу – брошу… я грамотный… буду работать… Вот он говорит – в Сибирь-то по своей воле надо идти… Едем туда. Ну?..»).
Третий парадокс о правде – в оценке выдуманного рассказа Насти о драматическом свидании с возлюбленным. Лука не менее других понимает, что история сочинена, но не спорит, не отрицает ею сказанного: «Я верю! Твоя правда, а не ихняя… Коли ты веришь, была у тебя настоящая любовь… значит – была она!» И Лука опять не врет. Ведь он говорит не о реальных фактах, не о событиях, а о чувствах, на которые способна Настя и которых так ждет она, поруганная и оскорбляемая всеми. По всему видно, что страшная жизнь не исковеркала ее натуру, и в ее фантазиях, в ее душе живет истинная любовь. Любовь как чувство, пронесенное через унижение, конечно же была у Насти. И в этом глубоком смысле Лука опять говорит правду.
В разговоре с Бубновым Клещ в припадке отчаяния проклинает правду. Он понимает под правдою прежде всего жизнь, как она есть, безысходность своего положения. Здесь Лука, вмешиваясь, подводит к мысли, что «правда не всегда по недугу человеку… не всегда правдой душу вылечишь». Это значит, что безусловное признание такой жизни, как она есть, без возможности и надежды ее изменить, – зачастую невыносимо.
6
В речах притворяющегося святошей Михаила Костылева (его имя переводится как «подобный Богу», но в сочетании с «говорящей» фамилией оно выглядит сниженно, почти пародийно) и Константина Сатина (имя его в переводе означает «постоянный», но дается оно зачастую по контрасту человеку, обладающему устойчивым непостоянством) смешиваются в отношении к людям достойные и недостойные слова.
7
Парадокс – здесь: необычное мнение, внешне противоречащее здравому смыслу.