Стрелок. Путь в террор

– Надо бы узнать, что это за болезнь у тебя такая? – подозрительно заметил он. – Война год как окончилась, а ты все лечишься… за что хоть кресты у тебя?

– Генерала подстрелил! – отрапортовал Будищев, с прищуром, будто целясь, посмотрев на собеседника. И заметив, как тот переменился в лице, добавил: – Турецкого, ваше высокопревосходительство!

– Что?!

Некоторое время Фадеев раздумывал, не зная, что предпринять. С одной стороны, несчастные случаи на испытаниях случались и раньше, и никто бы из этого не стал делать трагедии. На все воля Божья! С другой, пострадал нижний чин из совершенно посторонней части, а это могло привести к нежелательной огласке. И, наконец, оный нижний чин совершил, как ни крути, подвиг, предусмотренный статутом Знака отличия Военного ордена, не говоря уж о том, что он сам – бантист! Да к тому же еще и дерзок, мерзавец…

– Испытания прекратить! Погибшего в церковь, раненых в лазарет, – распорядился он и обернулся к инженеру: – Как видите, господин Барановский, испытания ваших снарядов закончились несчастьем. Сами понимаете, что в таком случае мы с членами комиссии не можем подписать протокол!

– Но ваше высокопревосходительство! Эти снаряды из первой партии. Те, что делают теперь – совершенно надежны!

– Ничем не могу помочь, господин изобретатель! – решительно отмахнулся генерал и скорым шагом направился прочь.

Члены комиссии дружно потянулись за ним, и только Мешетич на секунду задержался у поврежденного орудия.

– Я доложу начальству о том, как проходили испытания, – бесстрастно сообщил он поникшему Барановскому. – Однако на будущее – порекомендовал бы вам научить вашего протеже держать язык за зубами, особенно в присутствии генералов!

Антонина Дмитриевна Блудова в последнее время не часто бывала в Петербурге. При дворе бывшей камер-фрейлине были совсем не рады. Подруг у нее почти не осталось, а тех, что еще были живы, ей и самой не очень-то хотелось видеть. Ведь это были всего лишь тени их прежних.

К тому же у нее было много дел. Благотворительность, которой она посвятила остаток своей жизни, отнимала все ее время. Тем более что после войны появилось множество увечных, нуждавшихся в призрении и помощи. Не покладая рук занималась она этим благородным делом, являя собой пример высокой жертвенности во имя высших идеалов. Венцом ее служения стало основанное в городе Остроге Волынской губернии братство во имя святых Кирилла и Мефодия с учебными заведениями, церковью, больницей и подворьем для паломников. Но иногда графине приходилось оставлять организованную ею обитель и отправляться в Москву или Петербург, с тем чтобы решать многочисленные организационные вопросы или собирать средства, которых всегда не хватало.

Бывая в столице, она всегда останавливалась в отцовском доме. Когда-то там жила вся их семья, часто бывали гости и кипела светская жизнь. Увы, все это было в далеком прошлом. Родители умерли, один из братьев – Андрей – уже лет десять не появлялся в России, будучи посланником при бельгийском дворе. Второй – Вадим, служа в Министерстве иностранных дел чиновником для особых поручений, жил скромно и уединенно, лишь изредка принимая гостей. Надо сказать, что сестре он тоже не очень обрадовался, но не потому, что не любил ее. Просто в последнее время между ними появилось некоторое охлаждение. Слишком уж серьезно восприняла она раздутый газетчиками скандал с его мнимым незаконнорожденным сыном.

Впрочем, Антонина Дмитриевна была дамой, не лишенной такта, а потому не стала сразу же задавать брату неудобные вопросы. Напротив, сначала они мило пообщались за обедом, вспомнив родителей, детство, а также совместные проказы. Затем разговор плавно перешел на знакомых и родственников. Вадим Дмитриевич, однако, был опытным дипломатом и ни на секунду не позволял себе расслабляться. Он знал – раз уж сестре пришла в голову какая-то идея, извлечь ее миром оттуда никак получится, а потому с твердостью в душе ожидал рокового вопроса. Но время шло, а престарелая графиня как будто и не хотела ничего спрашивать. Наконец, она объявила, что устала с дороги и хотела бы отдохнуть.

– Давай я тебя провожу, – поднялся из-за стола Вадим, но сестра остановила его.

– Не стоит, – мягко улыбнулась Антонина Дмитриевна. – Я помню, где моя комната. Позже мы еще побеседуем.

– Как скажешь, – пожал он плечами. – Ты что-то хотела еще узнать?

– А тебе есть что мне рассказать?

– Нет, – сделал невинное лицо Блудов.

– Тогда я пойду.

– Мне нужно будет сделать несколько визитов. Надеюсь, ты не будешь скучать?

– Нет. Но мне тоже следует кое-кого навестить. Я займусь этим сегодня вечером.

– Хочешь, я оставлю тебе экипаж?

– Это было бы просто чудесно! Но я не слишком тебя стесню?

– Нет, что ты, моя дорогая. Я возьму извозчика.

– Спасибо, Вадик.

– Как давно ты меня так не называла, – растроганно улыбнулся брат.

По гулким коридорам госпиталя решительно шагала миловидная женщина в изящной шляпке с вуалью, скрывающей черты ее лица от нескромных взоров. Следом за ней, едва поспевая, шли мальчик-гимназист и гувернантка, ведущая за руку девочку лет шести.

– Вот сюда извольте, барыня, – показал на худо окрашенную дверь провожавший их служитель. – Здесь они, болезные.

– Благодарю, – ответила та и выразительно взглянула на него.

Госпитальный служитель спохватился и, распахнув перед нею дверь, низко поклонился. Женщина с достоинством проследовала внутрь палаты, где лежали пострадавшие при взрыве на полигоне солдаты. Впрочем, лежали только два из них, а третий стоял, облокотившись о спинку кровати, и о чем-то напряженно размышлял.

– Слышь, пехоцкий, о чем ты все время думаешь?

– Как прожить не работая, – тут же ответил тот.

– Ишь ты, – крутанул головой спрашивавший. – И что надумал?

– Хрен получится!

– Эй вы, – слабым голосом перебил их второй артиллерист с перевязанной головой. – Не кричите, Христа ради!

– Ты чего, Архип? – изумился его товарищ. – Мы же едва слышно?

– Контузия у него, – хмуро пояснил пехотинец. – Ему сейчас любой звук – хуже выстрела. Кошка пройдет – и то покажется, будто слон топает.

– Эва! – недоверчиво прошептал солдат. – А так бывает?

– На войне, браток, и не такое случается.

– Понятно. Ты, как я погляжу, повоевал?

– Было дело.

Тут со скрипом отворилась в дверь, и в палату стали по очереди входить дама, служитель, а за ними гувернантка с детьми. Солдаты, увидев посетителей, тут же замолчали. Но если лежавшие канониры вытянулись как по стойке смирно, то Будищев просто скользнул взглядом по вошедшим и запахнул посильнее больничный халат.

– Здравствуйте! – обратилась к раненым женщина.

– Здравия желаем, барыня! – нестройно поприветствовали ее в ответ артиллеристы, причем контуженный болезненно поморщился.

– Меня зовут Паулина Антоновна Барановская. Я – жена Владимира Степановича.

– Очень приятно, – тихо, почти шепотом, отозвался Дмитрий.

– А вы, вероятно, Будищев?

– Виновен.

– Я пришла справиться о вашем здоровье и поблагодарить…

– За что?

– Но вы спасли моего папу! – звонко воскликнул выступивший вперед гимназист.

– Не кричи, мальчик!

– Что?

– Я говорю, не надо шуметь в госпитале. Тут раненые, им шум мешает выздоравливать.

– Простите, – извинилась Барановская и положила сыну руку на плечо. – Но Володенька прав, вы спасли мне мужа, а моим детям – отца.

– А где он сам сейчас?

– В Главном артиллерийском управлении. Какие-то дела улаживает.

– Понятно. С ним все хорошо?

– Да, спасибо. Он хотел навестить вас вместе с нами, но задержался, а мы не могли больше ждать. Мы вам так благодарны…

– А почему ты стоишь? – вдруг выпалила до сих пор молчавшая девочка.

– Так получилось, – неожиданно смутился Дмитрий.

– Ты ранетый? – продолжила допрос дочь инженера.

– Мария! – попыталась воззвать к благовоспитанности своего ребенка мать, но та и не думала униматься.