Зажечь небеса

Он умолк, согнулся пополам, его плечи сотрясались от рыданий. У меня перед глазами всё поплыло от подступивших слез, я встала и обняла Коннора.

– Мне жаль, – пробормотала я, уткнувшись лицом ему в макушку. – Мне так жаль.

– Жаль? – не то прорыдал, не то огрызнулся Коннор.

– Жаль, что на твою долю выпали такие испытания…

– Мои испытания – ничто. Ты ничего не понимаешь, Отем. Черт возьми. Я ведь был там. На земле в Сирии, а потом в больнице в Германии. Я видел, что с ним сделали. Я видел, как его бедро развалилось чуть ли не пополам, как из него текла кровь. Я видел пулевые отверстия на его спине, знаю, сколько их было. Знаю, доктор Кей не говорит о том, насколько серьезно ранение Уэса, но он никогда не будет ходить, это как пить дать.

У меня в ушах зашумела кровь, я попятилась от окна. Мои ноги наткнулись на стоявший у кровати стул, и я плюхнулась на него. Ледяной ком в груди мгновенно разросся, мороз побежал по коже, дыхание перехватило. Я даже не могла моргнуть, из-за всплывшего в памяти видения: Уэстон бежит.

«Боже, этот парень умел бегать».

Он бежал, перепрыгивая через препятствия, он делал всего семь шагов, в то время как остальные бегуны делали восемь. Он прыгал с кошачьей грацией: одна нога взлетала вверх, другой Уэстон отталкивался от земли. Под бронзовой кожей перекатывались и растягивались мускулы. Вот Уэстон вырывается вперед в эстафете. Никто не мог с ним тягаться, потому что он был слишком быстрым, быстрее всех.

«Он был в полном снаряжении весом под сотню фунтов, я стартовал на пять секунд раньше его, а он всё равно меня догнал».

– Нет, – прошептала я, накрывая руку Уэстона своей. Все его сила, мощь и скорость исчезли, его пальцы стали вялыми и безжизненными. Я крепко сжала его ладонь и покачала головой. – Нет, не говори так, Коннор. Мы еще не знаем…

– Я знаю, – возразил Коннор хриплым голосом. – Знаю. Я слышал, что говорили немецкие врачи. Уэс не встанет с этой кровати, никогда не сможет стоять и ходить, больше никогда не примет участия ни в одном забеге. Никогда…

Я всё качала головой.

– Нет. Ты этого не знаешь. Его ввели в кому, чтобы стабилизировать. Доктора еще будут делать тесты, еще ничего не кончено. Они ничего не могут сказать наверняка, пока он не очнется.

– Я знаю, что слышал и что видел. Видел, что случилось по моей вине. – Коннор уронил голову на грудь. – С Уэсом покончено, Отем. – С ним всё кончено, черт побери.

– Не говори так! – воскликнула я, крепче сжимая руку Уэстона. – Ничего еще не кончено. Что бы ни случилось в будущем, он поправится.

– Ну а со мной покончено. Всё, привет. – Коннор встал, тыльной стороной ладони вытер один глаз, потом второй. – И с нами всё кончено.

Чувство вины пронизало меня, как удар тока, я отдернула руку от руки Уэстона, а Коннор направился к двери.

– Подожди. Ты что, уходишь?

– Я возвращаюсь в Бостон.

Я вскочила со стула и преградила ему путь.

– О чем ты говоришь? Ты не можешь оставить Уэстона вот так.

– Не могу оставаться здесь и видеть его в таком состоянии.

– Но… Коннор… – прошептала я. – Он же твой лучший друг.

– Ага, и погляди, до чего я его довел. – Он посмотрел на Уэстона сверху вниз, и на его скулах заходили желваки. – Я не могу здесь оставаться, – процедил он сквозь зубы. – Я еду домой.

Он сделал шаг к двери, но я его оттолкнула.

– А как же мы?

– Господи Иисусе, Отем. Нет никаких «нас» и никогда не было.

Меня словно ударили по лицу.

– Что это значит? О чем ты?

Вот только я прекрасно понимала, что он имеет в виду.

«Больше никаких секретов».

Я расправила плечи.

– Уэстон тебе рассказал, да?

– О чем?

– О том, что случилось в ночь накануне вашего отъезда на фронт.

Коннор нахмурился.

– Не знаю, о чем ты говоришь. В ту ночь я напился в стельку. – Потом его губы искривились в неприятной усмешке. – А что, той ночью я снова что-то испортил?

– Нет, я… – Во рту у меня пересохло. – Слушай, сейчас не самое подходящее время, чтобы об этом рассказывать. Всё так запуталось. Но я больше не могу жить с этими тайнами. Мы поцеловались, Уэстон и я. В ночь накануне вашего отъезда. – Я перевела дух и заставила себя договорить до конца. – Вообще-то, это было больше, чем просто поцелуй. Мы не переспали, но…

Одно долгое мгновение Коннор смотрел на меня с совершенно нечитаемым выражением лица, потом перевел взгляд на Уэстона, снова на меня и наконец издал хриплый, безрадостный смешок. Посмотрел в потолок и сказал:

– Господи боже.

– Прости, – сказала я. – Мне так жаль, Коннор. Я напилась, мне было страшно за вас обоих. Это не оправдание, но так уж вышло. И я беру на себя ответственность за свой поступок… – Я умолкла, потому что на лице Коннора отразилась злость. – Он тебе ничего не сказал, да?

– Ни черта он мне не рассказал.

– Я думала, ты из-за этого так расстроился, из-за меня.

– Из-за тебя? – Коннор покачал головой. – Ты не понимаешь, Отем. Мы с Уэсом…

– Что?

Коннор посмотрел на меня, в его зеленых глазах я прочитала бесконечную усталость.

– Ничего. Это не мое дело. Выходит, что это никогда не было моим делом. Я всегда лишний. Но я втянул тебя во всё это, и мне очень, очень жаль, Отем.

– О чем ты?

– Между нами всё кончено, – заявил Коннор. – И это к лучшему. Сейчас ты не понимаешь, но позже поймешь. Скоро.

Он направился к двери.

– Подожди, – окликнула я его. – Коннор, пожалуйста, не уходи вот так.

Он замер, уже взявшись за дверную ручку, потом проговорил:

– Я ухожу, а ты оставайся с Уэсом.

– Пожалуйста, не…

– Останься с ним. И не выпускай его руку, Отем, что бы ни случилось. Не отпускай его.

Он вышел, так и не обернувшись.

Глава пятая

Отем

– Подача наркоза прекращена в девять часов три минуты, – сказал анестезиолог, глядя на настенные часы.

Я сидела с одной стороны кровати Уэстона, а Миранда и Пол с другой. Руби угнездилась на подоконнике. Все мы пристально следили за красными цифрами на часах, и когда те показали 9:04, Миранда сердито посмотрела на доктора Ковальчика.

– Он не просыпается. Вы же сказали, что он проснется, как только перестанут подавать лекарство.

Терпеливо улыбаясь, доктор Кей снял с шеи стетоскоп, склонился над Уэстоном и прислушался. На несколько секунд все затаили дыхание, тишину нарушало только мерное гудение аппарата искусственной вентиляции легких.

Доктор Кей наклонился еще ниже.

– Привет, Уэс! – громко проговорил он. – Слышишь меня? Ты не мог бы открыть глаза, Уэс?

Ноль реакции.

– Ну? – У Миранды округлились глаза, она нервно сплетала и расплетала пальцы.

– Нужно время, – мягко произнес доктор Кей, выпрямляясь и вынимая из ушей стетоскоп. – Процесс может занять от нескольких минут до трех суток. С учетом того, что пациент находился в искусственной коме почти неделю и не приходил в сознание с момента ранения в Сирии, полагаю, пробуждение наступит скорее позже, чем раньше. И, возможно, оно будет сопровождаться побочными эффектами.

– Это какими, например? – спросил Пол.

– После пробуждения Уэс может испытывать тревогу, волнение, возможна даже агрессия. Всё это совершенно нормально, но вам следует быть готовыми.

Миранда коснулась эндотрахеальной трубки, всё еще закрепленной во рту Уэстона.

– А почему за него до сих пор дышит машина? Это тоже нормально?

– Да. Уэс должен проснуться, нам нужно убедиться, что он достаточно окреп, чтобы дышать самостоятельно.

Доктор Кей сказал несколько слов анестезиологу, тот кивнул и вышел из палаты.

– Мне нужно к другому пациенту, – сказал доктор Кей. Он указал на медсестру. – Ронда будет здесь следующие десять часов. Полагаю, вам стоит выпить кофе или перекусить, может быть, даже прогуляться. Процесс пробуждения может растянуться надолго.

– Я никуда не пойду, – заявила Миранда, озвучив мои мысли.