Страница 88 из 106
— Рapá, как мне успокоить… — начал робко Дору, дрожащими руками прижимаю к груди хрупкое тельце сестры.
— Дай пока палец. Ей хватит пары капель твоей крови. И у нас есть козы… Мы не успели дать имя, но сейчас я…
Дору кивнул и двинулся в сторону арки. Эмиль пошел следом, то и дело оглядываясь на графа.
— Оставь его, — буркнул Дору, убыстряя шаг. — Пусть сходит с ума в одиночестве. Я больше не хочу в этом участвовать.
— Послушай, а вдруг она опять… Ну, притворяется, чтобы выпросить рубаху? — спросил Эмиль и, продолжая лицезреть спину брата, добавил внушительное: — Ты меня слышишь? Все вильи — лгуньи!
Дору замер и обернулся к вздрагивающему профессору.
— Эмиль, — он расправил куртку вокруг младенца, покрасневшего от натужного плача. — Ну какая же мать это выдержит?
— Может, ты прав… Бедный граф… — Эмиль закусил костяшку указательного пальца и тихо всхлипнул. — Не надо поить ее кровью! У нас есть смесь. Она шла в нагрузку.
— Я сумею прочитать инструкцию. Иди копай!
Они разминулись у двери. Эмиль потребовал у горбуна лопату и заступ.
— А вы уверены, что она… — нерешительно спросил Серджиу, когда ему объяснили, зачем нужны инструменты.
— Два раза подряд чудеса не случаются.
В голосе Эмиля горбун не услышал грусти, лишь странное спокойствие, походившее на пустоту. Вампир работал молча. Отбросив заступ, он взялся за лопату: молодая трава летела в сторону и очень быстро исчезла под комьями свежей земли. Эмиль спрыгнул в яму и принялся копать с остервенением. Лопата продолжала спокойно погружаться в землю, а темной головы уже не было видно.
— Серджиу!
Горбун заглянул в яму: плечи вампира дрожали.
— Что с вами, профессор Макгилл?
— С меня словно сдирают кожу…
Горбун еле успел отпрыгнуть от ямы, когда на траву упал выскочивший из могилы вампир.
— Я не могу достать Библию, — прошептал он, не поднимая головы. — Ты сможешь? Тащи веревку. Я буду держать тебя.
Эмиль сел и уставился на руку: скрючившиеся пальцы напоминали сушеный банан.
— Знаешь, почему я стал бояться Бога?
Горбун мотнул головой.
— Потому что это я убил Валентину. Я убивал на войне, чтобы жить. А ее я убил из любопытства. Тащи веревку. Граф ждет.
Горбун поразил вампира своим проворством. Он почти без его помощи достал ларец из могилы, вынул Библию и распятие. Эмиль перехватил белоснежную рубаху, и та теперь медленно, точно знамя, парила в ночном вязком воздухе. Или словно крыло Ангела. Руки продолжали гудеть, но Эмиль не разгибал пальцы, боясь потерять рубаху. Она казалась ему абсолютно невесомой и готовой упорхнуть из его рук быстрокрылой птицей.
Он поднялся и на полусогнутых ногах двинулся к склепу, нарочно выбрав обходной путь, чтобы ненароком не выйти к тому месту, где они оставили графа наедине с мертвой вильей. Эмиль брел с опущенной головой, гася в себе желание подуть на обожженные руки. Ткань причиняла боль, но Эмиль не смел разжать рук — его ноша была намного важнее страданий никчемного убийцы. Он жмурился, чтобы смахнуть проступившие на светлых ресницах слезы, и то и дело ускорял шаг. Наконец, достигнув склепа, он толкнул увесистую дверь дрожащей коленкой и опустил свою ношу в гроб, который продолжал стоять под окном раскрытым. Вилья ни разу так и не зашла в склеп.
Его миссия исполнена, теперь стоит убедиться, что Дору справляется со своей. Эмиль двинулся к замку, растопырив пальцы. К закату все пройдет, а сейчас он должен мужественно вынести боль, ведь боль графа не исчезнет на закате дня, а лишь еще больше разгорится в ужасной темноте одинокого гроба. Эмиль снова непроизвольно шмыгнул, уже не зная точно, чувствует ли боль за себя или скорбит по мечте графа.
Дору оставался в детской — вокруг него были разбросаны игрушки, ко кроватка по- прежнему пустовала. Он осторожно опустил голову сестренки на свой согнутый локоть и, еще раз встряхнув бутылочкой, выдавил небольшую каплю себе на запястье, а потом, пожав плечами от невозможности распознать температуру смеси, поднес соску к крохотному округлившемуся ротику. Младенец пару раз дернулся в сторону, а потом ухватился за соску. Только старший брат не успел улыбнуться, потому что сестренка вытолкала соску язычком и стала заходиться плачем. Рука Дору дрожала, настолько велика была его обида на мир, такой несправедливый для этого маленького существа.
— Ну что ты, — Дору переложил ребенка на другую руку, поправляя розовое одеяльце, и вновь предложил соску.
Малышка крутила головой, била брата в живот ножками, боролась с одеялом, стараясь вытянуть ручки. Рука Дору мягко скользнула под одеяло, чтобы поддержать головку, и ребенок наконец взял соску. Брат смотрел, как раздуваются щечки малышки и как медленно опускается уровень смеси. Пока он гадал, сколько должен съесть двухдневный ребенок, малышка уже уснула, и соска выскользнула из крохотного ротика. Дору вздрогнул, заметив, что верх одеяльца тут же стал мокрым от молока, сочившегося из бутылки. Он поднес соску к глазам и увидел, что по ее бокам рядом с фабричными красовались две новые рваные дырочки.
— Это она что, зубами?
Эмиль вырос подле кресла-качалки бесшумно, но с ветром, потому Дору даже откинулся назад и мягко раскачался.
— Выходит, да… Как же мать ее кормила…
Дору поднял глаза на брата и помрачнел.
— Что у тебя с руками?
Эмиль опустил глаза и спрятал руки за спиной.
— Я стал классическим вампиром. Классическим убийцей… Помощь Серджиу с церковным серебром мне очень пригодилась.
Дору раскачался еще сильнее и потом вдруг резко вскочил из кресла и заходил по комнате, качая ребенка.
— Сходи проведай отца.
— Но ты же сам сказал, что мы больше не лезем.
— Яс горяча… Иди же! Я не могу положить ребенка — вдруг она проснется, я и так с трудом ее угомонил.
Веко у Дору нервно дергалось и глаза лихорадочно блестели.
— За что же это? Ну почему? — тараторил юный граф трясущимися губами. — Я проклинал эту вилью, но сейчас… Да я бы все ей простил, только бы она вернулась к отцу. Ну как же так… Ребенок, что мы станем с ней делать… Нам надо срочно искать няньку. Но как найти няньку в замок с вампирами? Я с ума сойду, я просто сойду с ума… Он ведь теперь рыдать будет, а я… Ну какая из меня нянька! Я толком накормить ее не мог! Сколько она должна была съесть?
— Мало, — уклончиво ответил профессор Макгилл, потому как не знал ответа на заданный вопрос. — Ты успокойся, ведь ребенку твои нервы передадутся. Ты глянь, как трясешь ее. Сядь в кресло. Я найду отца, найду…
Эмиль пятясь вышел из детской и побежал вниз. Ему вдруг самому захотелось плакать — от бессилия. Зачем он идет к графу? Что он может ему сказать? Да и захочет ли тот видеть его? Кто такой Эмиль Макгилл? Никто… Ему обеспечили совершенно спокойное столетие с кучей книг и свободного времени, без вечного страха перед будущим. У него отобрали жизнь и взамен вручили мечту. Он тоже хотел вложить мечту в холодные холеные руки графа Заполье как благодарность… А вышло так, что он убил его мечту. Но неужели мечты вампира так же просты, как и смертного? Неужели страх одиночества так же безжалостен к вампиру, как и к человеку? Неужели одиночество графа вечно…
— Она спит?
Эмиль вздрогнул и в ужасе уставился в спокойное лицо хозяина замка. Александр Заполье стоял в шаге от него, а за спиной чернела закрытая дверь. Эмиль вздрогнул снова, потому что не слышал скрежета засова, настолько ушел в себя. Он не смог разомкнуть губ, поэтому просто кивнул.
— Я зашел за ножницами, — ответил граф на еще не зародившийся в голове Эмиля вопрос. — Они в игровой. Принеси. Будь добр. У меня ноги мокрые.
Эмиль уставился на босые ноги графа и ка его закатанные до колен брюки.
— Ей бы не понравились окровавленные волосы, — вновь предупредил вопрос граф.
Эмиль быстро кивнул и опрометью кинулся в игровую комнату. Разворошил солому и схватил увесистые ножницы, но тут же вскрикнул от боли. Ножницы упали на пол, отбив большой палец ноги. Он не должен был почувствовать боль, но запрыгал на одной ноге, словно снова стал человеком. Руки горели, но он все равно нашел в себе силы поднять ножницы и вернуться с ними в гостиную.