Страница 80 из 106
И тут же пригнулся, чтобы рука Эмиля, пожелавшая дать ему подзатыльник, просвистела высоко над головой.
— Послушайте, отец!
Но граф не сумел обернуться к Эмилю, потому что вилья сорвалась с места и увлекла его за собой.
— Где мой венок? — крикнул ей в спину граф и тут же его рука получила свободу. Вилья спрятала лицо в ладонях и заплакала.
— Что случилось?
Он попытался отвести руки от ее мокрого лица, но Валентина упрямилась и мотала головой из стороны в сторону. Тогда Александр отступил на шаг и снова задал свой вопрос, скрестив руки у себя на груди.
— Я забыла про венки…
И тут только он заметил, что ее голова тоже пуста.
— Ты мне без венка больше нравишься, — проговорил Александр быстро, и она переспросила его с нотками кокетства в голосе, которых он ранее не замечал:
— Правда?
— Правда, — кивнул граф и раскрыл вилье объятия, в которые она тут же покорно нырнула, и он наконец-то сумел поцеловать любимые волосы, минуя жгучую крапиву.
Сегодня его вилья даже пахла иначе: от нее веяло свежестью и счастьем.
— Мы не будем танцевать? — спросила она, тычась носом в его обнаженную грудь.
Последнее время по пятницам он начал укладываться в гроб в домашнем халате, чтобы не утруждать горбуна заменой пуговиц на рубашке, которые Валентина отрывала в порыве страсти. Или просто хулиганя. А вот сегодня она была тихой и будто даже уменьшилась в росте — должно быть живот забрал соки из остального тела.
— Давай ты сначала поешь? — предложил граф и осторожно потянул вилью под яблоню.
Она села на траву и жадно припала губами к кружке. Граф смотрел, как поднимается и опускается ее живот, и по инерции втягивал и отпускал свой. Он не знал пока, сколько времени возьмет у него осознать свою новую роль — роль отца дочери.
— Отец! — заглянул к нему в кабинет Эмиль на следующий день. — Кем она будет, как вы думаете? Ваша дочь, — поспешил уточнить он на всякий случай.
Эмиль уселся на стул напротив графа, и тот сразу протянул ему лист бумаги и карандаш, которые Александр безуспешно пытался подсунуть вилье во второй раз. Эмиль взял их и вопросительно уставился на приемного отца.
— А теперь записывай мой ответ, — медленно проговорил граф. — Не знаю.
Эмиль опустил на стол бумагу с карандашом и встал.
— Я не хотел вам мешать, — отчеканил он ровным голосом и отвернулся от стола.
— Я действительно не знаю! — вскричал граф, и Эмиль обернулся. — Я до сих пор не могу понять, как это получилось.
— Наверное, так же, как и у живых людей, — одними губами улыбнулся профессор Макгилл. — В Пасху узнаем.
— Принеси мне все книги по амнезии. Я хочу попытаться…
Граф не договорил, но Эмиль и так все понял. Он спустился в библиотеку и велел горбуну отнести первую партию книг в графский кабинет. Сам он решил туда не возвращаться — граф хочет побыть наедине со своими мыслями. Ему страшно. Даже больше чем остальным обитателям зачарованного замка. И им предстоит бояться более полугода.
Зима выдалась снежной, и Валентина сама пришла в замок. Никто не верил, что она замерзла — наверное, ей просто не нравился белый цвет. Она почти не бродила по замку, все время проводя на кровати в башне за расчесыванием волос. Граф стучался к ней почти каждый день, но не всегда дожидался ответа. Дору же она всегда открывала — он приносил платья и бегал с ней по коридорам и лестницам замка, а когда не шел снег, выбегал на стены.
Граф часто высовывался в окно, чтобы наблюдать за их бегом, но не навязывал вилье своего общества. Эмиль же все чаще и чаще отлучался из замка по университетским делам и каждый раз возвращался с новыми покупками. Недавно он приволок связку рулонов, которые оказались розовыми обоями в белые облачка. Дору ничего не оставалось, как помочь профессору с ремонтом соседствующей с башней комнаты.
— А что мы будем делать с ногтями? — спросил Дору, заметив оставленную его ногтем тонкую бороздку в рисунке на преобразившейся стене.
— Уж точно не станем стричь их в субботнюю ночь, а то эта вилья еще что-нибудь наколдует… — рассмеялся профессор Макгилл, любуясь проделанной работой.
— Русалки не умеют колдовать, — весомо заявил Дору. — Пока отец штудировал медицинские книги, я перечитывал гремуары… Если медицина после смерти бессильна, то заклинания…
— Брось! — махнул рукой Эмиль и уселся в кресло-качалку, которая стояла подле окна. — Мне порой кажется, что отец все-таки доволен тем, что Валентина полностью забыла свою человеческую жизнь и вместе с ней свой страх перед ним. Неужто ты все еще веришь, что Тина могла бы полюбить графа, обращенная насильно в вампира и мучимая этой вечной жаждой, которую ей бы не позволили утолить человеческой кровью… А? Ох, нет… Да и по правде сказать, отец любит не ее, а ту, что сидит пока у нее в животе. Так что амнезия всем нам только на руку: отвел к пруду, вручил гребень — и наслаждаешься семейной идиллией хотя бы по пятницам. И главное, вилья ведь ничего от отца не требует… Где ты найдешь такую женщину?! К тому же, с чего вы с отцом вообще решили, что ее можно излечить? Может, все вильи забывают свои треволнения при перерождении и наслаждаются расчесыванием волос, не воя на луну…
Эмиль закинул ноги на оттоман и сложил на груди руки, словно укачивал младенца.
— Воспользуйся пилкой, — с опозданием ответил профессор на заданный Дору вопрос. — Еще греки говорили, что смысл женщины лишь в способности продолжения рода…
— Не умничай! — фыркнул Дору. — Я учился в гимназии и скажу, что это было правдой до завоеваний Александра Великого, а после него даже драматурги вывели на первый план любовь мужчины и женщины…
— Ты зануда, Дору… Иди лучше побегай, — и Эмиль указал пальцем на кроссовки, которые Дору оставил за порогом детской. — Погода по-весеннему прекрасна.
Весна принесла с собой трепет ожидания чуда. В кабинете графа было настежь распахнуто окно. Легкий весенний ветерок то и дело играл старой деревянной рамой, и та мерно ударялась о древний облицовочный камень башни, настолько правдоподобно имитируя удары человеческого сердца, что Александр Заполье непроизвольно вздрагивал и щупал грудь. Затем оборачивался к окну, но так и не мог заставить себя подняться из кресла, чтобы затворить его.
В кабинете не осталось и пылинки. Граф собственноручно протер каждую вещь до блеска. Не протертым остался лишь сундучок с распятиями, который он велел Серджиу запрятать в самый дальний ящик, как напоминание о грешной юности. В камине пылал огонь. Даже сильнее тех времен, когда согревал тут живую девушку. Домотканый каминный экран стоял в сторонке, чтобы графу сподручнее было швырять в огонь книги, в каждой из которой острым ногтем было разрезано пополам слово "амнезия".
Александр уже приподнял последнюю книгу и занес для броска руку, как стекла вдруг жалобно звякнули, и старый подоконник крякнул под тяжестью мертвого тела. Граф опустил руку с книгой на стол, надел на лицо приветливую улыбку и обернулся к окну, желая спасти деревянную обшивку стены, которую готовились пробить стоптанные пятки запыленных кроссовок.
— Почему ты не воспользовался дверью?
В отсвете огня бледное лицо Дору выглядело разгоряченным. Ногти нещадно царапали дерево подоконника.
— Рарá, я вас уже не прошу. Я вас умоляю, объясните наконец своей вилье, что бегать стометровку по сто раз за ночь на ее сроке вредно!
Дору спрыгнул с подоконника, отряхнул синие тренировочные штаны, одернул футболку и обреченно проковылял до кушетки. Лицо его от близости к огню сделалось совсем красным, и графу даже показалось, что сын дует себе на лоб.
— Глупый, неужели ты до сих пор не вычитал в своем интернете, что физическая активность стимулирует родовую деятельность.
Граф взял в руки книгу и принялся перелистывать ее, словно в той могло еще остаться целое слово "амнезия". Другая его рука сама нашла лежащий на столе гребень и принялась расчесывать короткие волосы. Вдруг, будто заметив своеволие руки, граф запустил гребнем в дверь, но тот бумерангом вернулся обратно и упал на натертый до блеска письменный стол. От удара на нем пошатнулась резная рамка, из которой на графа смотрела девушка в платье невесты, а за ее спиной мелькали ее же отражения в бесчисленных зеркалах танцевальной залы. Граф поймал рамку и вернул ей потерянное равновесие.