Страница 13 из 106
— Валентина, здесь не топили уже лет так… — голос графа дрогнул. — Давно… Брось халат и иди к своему… — граф снова запнулся. — Жениху.
Валентина вскинула голову, нервно сглотнула и прижала сложенный халат к груди, точно искала в нем силы для произнесения очередной лжи:
— Мы повздорили немного. Я не хочу спускаться в гостиную.
Пауза. Намного длиннее тех, что делал виновник этой трагикомедии.
— Тогда иди к себе…
Вот так, просто… Только зря оклеветала юного графа перед отцом.
— Из-за чего произошла ссора?
Она аж вздрогнула от неожиданности вопроса. К тому же в голосе графа вдруг впервые появилась заинтересованность, хотя он и оставался тихим.
— Из-за… Из-за… Летучих мышей!
Снова пауза. Будто граф Заполье собирался с мыслями.
— Имею ли я право узнать подробности вашей ссоры?
Валентина набрала в грудь побольше воздуха, напоенного зябкой храбростью.
— Имею ли я право войти?
— Заходи, — бросил граф без всяких пауз, и Валентина сразу толкнула дверь из страха, что даже одна секунда промедления может лишить ее последних крупиц смелости.
Петли ужасно скрипели, точно какое-то чудовище скрежетало зубами. Граф сидел в кресле за столом, до которого оставалось приличное число шагов. Валентина вздрогнула, но не от взгляда — граф смотрел в книгу — а от осознания того, как она просчиталась с расстоянием между ней и хозяином кабинета. Конечно, он мог отпрыгнуть от двери за секунду — с него станется.
— Оставь свет за порогом! — проговорил граф уже немного сердито, так и не оторвав взгляда от раскрытой книги. — Дверь не закроется. Положи халат на диван и… Можешь присесть, если хочешь…
Она не хотела, но была обязана остаться. С ним. На всю ночь. До рассвета. Для светской беседы. Да, да… Именно для нее! Другая ночь с ним ее не интересовала.
Диван не скрипнул — то ли не был старым, то ли она не касалась его пружин. В полутьме она вдруг превратилась в какое-то маленькое жалкое бестелесное создание, в котором весу-то было — всего пару грамм страха.
— Так в чем дело? — в голос графа вновь вернулось безразличие.
Да и какие чувства могли быть в этой темной глыбе, сидевшей шагах в десяти от дивана, слившись с массивным креслом в единое целое. Его внимание занимало чтение — чему удивляться, умению вампиров видеть в темноте даже печатные буквы? И Валентина не удивлялась, она боялась, сразу решив, что дело в ней — что граф действительно что-то к ней чувствует, что-то такое, что связывает человека и монстра — а именно голод.
— Я хотела нарисовать летучую мышь, — выдала она первое, что пришло на ум, не громче мышиного писка. Да и даже в шерстяной кофте, надетой поверх шерстяного платья, она еще минуту назад чувствовала холод, а сейчас уже обливалась горячим потом — и была мокрая, как та самая мышь, только без крыльев — полевка обыкновенная.
— Я по-прежнему не улавливаю сути вашей ссоры… — говорил граф по-прежнему спокойно и равнодушно. — У меня, конечно, самая богатая коллекция во всей Европе, но, увы, как тебе должно быть известно еще со школы, зимой летучие мыши спят.
— Спят… — она зажмурилась, хотя темнота того не требовала. Просто ей было заранее страшно произносить то, что она собиралась преподнести графу в качестве причины ссоры. — Но ведь вы не спите, и я хотела, чтобы Дору…
Она осеклась, на мгновение увидев две светящиеся точки, но вот уже граф снова уткнулся в книгу.
— Я собрал все вымирающие виды, — вдруг заговорил хозяин замка, хотя Валентина никак не ожидала продолжения именно этого разговора. — Только южноамериканских у нас нет, так как они не морозоустойчивые. Я, правда, думал поселить их в зимнем саду, но потом решил, что не имею права ограничивать свободу живым существам… Валентина…
Она замерла, перестав дышать?
— Ответь честно…
Да какая честность в океане лжи?!
— Тебе нравятся летучие мыши или тебя раздирает любопытство увидеть моего сына в образе летучей мыши?
Валентина вся сжалась, не в силах выбрать самый безопасный ответ.
— Или он рассказал тебе, что я летаю зимой?
Вот это был уже барабанный бой, с которым не в силах было соперничать ухающее сердце смертной девушки. Валентина вскочила и сжала перед собой руки, чуть не сложив ладони в молитвенном жесте.
— Я просто хотела рисовать! Я… я люблю мышей, — затараторила она и осеклась.
— Я сделала прекрасных кукол… — стала искать она оправдание такой необдуманной фразе. — Именно они познакомили нас с Дору…
Это сообщение показалось графу интереснее книги. И Валентина зажмурилась уже по делу: керосиновая лампа — да что там лампа! — даже театральный софит не мог соперничать с яркостью вампирских глаз.
— Яс первого вечера хотел задать тебе этот вопрос, — отчеканил граф, и Валентина осторожно приоткрыла глаза, чтобы обнаружить привычную темень.
— А сын вам ничего не рассказал?
Вопрос был правдивый — она понятия не имела, что Дору наплел отцу про их отношения, и сейчас сильнее смерти боялась спутать юному графу последние карты, раз он признался, что у него на руках не осталось никаких козырей.
— Можешь ничего не рассказывать, — буркнул граф зло. — Мне, по правде говоря, это совершенно не интересно. Знания того, что ты любишь моего сына хотя бы за то, что он умеет превращаться в летучую мышь, с меня довольно…
— Не только за это! — выкрикнула Валентина, не зная, что скажет дальше, если граф потребует от нее развить мысль, но он не потребовал, просто буркнул еще тише:
— Меня это радует. И прошу тебя, не злись на моего сына за отказ предстать перед тобой в образе летучей мыши. Поверь мне, это не очень приятное занятие, и мы принимаем образ животного только в самых крайних случаях… И ты о них скоро узнаешь сама, — опередил граф возможный вопрос гостьи.
Возможный в его понимании, так как сама Валентина не собиралась ничего спрашивать, уже жалея, что затронула тему летучих мышей. Хотя, возможно, это был самый безопасный разговор из всех возможных, если вообще с графом возможно было говорить, в чем она очень даже сомневалась. Он тяготился ее обществом. Возможно, не только в силу подконтрольного голода, но и потому, что она была совершенно неинтересным собеседником. Да и о чем можно говорить с человеком, который старше тебя чуть ли не на целых два столетия…
— Разрешите мне уйти? — вдруг, неожиданно для самой себя, попросила Валентина, нарушая договоренность с Дору.
— Я не держу тебя, дитя мое… В стенах замка ты свободна. Только не проси меня провожать тебя. Это… — граф запнулся. — Сейчас не в моих силах.
Валентина сделала шаг назад — машинально, даже не задумываясь, что за спиной может оказаться диван, но на ее счастье, диван остался в стороне, а за спиной зиял зев двери, где призывно пылала керосинка.
— Благодарю вас за халат, — проговорила она на самом пороге. — Он очень согрел меня…
— Благодари халат, не меня, — совсем уж зло выдал граф. — Я давно не могу никого согреть.
Валентина сделала еще шаг и схватила лампу. Теперь лицо ее пылало — стыдом, страхом и огнем.
— Доброй вам ночи…
— Утра. Уже почти утро. И я так редко желаю кому-то доброго утра…
Шестое чувство подсказывало Валентине, что нужно бежать, но пока она шла, пытаясь удалиться величественно, чтобы не ронять статуса невесты вампира, но вот когда она услышала за спиной тихое:
— Вернись, дитя мое…
Она, не оборачиваясь, бросилась по коридору вперед. А когда ударилась о дубовую дверь одновременно и лампой, и носом, услышала уже тихо повторенную просьбу, на которую обернулась резко — выставив вперед лампу, хотя и понимала, что керосинке не сослужить роль щита. Но рядом никого не оказалось.
— Валентина, вернись и закрой дверь. Будь так добра.
Голос оставался тихий. Он шел издалека. Валентина опустила руку и, свет от лампы разлился вокруг ее ног, точно янтарный мед, и она в нем завязла, как настоящая глупая муха. Муха, пойманная в сети страха. Надо же было так опозориться, надо было… Надо было закрыть дверь, которую сама открыла.