Страница 102 из 106
Граф кивнул, все еще не в силах произнести слова, которым сопротивлялось все его мертвое мужское естество.
— Мне не нравится быть на кладбище! — Валентина соскочила с надгробия. — Я живая, живая, живая… Пошли, — она свесила голову на бок и расхохоталась, а потом вдруг сказала серьезно: — Плавать на озеро. Пошли!
Она потянула его безмолвного за собой. Он пошел, но у полуразрушенной стены она остановилась.
— Один танец… Александр! Всего один.
Она обернулась, и он склонился к ней с поцелуем, но она схватила его за лацканы пиджака, чтобы удержать вдали от своих губ.
— Я хочу танцевать в своей рубахе. Один лишь танец. Позволь мне станцевать один лишь танец. Я обещаю…
Глаза вильи были распахнуты, но серые озера не пенились от ненастья, а были тихи и прозрачны, но его молила не прежняя Валентина, а его жена — вилья, для которой не было ничего важнее свободы. Свободы от него.
— Не давай мне обещаний. Ты не умеешь их сдерживать. Ты никогда не возвращаешься. И я больше не отпущу тебя.
Да, вся решимость вернуть ей рубаху покинула его мертвое тело. Она уже раз забрала ключи. Он не был нужен ей живой и не стал нужен мертвой.
— Один танец… — она прижималась к нему нежно, как в редкие моменты любви, но он знал, что это всего лишь игра. — Неужели тебе жалко для меня одного танца? Ты будешь держать меня за руку. Все время, только дай мне взлететь…
— Тина, зачем? — голос его сорвался на хрип. — Зачем тебе поднебесье, когда наше счастье спит в колыбельке? Ну зачем?
Она рассмеялась:
— Я хочу! — и вновь лицо вильи приняло молящий вид. — Я просто хочу. Хочу… Я никогда ни о чем не просила…
— Врешь! Ты молила о любви того, кому была не нужна. Теперь же ты молишь о свободе того, кому ты нужна больше… — Александр осекся, подбирая верное слово. — У меня нет больше жизни, но без тебя не будет и смерти.
— Вампирам нельзя верить, — передразнила Валентина его интонации и вдруг сама коснулась его губ кратким поцелуем. — А мне верь! Я не вырву руки. Ну, пожалуйста… Ведь не могу же я мучиться целую вечность. Меня отпустит мое желание свободы, если я наконец получу ее! Один танец. Всего один танец. Пожалуйста…
Валентина неистово сжала протянутую вампиром руку, и тот рванул ее наверх.
— Не так! — закричала Валентина, но даже не думала вырываться, потому что шпиль замка мягко качнулся за ночным облаком.
Граф сжал руку Валентины еще крепче, прижимаясь губами к горящему, как капля крови, рубину.
— Не бойся. Я не отпущу тебя. Никогда!
И тут они камнем упали вниз, расплескав темные воды горного озера.
— Ты исполнил мою просьбу! Мы на озере… — Валентина тряхнула головой, выныривая на поверхность. — Но это была маленькая просьба. А другая…
Она осеклась: под старым поваленным стволом дерева, в светлых верхних водах озера плескалась ее рубаха…
— Брина бы никогда сюда не добралась, — улыбнулся граф, касаясь ствола рукой.
— Это была моя тайна, о которой было так легко догадаться… Здесь сбылась моя мечта…
Валентина осторожно запустила под воду руку и коснулась льна, но тут же сжала пальцы в кулак и подтянула руку обратно к телу, будто обожглась.
— Я честно думала, что ты зарыл ее в могилу Брины.
— Я собирался перепрятать ее туда, но передумал.
— Я могу взять ее? — спросила Валентина с недоверием, но граф мог лишь только кивнуть, чувствуя сдавивший горло ком страха.
Графиня Заполье ловко запрыгнула на ствол дерева, присела и ухватилась за рукав. Рубаха была тяжела от воды, но Валентина все равно сумела протиснуть в нее свое такое же влажное тело. Луна отражалась в каждой капельке, замершей на ее бледном лице, ослепляя графа, и тот жмурился, ощущая на глазах солоноватую влагу.
— Руку, руки…
Он широко распахнул глаза и замер, увидев склонившуюся к нему жену. Затем все же ухватился за ее руку, словно сам был не в состоянии выбраться из воды. Она выпрямилась вместе с ним и замерла на стволе, как когда-то давно, уже почти год назад, когда сказка еще не стала для графа Заполье былью.
— Я не улечу. Я не хочу улетать от тебя и от нашей дочери. Мне не нужна свобода. Мне нужен был выбор, и я выбрала тебя…
— Я люблю тебя, Тина, — едва сумел выговорить граф из-за подступивших к горлу слез.
— Я тоже люблю тебя, Александр. Ты доказал, что ты не чудовище… Хотя, — она звонко рассмеялась, — и не принц. Даже не граф! Ты всего лишь торгаш. Никудышный! Целый год торговаться со мной и ничего не выторговать…
— Как же ничего… — голос появился, но остался глухим. А улыбка то появлялась на его губах, то исчезала. — А как же дочь? У меня теперь есть дочь…
— Ты не трус! — Валентина продолжала неистово хохотать.
И, похоже, не слышала его слов про дочь. Рука ее дрожала в руке графа, и тот сжимал ее все сильнее и сильнее, хотя Валентина и не рвалась от него вовсе.
— Ты глупец! Какой же ты глупец!
Граф схватил ее вторую руку, и снова она никуда не ринулась от него. Он обманулся — да? И потому его жена смеется над ним. Или причину ее смеха ему не понять.
— Ты целый год портил отношения со мной и с домочадцами, а всего-то надо было исполнить мою маленькую просьбу. Но ты мне не верил… Нет! — она вдруг перестала смеяться. — Ты не верил себе. В себя! Не верил, что тебя можно любить. Поэтому и обставлял свою чашу весов гирями оков, чтобы перевесить мою свободу…
— Тина! — вскричал граф и зажмурился. — Ты призналась мне в любви… Зачем портить такой момент прошлыми упреками… Зачем?
— Тогда давай танцевать!
Вилья запрокинула голову и расхохоталась уже в темное небо, а не ему в лицо — да так неистово, что даже ее влажные волосы затрепетали в туманном воздухе. Граф улыбнулся, чувствуя, как напряжение уходит из тела вместе с ручьями стекающей по спине воды или же посмертного пота.
— Знаешь, — Валентина оборвала свой смех и заговорила спокойно. — Если хочешь в Петербург, то мы можем полететь туда вдвоем: лебедь и летучая мышь.
— Давай танцевать! — перебил ее Александр.
Он отпустил одну из ее рук, чтобы возложить свою ей на талию, а ее свободная рука легла ему на плечо. Они сделали первый шаг, второй, третий, поворот, и когда их пальцы едва соприкасались, Валентина вдруг закричала:
— А теперь удержи меня, коли сможешь!
Она медленно опустила голову: в ее сером взгляде не осталось и следа радостного блеска — серые глаза, все еще широко распахнутые, изливали на графа потоки ненависти, и вампир даже отпрянул от вильи, испугавшись их напора, и этого было достаточно, чтобы Валентина взмахнула освободившейся рукой и взмыла в черное ночное небо.
— Вернись!
Но белый лебедь уже исчез за пеленой бледных облаков, и черный вымокший пиджак не обратился в крыло летучей мыши, а лишь своей неимоверной тяжестью придавил графа Заполье к земле, когда тот упал ничком на поваленный ствол дерева. Только ночная вода не отразила его, будто его и не было вовсе в этом подлунном мире. Лишь след лебединых крыльев еще долго колыхался в тлеющей ночи.
Глава 29 "Буэновское лекарство от любви"
— Я не знаю, как сказать отцу… — проговорил Дору, потупившись.
Сеньор Буэно застучал ладонью по столу.
— Хватит! Хватит мне тут шекспировских страстей! Вы — хорват, Дору. Наполовину, правда, румын, ка свою худшую половину… Это простительно профессору, потому что делать всякие глупости часть его профессии, если ее можно назвать таковой! По мне, так учительство — это состояние души, которой ваш отец его лишил… Хотя, я еще помню Эмиля живым, его лишила души война… Давайте, Дору, проваливайте отсюда.
— Где отец?
— Там, где вы его оставили две недели назад. У себя в башне… У себя, не у нее…
— Это башня уже не ее. Ее больше нет!
— Никогда и не было, — проворчал старик. — Будем так считать…
Дору начал медленно подниматься по лестнице. Ноги гудели — он отвык спать в чехле для сноубордов. Он глянул в конец коридора, выдохнул и пошел в детскую. Ива сидела в кресле-качалке и держала у рта Авилы бутылочку с молочной смесью. Вид у служанки был похоронный…