Неизменная любовь

— Ты мне не доверяешь даже в таком простом деле? — спросил он сквозь смех и шум машины. — Мне жена прислала картинку.

— Ты сейчас гонишь?

— Нет, не гоню…

Ладно, к этой лжи я привыкла. Переживу.

— Тогда пока. Созвонимся вечером. Я пошла смотреть амфитеатр и купаться.

— Счастливая, — Слава тянул слова. Значит, улыбался. — Я тоже пойду плавать. В озеро.

— У меня вода теплее… — протянула я вместе с высунутым языком.

— Ты мне язык показала, да? — догадался муж. — А мне сейчас холодный душ и нужен. После разговора с тобой.

— А что я тебе такого сказала?

Божечки боже… Когда уже мы придумает что-то новенькое? Все наши разговоры, как заезженная пластинка. А эра винила давно канула в небытие, никто даже компакт-диски уже не вспоминает.

— Ненавижу пустую постель. Ты это знаешь.

— Не смей пускать туда Стэллу!

— Тогда возвращайся быстрее! Меняй билеты. Пусть Алка там одна отдыхает. Найдет себе какого-нибудь мачо…

— Алка? Найдет? Не смеши мои тапочки…

— Твои тапочки сожрала собака…

— А ты новые не купил?

— Забыл. Прости.

— Вот так ты ждешь меня домой…

— Я тебя на руках отнесу с порога до спальни или лучше вообще до катера.

Я сжала губы, чтобы подавить настолько тяжелый вздох, что его непременно услышали бы на другом конце уши, для которых он не предназначался.

— Янусик, обещай, что ты больше никогда не оставишь меня одного с тещей. Обещай! — повторил он как-то уже совсем резко и даже грубо.

Ну что там моя мать успела ему наговорить? Что мы плохие родители и поэтому сын не хочет ехать к нам на лето? Но ему двадцать лет и у него отличные от рыбалки интересы! Ну, мы, конечно, возможно и плохие родители, но кто тут идеальный? Она, что ли? Я просто претензий не предъявляю. Да и вообще в восемнадцать лет ушла из родительского дома.

— Обещаю, — прошептала я в трубку. — Держись! Ты у меня лучший.

— Янка, я скучаю. Очень. Я тебя больше никуда не отпущу.

— Я знаю, — не стала я спорить.

Иголка когда-нибудь сотрется, и пластинка замолчит. Да и потом ему сейчас очень тяжело одному в осадном положении. Нельзя было оставлять ему с тещей один на один, нельзя… Я не только плохая мать, но еще и плохая жена… Не берегу нервы мужа.

— Слава, возьми собаку и отведи ее в лес за земляникой. На участке она, наверное, уже все сожрала.

— Она даже твою розу сожрала.

— Вы ее что, не кормите?

— Это она так злится, что ты уехала без нее…

«Остановите музыку… Остановите музыку…» Или разговор.

— Ладно, Слав, я пойду. Здесь жутко жарко. Я хочу купаться.

 — Звякнешь вечерком?

— А вдруг у тебя посудомойка не заработает и ты будешь злой, как черт?

— У меня все заработает. Давай, смотри только за буйки не заплывай.

— Слушаюсь! Пока, Слав.

Я сжала айфон в руке — горячий, как черт. И как я… И атмосфера в доме. Хоть действительно все бросай и лети в Хельсинки. Но жалко Алку… Все-таки ей хуже, чем мне. У нее муж козел, хоть она в этом и не признается. А у меня — стойкий оловянный солдатик. И день простоит, и ночь продержится. А там можно и объявить родителям, что финское лето закончилось. Ё-мое, забрала отца к себе, чтобы дать матери передышку, а она устроила мне веселые каникулы. Не делай добра, не получишь зла… от родственников!

С такими мыслями я дошла до самого синего на свете моря. И самого желанного — лучше опустить в соленую воду тело, чем душу, а мне действительно порой очень и очень хочется плакать. Спасибо, мамочка, большое… надо было не нам собаку заводить, а ей — или морскую свинку… А мне нужно быстрее закончить осмотр амфитеатра и найти пути-выходы на пляж. Долго я все равно не высижу на каменных сиденьях под палящим солнцем. Может, вообще не заходить внутрь и на сэкономленные деньги купить новое лимонное «эладо» или бутылку ледяной воды?

И я уже почти засунула обратно в телефон оставшуюся от двадцатки сдачу, как поняла, что очередь у ограды совсем не очередь в кассу, а толпа вокруг моего клоуна. А ведь говорил, что будет выступать у церкви и я специально обходила центр города стороной. Не специально, конечно, просто не планировала туда идти — Рим интересовал меня гораздо больше соборов. А сейчас, насытившись античностью, мне хотелось купаться. Уйти? Или я сумею незаметно проскользнуть к кассе и не смутить мальчика?

Но любопытство взяло верх. Все же не так легко, даже надев красный нос, привлечь внимание толпы, а еще сложнее удержать, а никто пока не расходился, и я незаметно влилась в число зрителей.

На флейте Паясо сейчас не играл, хотя та и лежала на чемоданчике. Он жонглировал шариками — и довольно удачно, такому не научишься за пару дней. Может, он наврал про маркетинг? Может, он все же актер комедийного жанра или как там оно называется? Но кем бы он ни был, шляпка у его ног не особо наполнилась.

Люди везде хотят халявных и хлеба, и зрелищ. На Невском и в метро молодые музыканты давно решили эту проблему: мальчики играют, девочки обходят зрителей с шапкой. И не стесняясь говорят, хотите слушать, платите. Верной дорогой идут товарищи-артисты. И я вытащила из рюкзака шапку с дредами, водрузила на голову и протиснулась вперед толпы за шляпой. Паясо замер лишь на мгновение — на то самое, в которое я успела ему подмигнуть.