Страница 107 из 142
Я вымыла руки и полезла в холодильник: на таких харчах можно прожить неделю. В пакете на столешнице нашлись мои любимые картофельные лепёшки, которые я тут же сунула в духовку разогревать. В четыре руки мы с мамой мигом сделали салат, то и дело оглядываясь к окну, за которым наши мужчины бродили среди камней и пней, которые пока еще не выкорчевали и не увезли.
— Я вот говорю твоему мужу, — возражал за ужином отец, — какого хрена отдавать такие бабки за вывоз камней, когда озеро под боком. Скиньте в воду и все дела.
— Пап, ты попытался хоть один из этих камней поднять? Вот и правильно, пупок развяжется. Фильм помнишь, «И на камнях растут деревья»? Так это про нас тут снято.
Березов молчал. И смотрел мимо. Мимо меня. Потом извинился и сказал, что пойдет ляжет. Мать проводила его до лестницы долгим взглядом, потом уставилась на меня.
— Чего сидишь? Иди посмотри, что с ним.
— Сказал же, что простыл, а тут пять часов рулить пришлось, — бросила я нервно, но все же пошла наверх.
Однако в спальне мужа не нашла. Там тоже покрывало было расправлено слишком идеально. Где он спит?
Открыла дверь в Мишкину комнату: чисто, пахнет свежим бельём. Перестирал все. Какой догадливый! А я и забыла напомнить ему сделать это. Соображает. Наверное, у мужиков при наличии женщины часть мозга, отвечающая за быт, уходит за ненадобностью в спячку. А потом раз — и мы сами с усами!
В комнату рядом я постучала.
— Чего стучишь?
Я вошла и закрыла дверь, хотя снизу нас не будет слышно и при открытой. Если говорить шепотом. Орать будешь — тонкие потолочные перекрытия выдадут все секреты.
— Ты действительно заболел?
— А что, есть сомнения?
Слава лежал поверх одеяла, скрестив ноги. Книга на животе, очки на тумбочке. Дурак… Схватил книжку, когда услышал мои шаги на лестнице, а про глаза забыл.
— Принести тебе чаю?
— Не надо меня обхаживать. Завтра будешь в маму играть.
Пришлось выпрямиться и свести лопатки аж до боли.
— А что ты мне хамишь? Что я такого сделала, чтобы заслужить все вот это? — развела я руками.
— Ничего, — голос у него реально дрожал. — Просто была хорошей мамой, а я был плохим папой. От которого нужны только деньги и больше ничего. А теперь уже и деньги не нужны. Можно у мамы взять.
Я выдохнула. Шумно. И так же шумно опустилась на край кровати, едва удержавшись от желания потрясти придурка за ноги. Если бы точно знала, что так можно вытрясти из муженька дурь, непременно бы сделала это.
— Ну что ты у меня за пингвин такой?
— Почему сразу пингвин? — и Слава тут же развел в стороны ноги в чёрных носках, которые нервно тер друг о дружку.
— Это из мультика про пингвиненка Лоло.
— Чего это тебя потянуло на детские спектакли, детские мультики… Я еще чего-то не знаю? Ты мне намекала там про дедушку…
Я откинулась на спину. Думала упасть ему на ноги, но Березов успел их подтянуть — в итоге пропружинила на матрасе.
— Просто ты стал, как ребенок. Забыв, что твой сын все еще ребенок. Сам ему позвони, сам поговори… о чем-нибудь, — я перевернулась на бок и подложила руку под щеку. — Я просила Мишку позвонить тебе. Он ответил, что не знает, о чем с тобой говорить.
— Я и говорю — не о чем. Никогда и не было!
— Слушай, дядя Слава, не надоело себя жалеть, а? Бедненький, сиренький, никто-то его не любит, не жалеет, может я немного того, может у меня немного сего…
— Яна, хватит!
— Яна хватит! Яна всегда хватит… Сын приезжает с девушкой. Папе порадоваться надо. Нет же, он трагедь развел! Заперся и плачет. Знаешь, я тоже так делала, когда у меня гормоны играли. Запиралась и ревела белугой, чтобы матери стало стыдно, что она меня обидела. И прислушивалась между стонами, идет, не идет. Если идёт, то надо погромче выть и не дай бог открыть ей дверь…
— У меня тоже гормоны? — он сложил на груди руки и поджал губы.
— Еще какие! Запоздалый кризис среднего возраста. Ветрянкой надо в детстве болеть. У подростка она ужаснее протекает. «Седина в голову, бес в ребро» у тебя раньше времени случились, когда еще ни одного седого волоса не было. А теперь у тебя обратный виток пошел…
Я подтянула ногу и села по-турецки, теперь сподручнее стало крутить его колени.
— Где у тебя тут ручка переключения передач? А то ты так с тормоза ни в жизнь не снимешься!
Слава скинул мои руки и сел, но головы не повернул — смотрел в окно с опущенными жалюзями.
— Иди к матери, — произнес он тихо.
— Это ты меня так на… посылаешь?
Я не стала выбирать выражения. В моей чаше терпения тоже имеются дно и края. Пусть Березов узнает об этом!
— Да! — крикнул он и снова заговорил тихо: — Закрой дверь с другой стороны. Твоя спальня — напротив.
— Отлично!
Больше я ничего не сказала и, хлопнув дверью, бегом спустилась вниз, где царила мертвая тишина, хотя оба моих родителя продолжали сидеть за столом.
— Что смотрите? — я подбоченилась только одной рукой, вторую продолжала держать на перилах лестницы. — Воспаление гордости. Сын не ему первому позвонил!
Прошла к столу, увидев на нем четыре чашки.