Страница 24 из 64
— Какие-то проблемы? — вопросил Белов, толкая недоброжелателя.
Однако фигура ничего не ответила. Вместо этого она замахнулась и сделала еще один удар, который на этот раз угодил застигнутому врасплох Михаилу прямо в челюсть, отчего последний потерял сознание, свалившись на землю.
Глава 8
За последние два десятка лет Иркутск вырос более чем в 4 раза. Численность его жителей неуклонно росла, а вместе с ней увеличивалась и его территория, уверенно поглощая мелкие пригороды. Объяснить сей феномен было довольно просто. Еще во времена, когда мир только начинала атаковать смертоносная эпидемия, город на могучей Ангаре был выбран для постройки передовых медицинских лабораторий. Научные сотрудники, обретшие здесь новый дом, проводили свои исследования, постепенно расширяя сферу деятельности и создавая полноценный больничный городок внутри города. А затем наступил судьбоносный 2124 год, и Иркутск грандиозно прославился. Именно здесь впервые был выведен знаменитый Катализатор-ЛД-853, названный впоследствии Эйфорией. Узнав о радостной вести, люди со всей планеты, словно в паломничество, отправились сюда с надеждой на спасение. Караванов было настолько много, что пришлось в экстренном порядке приспосабливать инфраструктуру города под миллионные потоки. Так, очень скоро образовалась Иркутская Клиника Спасения (ИКС) — самое, пожалуй, огромное здание в мире. Оно имело необычное строение в виде восьмиконечной звезды — в честь восьмерых ученых, открывших спасительную формулу Катализатора. В народе называлось Восьмеркой или Звездой. Каждый «луч» представлял собой отдельный корпус с сетью собственных лабораторий, палат, столовых, моргов, терапевтических, комнат досуга, операционных и назывался именем одного из первооткрывателей. Если пять корпусов посвящались исключительно Аномалии, то остальные три занимались проблемами физических травм, нарушениями в работе внутренних органов, а также генетическими отклонениями и сбоями. Все восемь корпусов соединялись многочисленными проходами с «сердцевиной» звезды, которая служила административным центром и глобальной приемной одновременно. Сердцевину в шутку прозвали грибом за ее поразительное сходство с данным растением. Цилиндрический стержень высотой, приблизительно, в 20 этажей вниз и 60 этажей вверх, на котором держался купол диаметром около 1 км, порождая под собой не зал ожидания, а, скорее, площадь.
Если город жил преимущественно днем, а ночью отдыхал, то в ИКСе жизнь бурлила круглосуточно. Невзирая на то, что светило в небе, человеческие и роботизированные сотрудники Клиники, пациенты и посетители смешивались в единую невероятно динамичную энергию, напоминая самый передовой и технически оснащенный муравейник. Тут практически все, как заведенные, куда-то постоянно спешили.
Однако, как минимум, один «муравей» вел себя диаметрально противоположно. С невозмутимым, задумчивым видом он сидел на одной из лавок на площади ожидания. Несмотря на опрятный вид, его лицо покрывали свежие багровые ссадины. Свалив локти на ноги и сгорбившись, он уткнулся взглядом на блестящий перстень в своих руках. Ободок броской вещицы опутывали тонкие линии темных цветов, каст отливал нежно зеленым цветом, напоминая пышную крону древа, где в центре ярко сиял мелкий белый камень.
— Эй, ты как? — Донесся рядом женский голос, заставив молчуна прервать осмотр кольца и спрятать его в карман.
— Никак. — Угрюмо ответил он, поворачиваясь. — Лучше скажи, как она. Что говорят лекари?
— В общем…это…в общем есть утешительная новость и не очень. С какой начать?
— Алин, начни уже хоть с какой-нибудь. — Раздражительно потребовал нетерпеливый собеседник.
— Несмотря на тяжелейшее состояние, в ней удается поддерживать жизнь. Многочисленные переломы, черепно-мозговая травма, повреждение внутренних органов, разрыв селезенки. Лекари уже провели пять крупных операций, две на очереди. Говорят, что теоретически есть шанс на спасение.
— Теоретически?
— Ник, она в коме. И когда выйдет, затрудняются сказать даже лекари.
— Что значит затрудняются?! Мы им заплатили двумя флаконами Эйфории, а они затрудняются сказать?
— Они сделали все, что от них зависело. И я уверена, будут продолжать делать все для того, чтобы Магда вновь была с нами.
Парень не стал ничего говорить, а лишь закрыл ладонью лицо, делая глубокие вздохи.
— Она боец. И она прорвется. Слышишь? Она обязательно пойдет на поправку. — Алина обняла брата, пытаясь его подбодрить.
— Она всегда верила в меня. С самой первой нашей встречи в клане. Меня тогда покорило, с какой легкостью она справлялась с любыми трудностями, с какой готовностью бросалась на новые вызовы судьбы. С тех пор она вдохновляла меня с каждым прожитым мгновением. Ну почему все так произошло? На ее месте должен быть я. Это все из-за меня. Из-за моей чертовой жажды наживы. Алина, скажи, что это я во всем виноват.
— Ты ни в чем не виноват. А если и виноват, то в такой же степени, в какой мы все. Это игра. Она приносила нам не только триумф, но и горе. Скольких товарищей мы потеряли. Скольких нам пришлось оплакивать?!
— Почти весь клан, не считая тех, кто вышел. — Мрачно ответил Ник. — Остались мы с тобой, Магда и Ли.
— И останемся впредь, потому что мы…
— Команда?
— Мы самая сильная команда. — Алина схватила Ника за руку, зажигая его потухшие глаза блеском из своих. — И мы еще громко заявим о себе.
Впервые с момента трагедии лицо парня выдало очень слабую улыбку, свидетельствовавшую о победе девушки. Он прикоснулся второй рукой к ее щеке, а затем, сжав губы, уверенно кивнул. Бессмысленному самобичеванию он предпочел борьбу. Ту, которую он довольно успешно умел навязывать противникам, недоброжелателям и даже самой жизни. За себя. За своих близких. За будущее.
Неизвестно, сколько еще человек, находившихся в Восьмерке, имели схожий настрой. По крайней мере, один такой точно присутствовал в стационарном корпусе для больных Р1. Крепкого телосложения мужчина 40–45 лет, одетый в ничем непримечательную одежду. Волосы, прореженные сединой и зачесанные на бок, густая темная борода с усами. Двухметровый рост. Грозный взгляд, который дополнял зиявший под левым глазом красной полосой шрам. Ускоренным шагом этот человек маршировал вдоль коридора, минуя десятки одиночных палат и заставляя содрогаться под собой пол. В одной руке он держал цветочный горшок с шелестящим внутри веществом, похожим на песок. Другая его рука была свободна. В области ладони ее скрывала черная перчатка — незаменимый атрибут в гардеробе мужчины, находившийся с ним изо дня в день.
— 108-я, 105-я, — в полголоса отсчитывал он, провожая взглядом каждую встречную боковую комнату.
— Богдан! Богдан!
Мужчину кто-то окликнул. Это был подросток, стоявший в считанных шагах и махавший с целью обратить на себя внимание. Впрочем, среди сновавшей мимо толпы он выделялся и без активных жестикуляций. На нем была необычная куртка черного цвета, на которой периодически появлялось анимированное изображение волка. Из яркого белого цвета животное появлялось в области грудной клетки, демонстрируя свой звериный оскал, а затем плавно перемещалось на спину, где растворялось в аналогичной белой вспышке. Глаза парня также имели свойство меняться, чередуя то цвет радужки, то тип зрачка: от звериного до человеческого. Их преображение было скорректировано аккурат с изображением на куртке. Что касается его юного незапятнанного морщинами лица, то на нем постоянно появлялись какие-то черные точки, сливавшиеся в узнаваемые метки или рисунки.
— Хоть бы сюда не выряжался, как попугай. — Пробасил подошедший богатырь, оценив внешний вид юнца.
— Ты не понимаешь, так модно. — Парень возмутился, а на его лице сверкнула черная молния.
— Сколько помню себя, мода всегда была той еще дрянью без капли уважения к красоте и традициям.
— Мода — индикатор прогресса.
— Кирилл, ну, не начинай.