Второгодник

Олег Литвишко

ВТОРОГОДНИК

социально-педагогический фантастический роман

Если Вы живете, значит, это Кому-нибудь нужно! Им может быть Господь, инопланетянин, Высший Разум или Закон Природы — неважно; важно, что каждая Ваша задумка — оценена, каждое Ваше действие — взвешено. За очень редким исключением, мы, люди, придумываем, но не решаемся; задумываем, но не начинаем; начинаем, но не сразу; делаем, но не доделываем… И если этот Кто-то сочтет причины, по которым с нами так происходит, уважительными для Него, то Вас могут вернуть на линию старта, оставить на "Второй Год".

Не знаю, сколько таких людей; не знаю, по каким критериям происходит отбор; но один пример мне известен: Я — Второгодник!

Кому дают — с того и спрашивают! Кому доверяют — того не прощают! Ответ придется держать — спрос будет жестокий…

Меня зовут Игорь Михайлович Мелешко. Сегодня, 14 июля 2019 года, мне исполнился шестьдесят один год. По этому случаю был организован семейный праздничный ужин, который традиционно перетек в посиделки, и до постели я добрался слегка уставшим и чуть-чуть пьяным. Денек получился длинным.

Терпеть не могу отмечать свои дни рождения! Мама приучила меня относиться к этому "празднику" как к событию, высосанному из пальца и символизирующему собой симбиоз самодовольства именинника и лицемерия гостей. Находиться в центре внимания множества людей, слушать пустые формальные здравицы, тайком оценивать подарки и прикидывать, кто как в действительности к тебе относится… Короче — бр-р! За долгие годы мне удалось стать профессионалом высокого уровня по увиливанию от этого мероприятия. В ход шли липовые командировки и больничные, непредвиденные обстоятельства, которые совершенно невозможно отменить, и многое другое. Последние же, пенсионные, годы я спрятался на даче и единственными поздравлятелями остались мои родные: жена, дочки со своими половинками и внучки. Зная мои "задвиги", они стараются обходиться самым минимумом слов и действий: поцелуют, подарят, усадят за стол. В остальном этот день такой же, как сотни других. Меня это более чем устраивает, а они привыкли.

… Спать не хотелось. Я лежал с закрытыми глазами, и в голове разные картинки моей жизни проносились, не заморачиваясь какой-либо логикой и порядком. Вспомнилось безумное знакомство с женой, рождение девочек, увольнение из армии, жуткие годы перестройки. Учеба, работа, семья — картинки, как в ярком калейдоскопе, плавно менялись, навевая спокойствие и даже вселяя радость. В голове тихонько застучал метроном, задавая ритм этому вращающемуся действу.

Вскоре мысль сфокусировалась на глубоком, еще дошкольном, детстве. Вспомнился Октябрьск, первый класс… Я давно и преспокойно забыл и этот поселок, и эту школу… А тут почему-то вспомнилось, да так ярко… Там мы жили с мамой вдвоем, а она была молода, красива, весела и энергична. Ощущения такие острые, что даже почувствовал терпкий запах соснового леса, в котором пряталось наше, в общем-то, большое село. Вот вместе с ватагой мальчишек бегу в сторону березовой рощицы, которая торчит невдалеке ярким белым бельмом на коричнево-зеленой поверхности остального села… Все так ярко: и цвета, и запахи, и звуки!!! Метроном вдруг зазвучал громче и как-то, мне показалось, веселее.

Ценность рощицы состояла еще и в том, что там было легко и интересно лазать по деревьям. Другого такого места в селе не было. Визг, писк, возбужденные голоса, в том числе и мой!!! Я лезу по дереву, смотрю вверх и сквозь листву вижу бледно-голубое солнечное небо. Снизу долетает визгокрик Вовки (вот, вспомнил же, а, впрочем, может, придумал): "Игорь, не лезь дальше — упадешь!" И я, действительно, падаю. Медленно приближается земля. Рассматриваю траву, камешки, ручеек муравьев — все так отчетливо и значительно, что невозможно не залюбоваться! Метроном загрохотал так сильно, что по всему телу пробежал холодок страха. А потом — удар!.. Я почувствовал, как мозг сильно стукнулся о затылок…, потом услышал, как с треском сломался нос… Внезапно все вокруг стало отвратительным и мерзким и так жалко стало себя, что захотелось лечь, поджать ноги и плакать от обиды… Ударила яркая белая вспышка, замолчал метроном. Всё накрыла темнота.

Очнулся, или проснулся, или сменил сновидения — непонятно. Меня качало. Щека в каком-то ритме отрывалась и падала на что-то мягкое. По-прежнему было темно, но снаружи доносились какие-то неясные звуки. То ли из-за ритма качки, то ли от обиды на собственную беспомощность и невезучесть, но моя внутренняя сущность взбунтовалась и извергла наружу все свое содержимое.

— Ах, ты ж, поди! Что ж ты, малец, делаешь! Живой, значит! — донеслось откуда-то сверху. Похоже меня поворачивали, но кто, куда и зачем — было не понять.

А потом голова взорвалась болью. Нет, не так! — БОЛЬЮ!!! Она сильно пульсировала и внутри, и снаружи. Снаружи боль сжимала, изнутри — выдавливала; плющились мозги, вылезали из орбит глаза, стучали барабанной дробью ушные перепонки, зубы, казалось, вырывались изо рта… Я застонал.

— Ах, ты ж, поди!.. Куда ж ты?… Что тебе сдалось… зачем так? — этот голос был повсюду и только добавлял мучений.

— Ну, к черту такой сон! — подумал я… или не я, и не подумал, а увидел… во сне. Сил хоть что-то анализировать не было никаких. Все было так реально и так… больно!!!

— Боже, помоги! — от полной безнадеги страстно взмолился я.

После этого очень быстро боль отступила на задний план, спряталась за какой-то перегородкой и бушевала уже там, не задевая. Чувствовалось, что она есть, но не беспокоили ее результаты. Не успев этому удивиться, я услышал ГОЛОС. Он рождался где-то в глубине, в районе солнечного сплетения, и, сотрясая все тело, по позвоночнику поднимался в голову:

— За Тобой Долг! Ты Обещал и Не Сделал! Я Ждал и Не Дождался! Причины У Тебя Были, но Больше Оправданий Я Не Приму! Я Наблюдаю за Тобой! Мне Интересно! Чуть-чуть Тебе Помогу! Память! Сила! Интуиция!

ГОЛОС еще разносился эхом внутри черепа, а Боль уже вернулась! Зараза! Вместе с этим проснулись внутренние силы — где-то в глубине меня родилась Злость и стала яростно продираться наружу, сцепившись с Болью и Беспомощностью. Что-то стало меняться в лучшую сторону — я почувствовал руки и ноги, которые сразу же пустил в дело, начав ими что-то колотить.

— Ах, ты ж, поди! Что ты творишь, пацан! — сказал кто-то сверху. Похоже, он чуть не выронил меня, а потом положил на землю. Это стало понятно потому, что какой-то камень впился в спину, а в руке оказался пучок травы. Между тем я продолжал молотить руками и ногами по земле, ворочаясь с боку на бок. Боль отступала, но далеко не уходила.

— Сыночек!!! — донеслось откуда-то издалека. Этот крик звучал часто и ритмично, совпадая с ритмом Боли. Он приближался. Мне никак не удавалось понять, что слова и звуки издавали какие-то люди — был как будто бы в коконе. Открыть глаза не удавалось, хотя, впрочем, я и не чувствовал, что они у меня есть — вокруг была Темнота и Боль.

— Сыночек!!! — крик раздался совсем рядом. — Петрович, что ты с ним сделал? Что с ним?

— Валентина, да живой же он! Не блажи! Он упал с дерева, а я его подобрал… Пацаны кликнули! Несу вот! Что делать-то?

— Неси ко мне домой. Знаешь, куда? Вовка, беги в медпункт за Надеждой, объясни ей, что к чему, пусть возьмет с собой, чего надо. Петрович, да держи же ты голову, трясешь ведь! Санька, беги вперед — поставь чайник на плиту. Только воды набери! — Указания сыпались, как пулеметная дробь.

Я попытался открыть рот, и, похоже, мне что-то удалось — смог вытолкнуть из себя слова:

— Таблетку от головы…

— Что, сыночек? — воткнулось мне в ухо.

— Таблетку от головы, — повторил я более уверенно. — Откройте глаза…

— Сейчас… сейчас, сыночек, чуть-чуть осталось. Домой только… это рядом. — Уже можно понять, что голос волновался, а потому говорил не очень связно. Боль отступала, правда, не торопясь, и, вообще, все было очень плохо: трясло, жутко болела голова, глаза не открывались, в нос кто-то напихал какой-то гадости, и он не дышал. Терпение заканчивалось, хотелось заорать, но в горле, будто кляп, торчал какой-то ком. Оставалось только мычать, что я и делал, вкладывая в это нехитрое дело всю безнадегу ситуации.