Страница 32 из 42
Когда Граф и Мэри вошли в ресторан, то сразу обратили на себя всеобщее внимание. Высокий хорошо одетый щеголь с изысканными манерами в компании неуклюжей горбуньи смотрелся весьма странно. Такая кардинальная разница позволяла очень быстро завести знакомство, сочувствующие собеседники находились моментально. Мэри буквально сразу начинала повествование о том, как жестока и не справедлива жизнь, и как непредсказуемы повороты судьбы. Люди, открыв рты, слушали слезливую байку о том, как когда-то красивая пара ехала на пролетке. Лошадь понесла, и они свалились с моста в реку. Ее супруг пошел под воду, а она ударилась об лед спиной. С тех пор ее тело изуродовано горбом, а он так переживал за возлюбленную, что от горя оглох. Костюм Мэри легко менялся: «горб» можно было переместить на живот, и она становилась на сносях, этот трюк они не раз использовали во время гастрольных вылазок. Сделав полость внутри, она с легкостью могла прятать в ней украденное. Не раз ее уводили из лавок, потому что якобы начинались схватки. А позже в пролетке, несущей ее за город, она благополучно «разрождалась» ценными вещами. Еще одна непременная деталь ее гардероба — двустороннее одеяние, которое также позволяло в мгновение ока менять образ до неузнаваемости.
Этот вечер, притворяющиеся супругами Граф и Мэри коротали в компании достопочтимой пары, приехавшей на несколько дней в провинциальный город навестить родственников.
— Останавливаемся мы исключительно в этом месте, — визгливым голосом произнесла женщина, нелепое лицо которой было обрамлено рыжими кудряшками. Она все еще всхлипывала, выслушав трогательную байку о любви красавца и горбуньи. Мэри пожаловалась на ужасный храп соседа, при этом позавидовав мужу за его глухоту. Своей шуткой она смутила собеседников, и они замолчали.
— А вот наш сосед — очень приятный молодой человек. Правда, он любитель…
Женщина не договорила, смутившись и густо покраснев.
— Что он делает? Выходит голым в коридор? — Мэри изобразила любопытство и страсть к пикантным подробностям.
Закончил мысль своей смущенной супруги усатый пошляк, ценящий хороший нюхательный табак и чихающий так громко, что бокалы на столике вибрировали от звуковой волны еще несколько минут.
— Сосед наш любит енто дело, — произнес он громким шепотом и подмигнул Графу, намекая на любовные утехи и внебрачную связь. Не будучи глухим на самом деле, а всего лишь не говорящим, молодой человек с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться, потому как выглядел любитель табака очень комично, а когда еще выкатывал и без того выпуклые глаза, спутнику Мэри становилось совсем невыносимо.
— Эти звуки! Это же неприлично! — дополнила рыжая простушка, поправляя безвкусную шляпку с перьями неизвестной птицы.
Почему-то Мэри была уверена, что неприличными вещами сосед занимается именно с Сонькой. Пару раз в неделю.
— Ох уж эти портнихи, — прошептала она со вздохом, оставив Графа в компании забавной парочки. Мэри сказала, что срочно должна принять свои лекарства, которые ей прописали после трагедии, и она вынуждена их употреблять до конца жизни. По ее словам, пилюль и порошков было слишком много, и она таскала их в отдельном чемоданчике. Горбунья пробралась на интересующий ее этаж и нашла дверь забавной пары, оставшейся внизу в ресторане развлекать ее «глухого мужа». Их дверь была посередине, а это означало, что сладострастный мужчина жил в одном из двух оставшихся номеров. Она подошла сначала к одной комнате — там было тихо, тогда Мэри осторожно подкралось ко второй двери — той, что находилась ближе к лестнице. Еле улавливалась беседа двух людей — мужчины и женщины. Мэри отчетливо постучала и терпеливо ждала, от всей души надеясь, что ей повезет, и она столкнется с загадочной «портнихой» Соньки.
Дверь распахнулась, перед ней в накинутом на голое тело халате стоял Варфаламеев, он был уверен, что это обслуга гостиницы с давненько заказанным чаем. Горбунья замерла на мгновенье, растерявшись, но быстро взяв себя в руки, шепеляво уточнила, не знает ли он случайно, куда делась пара из соседнего номера, она приехала к назначенному времени, и ждет их почти час. Мэри так старалась, что обрызгала слюной халат Варфаламеева, который будучи человеком воспитанным, вежливо выжидал, пока горбатая женщина закончит говорить. В это мгновение из глубины комнаты высунулась темноволосая голова Соньки — не сумевшая удержаться от любопытства девушка поспешила посмотреть на источник странных звуков из коридора. Мэри вдруг замолчала, внимательно посмотрев на полураздетую даму, их взгляды на мгновение скрестились. Сонька вдруг побледнела, узнав в горбунье Мэри.
Глава 20
Вкус предательства
Кровавая бандерша вернулась к «гастролям», чем порадовала своих подопечных. Она ощущала прилив сил и бралась за дело с воодушевлением. Все проходило настолько идеально, что это вызывало беспокойство. Легко открывались сейфы под крепкими руками медвежатников, Правша был в ударе и без труда вскарабкивался на любую высоту, шулеру везло в карточных играх, карманники приносили кошельки, забитые доверху купюрами. Несколько торговцев одновременно клюнули на наживку в виде нимфы-иностранки, и всего за каких-то пару вечеров команда Мэри обчистила две квартиры, ювелирную лавку и антикварный магазин.
Мэри перенесла возвращение «домой» на утро, решив отпраздновать удачную поездку. В небольшом загородном домишке накрыли круглый стол, щедро заставив его выпивкой и разными яствами. Застолье начали с молчания, вспомнив тех, кто выбыл, — Печника, сброшенного с поезда, и Левшу. О предателе — Пианисте — никто и не заикнулся. В компании не хватало только Философа, который остался по долгу службы при Колченогом.
Банда Кровавой Мэри сплотилась, все друг друга понимали и свободно общались с помощью жестов. Чем больше выпивалось спиртного, тем глубже становились темы для бесед. О чем так настойчиво лязгают пальцами ее подчиненные, она не имела понятия. Чечеточник отбил приветственную дробь и «спел» под граммофон и дружные аплодисменты. Получился теплый, искренний праздник, который почему-то наводил грусть на Мэри. Она улыбалась, наблюдая, как озорно дурачатся ее немые соратники. Они напоминали группу детей, оставшихся без присмотра занудной няни, и веселились от души.
От шампанского, духоты, табачного дыма и горланящего граммофона у Мэри слегка закружилась голова, и она вышла на улицу. Огромная луна освещала сад. Скрипели сверчки, и пахло жасмином.
— Как в последний раз!
Мэри вздрогнула, думая, что одна на крыльце. Фомка сидел в кресле-качалке в тени.
— Что значат твои слова?
— Не знаю, — протянул молодой человек. — Просто мне показалось, что таких праздников больше не будет!
Увидев в его руках бутылку, она нахмурилась.
— Ты много пьешь! — произнесла она, отвернувшись. — И не надо сгущать краски.
— Я и не сгущаю. Наоборот! У меня предчувствие: скоро Кровавая Мэри станет Цветочной… или еще какой-нибудь…
Мэри тяжело вздохнула, ничего не ответив. Ей не понравились слова Фомки. Доски заскрипели — он приближался к ней, остановился сзади и стоял так близко, что она ощущала его дыхание. Какое-то время Фомка стоял, не произнося ни слова. Потом вдруг обнял ее, мягко и заботливо, по-взрослому и по-мужски. Она не отстранилась. Почему-то в это мгновение ей этого очень хотелось. Они были знакомы много лет, и только теперь она оценила, как он возмужал. Когда Фомка пришел в банду Тулупа, ему была лет семнадцать или около того.
— Знаешь, о чем я иногда мечтаю? — произнес он задумчиво, и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Прекратить все это, остановиться! Стать обычным человеком… Уехать куда-нибудь далеко-далеко… И забрать тебя с собой.
Мэри улыбнулась. Впервые он был так откровенен и мил. Ей вдруг на минуту поверилось в его слова. Она представила, что это их дом, и они вышли на крыльцо, чтобы помолчать вдвоем. Какая-то тоска вдруг задела струну ее души, которая отозвалась пронзительным и неприятным звуком. Мечты о том, чего не будет никогда. Иллюзии, не порождающие даже надежд. Фантазии, которые исчезнут вместе с первыми лучами солнца.