Страница 26 из 42
— Мое имя Петр! — повторил он отчетливо. — Так все-таки, ответь на мой вопрос, о, прекрасная Мэри! Что тебя привлекает в калеках?
— Петр, ты злоупотребляешь своим положением в банде. Да и водкой тоже!
— Я просто хочу понимать, что с тобой не так. Мы давно знакомы…
Наливка, выпитая Фомкой на вокзале, была слишком разговорчивая. Назревала опасность скандала, он забрался слишком далеко — на территорию, обнесенную высокой каменной стеной. Мэри вмиг стала жесткой, она приблизила к нему лицо так близко, что их носы еда не соприкасались:
— Знаешь, о чем я сейчас жалею больше всего на свете? Что оставила тебя с языком!
Фомка побледнел. Извинившись, он сослался на то, что ему стало плохо, и удалился в тамбур. Поезд остановился на проселочной станции. Фомке вдруг пришло в голову, выйти прямо здесь и затеряться среди небольших приветливых домиков, чтобы Мэри оценила, какую важную роль, он играет в ее жизни. Чтобы она поняла, что рядом с ней не только верный пес, который лает по команде и получает за это лакомый кусочек, а тот, кто… Не найдя нужных слов молодой человек осекся, потускнел, ссутулился. Видимо наливка начала выветриваться.
— Я думала, ты сошел на станции, Петр! — весело заметила Мэри, когда он вернулся.
— Просто проветрился, — пробубнил Фомка, садясь не рядом, а напротив. Он закрыл глаза, притворяясь, что спит.
Сонька практически не сталкивалась с Мэри. Комнат в усадьбе было много, и она могла держаться на расстоянии от своей соперницы и от самого Колченогого, который о ней и не вспоминал, что было только на руку. Она была сама по себе, бродила по дому, словно скромная приживалка, о существовании которой все позабыли.
— Будто меня нет! — жаловалась она чекисту, во время их тайных встреч. Они пару раз в неделю встречались в гостинице в его номере, она докладывала ему все, что знала о передвижениях банды Мэри, а знала она очень мало, потому что была в изоляции.
— Ты должна давать мне больше информации! — Варфаламеев заметно нервничал. Время шло, а результата не было. Чекист продолжал изображать нэпмэна, ходил на встречи с местными предпринимателями, подробно расспрашивая о состоянии дел на местных фабриках. Он надеялся, что Дурень, с которым они случайно пересеклись в гостинице, не узнал его, ведь прошло так много времени. Однако все же это было опасно, и Варфаламеев подумывал поменять место жительства на более скромные апартаменты. Для этого ему нужно было укрыться и перестать видеться с Сонькой, которая и так его компрометировала.
— Придумай что-нибудь! Подкупи, соблазни, убей, наконец, если надо! — огрызнулся Варфаламеев. От былого обаятельного мужчины, который не так давно заливался соловьем возле стойки бара, пытаясь заинтересовать собой девушку, на самом деле жаждущую внимания совсем другого человека, не осталось и следа. Теперь это был холодный рассудительный служащий госаппарата. Сонька же из роковой самоуверенной красотки превратилась в психически неуравновешенную брошенную истеричку.
У Соньки была одна очень странная черта — собачья преданность. При сильном человеке она чувствовала себя комфортно и подчинялась ему безоговорочно. Работая когда-то в борделе, девица ни разу не пыталась сбежать, хотя будни ее были невыносимы. Ее тело покупали, а взамен она получала лишь гроши. К делу и клиентам она относилась ответственно, подходила «с душой». За это ее прозвали «Милашка» и работы у нее было — хоть отбавляй.
Колченогий был ее постоянным посетителем. Ему нравилась ее открытость в сочетании с порочностью. Она была такой, какой он хотел ее видеть. Постепенно он «приватизировал» девушку, не позволяя ей встречаться с другими мужчинами. А позже и вовсе выкупил из притона. Платить пришлось дорого, потому что она «делала кассу» и была весьма популярна. Сонька вспоминала, каким противным ей казался в первую встречу своеобразный клиент. Его привезли на кресле и пересадили на кровать. Раздевалась она обреченно, предвкушая трудности, но оказалось, что в постели он был достаточно раскрепощен и щедр на ласки. У него были сильные и нежные руки, приятный голос и деньги — все это Сонька могла оценить по достоинству. В какой-то момент ей даже показалось, что это любовь всей ее жизни. По крайней мере, до встречи с человеком в инвалидном кресле, она не испытывала подобной привязанности. Сонька была искренне благодарна за заботу и за то, что он вытащил ее из омута, где сексуальные утехи были всего лишь возможностью заработать на кусок хлеба. Она зажила хорошо — на широкую ногу и очень быстро привыкла к роскоши. И теперь ей совсем не хотелось расставаться со своими приятными привычками. Она решила, что пойдет на все, чтобы удержаться на плаву.
В спальню вошел Колясочник. Он вел себя как ни в чем не бывало, будто маленького инцидента, случившегося недавно, вовсе не было.
— Ты хотела меня видеть?
Сонька соблазнительно улыбнулась и поманила его рукой, чтобы он сел рядом с нею на постель. Колясочник робко проследовал, как завороженный, — такая перемена в ее поведении обескураживала.
— Я бы хотела знать, о чем говорят между собой Колченогий и его облезлая кошка! Хочу, чтобы ты мне рассказывал все, что слышишь, когда бываешь рядом.
— С чего бы это? — произнес Колясочник, с подозрением глядя на Соньку.
— Мне одиноко, я совсем одна. Меня выбросили, как ненужную вещь, — потупив взгляд, произнесла красавица, слегка надув губки. «И почему этот фальшивый жест всегда так магически влияет на мужчин?» — задумывалась, иногда девушка, прежде чем применить его в очередной раз. Не реагировал на эти провокации только один человек — Колченогий. Каждый раз, когда она желала применить к нему подобное «оружие», получала легкую взбучку в шутливой форме. Иногда она нарочно делала разные мордочки с целью привлечь внимание строгого мужчины. В этот момент он мог даже накричать на нее, но зато потом позволял сидеть у себя на коленях или купить что-нибудь новое в гардероб.
Колясочник завороженно пялился на ее декольте, а Сонька заверяла его, что за достойные внимания сведения она готова устраивать с ним тайные свидания в любое время дня и ночи. Он не мог и мечтать о таком подарке судьбы. Стараясь заслужить больше, чем просто беседу, он пересказывал все до мельчайших подробностей, стал ее глазами и ушами в другой части дома. Но сведения Колясочника были пусты и не любопытны: Колченогий и Мэри проводили много времени за житейскими разговорами, словно были скучающими супругами в многолетнем браке — самыми обычными людьми, не обремененными ответственностью за нужды и существование тех, кто поддерживал их комфорт, выполняя грязную работу. Колясочник даже кое-что присочинил, чтобы Сонька, наконец, пустила его в свою постель: поведал о скандалах, во время которых Мэри била дорогую посуду, чем выводила из себя Колченогого, а потом они как будто бы спали в разных комнатах. Колясочник так сильно желал обладать Сонькой, что пристрастился к подслушиванию даже вне своего рабочего времени. Он стал тенью Мурки и постоянно шнырял рядом. И однажды его старания увенчались успехом: он застал ее у зеркала без парика и был сильно удивлен увиденным. Заикаясь, Мэри объяснила, что отсутствие волос нужно ей для работы: так удобней менять парики для перевоплощения в разные образы.
— Послушай меня внимательно, если это выйдет за пределы этой комнаты, я отрежу тебе язык. Поэтому не болтай, — спокойно произнесла Мэри.
Угроза не произвела особого впечатления на одухотворенного Колясочника, который чувствовал, что за эти факты он точно заполучит страстную благодарность Соньки, и он был прав, она действительно рассчиталась с ним сразу как узнала об этой маленькой тайне разрушительницы ее сладкой жизни. Теперь в ее рукаве козырь, которым она всенепременно планировала воспользоваться в нужный момент.
Все шло своим чередом. И Колченогий, и Мурка были довольны сотрудничеством. Но Царя встревожил этот союз, и, несмотря на то, что в городке все было тихо, и торгаши перестали ходить с жалобами, он ощущал дефицит информации. А вдруг это затишье перед бурей? Для выяснения тонкостей обстоятельств он пригласил Колченогого в тронный зал на разговор.