Страница 3 из 3
- И лучше не о работе. – кивнул уже затылком Том, поддерживая и не оборачиваясь – Да, хорошая идея, пойдём. Ты прав, а я слишком разгорячился. Чёрт, нужно развеяться. День, другой, одно и то же. Ничего, и это скоро кончится.
Вспышки интерфейсов сменили затихший разговор. Алекс успокоился, в очередной раз покачал головой и подумал, что слишком часто переживает без повода. Что может стать действительным поводом для беспокойства. Нельзя допускать нервозность в работе, когда день за днём на кону стоит жизнь, свет в темноте за глазами.
Ночь как и прежде принесла с собой память.
Я так больше не могу. Без мамы пусто и тоскливо внутри, тёмная ноющая боль в грудной клетке. Невозможно помнить, просыпаться с мыслью, что она умерла. Во мраке за глазами поселился страх. Может это несчастный случай, может несчастная я. Некоторые случайно всплывающие мысли пугают.
Страшно и от того, что я хочу начать жить с начала, без постоянных напоминаний о смерти при брошенном взгляде на любую знакомую вещь. Это не только смерть, но и невозможность. Воспоминания не отпускают. Семья здесь ни при чём, потому что больше ничего целого нет, нет никакой семьи. Словно осколки стекла постоянно хрустят под ногами.
Не помогает время. Поэтому я думаю, что куда лучше забыться, уснуть наяву. Выход перед глазами все последние недели. От рекламы до информации в нашей поликлинике. Не так уж это и сложно. Мне осталось только прийти и подтвердить согласие на новую реабилитационную программу. Знаешь, я так и сделаю. Исполню единственное выжившие желание.
И прошу прощения за это. У мамы и у тебя. Пожалуйста, прости меня, папа.
Пропасть лежала между утренним часами и настоящим, между написанным и прочтённым. Вернувшись из отделения глубокой ночью, Алекс первым делом прочёл сообщение дочери ещё раз. Совершеннолетняя, с приличным образованием и соответствующей зарплатой, она написала его почти десять лет назад. Та девушка могла позволить себе новую жизнь. Сейчас где-то в большом мире за стенами дома почти другая женщина в её теле может радоваться и проживать полноценно каждый новый день. Он не знал и не искал эту правду теперь, хотя сначала устраивался на работу и для этого. Но переживая первый год на новом месте, погружаясь с головой в задачи по изменению памяти, Алекс понял, насколько идея бессмысленна и вредна.
Сейчас, наливая себе кофе, мужчина силился вспомнить то ощущение ужаса. В первые месяцы к нему пришло осознание, насколько перерождение и изменения памяти, принятые обществом, добровольные и терапевтические, близки к смерти и рождению. Как разнятся лица и люди в целом и в мелочах до и после, как боятся рецидивисты включения принудительной коррекции в приговор. Несмотря на все переживания и протесты, акции и оппозиционные исследования, всё равно и сейчас вьются переплетённые нити в том же узоре. Жизни расплетают и закручивают вновь. Его одинокая нить, до и после ночи в отделении полиции. Оборванное вервие Тома, его товарища, чьи останки уже доставили в морг. Совершенно новая нить после потрёпанных чувств его дочери – неизвестная и неотличимая от прочих теперь.
В который раз Алекс задался вопросом: что для него представляет её жизнь? Он как раз поставил часы на перенос памяти, уже который раз удивляясь слаженности артефакта. Случайно выкупленная на барахолке, вещица третий год подряд переносила по частичке резервную копию сознания. Кому-то регламентированное загромождение хранилища компании, а для него – последний слепок единственного живого родного человека. Чьё изувеченное сердце оставалось только в цифрах, а не в живом теле. Копия, выносимая контрабандой под видом безделицы.
Несмотря на официальный запрет, ещё во времена интереса к протестной деятельности, Алекс часто ездил по стране, заглядывая в лица проходящих мимо людей. Зная ничтожность вероятности, он всё равно надеялся встретить свою дочь. Очень сильно, глубоко в душе, беззаветно. Много раз думал, что именно увидит в тот момент. Гадал, сможет ли узнать её и что почувствует.
Сейчас же мужчина знал, что может увидеть. Будущее он определял сам, удерживая его нити голыми руками, иногда стирая пальцы до крови. На чёрном рынке можно приобрести всё, что относится к физической оболочке человека. На работе осталось достаточно лазеек для переноса песочные часов, а значит и образа дочери. Алекс знал, что его рук и опыта должно хватить для формирования её сознания, сбора и внедрения резервной копии в любое применимое тело, от воссозданного до бионического. Алекс знал и отдавал себе отчёт в том, что все чувства внутри заменила собой глухая боль, усталость от одиночества и беспокойство за единственную надежду в его жизни. И оставалось неизвестным только, какой она вернётся. Что скажет ему дочь, смотря на постаревшее лицо отца? Что скажет ему человек, написавший эти последние слова и ушедший в пустоту сна, чтобы проснуться без памяти о родных?
Алекс отодвинул остывший ужин и лёг на кровать не раздеваясь. Он знал, что эти мысли будут рядом в ночи, в обрывках снов и в дрожи тела наяву. Смотрел в пустоту и сумрак привычной комнаты, наполненной тенями. Дышал, чтобы в страхе и боли оставался смысл. Он жил, чтобы услышать слова дочери.