Страница 12 из 20
– То, что ты не куришь, это только твоя проблема, посмотри по сторонам: видишь людей? Все они когда-то носили или носят пионерский галстук. Их этим не удивить. И ты ничем от них не отличаешься, понимаешь, малыш? Им непонятна твоя сегодняшняя радость, запахни лучше курточку, иначе замерзнешь и заболеешь…
Тайная комната
Но Вася не берётся за пуговицы – до родного подъезда не более десяти метров. Не то чтобы на финал он чаял «случайной встречи», исполнив тем самым заложенную в нём кинотеатром «Победа» обязательную программу с множеством пунктов: ведь это – первое крупное торжество в его жизни, свершившееся вне отеческих стен и семейного круга. Инерция праздника столь велика, что не поддаться ей целиком на какое-то время почти невозможно. Да и зачем сопротивляться этой радости быть со всеми?
Тяжесть нового зрения ошеломляет, переключая внимание на какой-то иной, заоблачный регистр, так что теперь не до галстука, не до пионерии: в подъезд Вася входит совершенно другим человеком.
Занести Лене очки – повод подружиться ближе, вне уличных игр на свежем воздухе. Когда посиделки у Пушкарёвой войдут в привычку, Вася вспомнит, как он стремился проникнуть в чужую квартиру, прикидываясь рассеянным, но ненастойчивым соседом.
В подъезде он сталкивается с аполитичной прогульщицей Соркиной, выносящей мусорное ведро, и молча (даже без привычного «привет – привет»), точно тень, просачивается мимо. Почему-то важно скрывать от всех (даже родителей) истинные мотивы поступков, казаться на поверхности поведения понятным и легко просчитываемым, но в глубине сознания быть немного иным. Точно есть в груди тёмная комната, дверь куда закрыта, а ключ потерян.
Советские переплёты
Комната Лены одета в корсет книжных шкафов, над которыми до потолка спят дополнительные книжные полки: вот зачем ей столько?
Вася уже знает, что тётя Галя работает в библиотеке[2], но связать это библиотекарство с обилием книг в Ленкиной квартире он пока не в состоянии.
Ещё Вася знает, что Ленкин отец, дядя Петя[3], занимается переплётными работами: увлечение, распространённое в условиях товарного дефицита и больших тиражей литературных журналов, которых всё равно на всех не хватает. Потому что в библиотеках на «Новый мир» или «Иностранку» с очередным громким романом, одновременно читаемым всей страной, очередь, а подписаться на нужный ежемесячник практически невозможно.
Всё популярное в СССР нормировано и подлежит учёту. Профком родительской больницы распределяет дефицит среди врачебного начальства, оставляя простым служащим остатки газетно-журнальной подписки, которую можно купить только на год, да и те разыгрывают в лотерею среди желающих причаститься. Желают практически все, из-за чего с какого-то времени отец Васи тоже увлекается переплётами, но не сам, а находит персонального мастера, раз в месяц приходящего за очередными подборками, их отец составляет, раздирая журналы. Импровизированные книги, сформированные по авторам или по темам, пользуются популярностью и постоянно гуляют по чьим-то рукам, совсем как в настоящей библиотеке. У отца есть шкаф разодранных журналов, ждущих очереди на трансформацию (иные подборки вызревают годами), и специальная тетрадка, куда он заносит книжных должников, потому что на некоторые сборники, переплетенные в дерматин, образуется очередь.
Дядя Петя ему не конкурент (в СССР вообще нет конкуренции), но Вася тем не менее чувствует себя засланным казачком, чуть ли не шпионом, призванным разведать тайны чужого хозяйства, которое сосед разместил в кладовке между комнатами (в одной живёт Лена, в другой – он сам с тётей Галей), за холодильником. Там же живут их хомяки в пятилитровке из-под маринованных венгерских помидор. Зловонные крысы – это хороший и удобный повод, запомним.
Как бы невзначай, совсем мимоходом, Вася сунул нос в этот тёмный угол с полками, на которых громоздятся стопки белой бумаги, со временем превращаемые в тома. Эта метаморфоза волнует Васю не меньше Ленкиных косичек, хотя до созревания ещё далеко и интерес к другим людям бескорыстен, лишён пола, а значит, бесцелен.
Логика страсти
Кстати, Вася знает уже про логику страсти, из которой не вырваться, пока не заездишь её колею, но сейчас все его сильные чувства касаются вещей и явлений, а не отношений и тел. Возможно, оттого и хитрит, как умеет, скрывая подкладку желаний: ведь получается, что Лена – лишь средство достичь чего-то иного, вне её тёплых границ.
Именно страсть толкает на преступление: заглянув в кладовку, пока никто не видит (интересуясь якобы питомцами), Вася импульсивно хватает первые попавшиеся в руки куски подборки, собранной дядей Петей из журнальных публикаций, ну, допустим, Владимира Амлинского – был ведь когда-то такой преподаватель в литинституте, лауреат премии Ленинского комсомола за роман «Нескучный сад».
Потом выяснится, что Вася схватил тексты из его сборника «На рассвете, в начале дороги», так как не смог совладать с соблазном. Схватил, не думая, что делать с этим дальше. Но – пронесло. Мгновенно, тигриным прыжком, кинулся в туалет, спрятать уворованное под рубашкой. Потом сидел ещё пару часов с Леной в комнате, вёл разговоры с умным видом под чай и прел от стыда[4] и бумаги, собиравшей и впитывавшей в себя весь его пот (уже топили).
К концу визита Васе казалось, что в бумаге завелись черви, извивавшиеся втихомолку под бумажными латами – точно он рыцарь, правда непонятно какого ордена.
Понедельник начинается
Когда Пушкарёва первый раз вошла в комнату Васи на первом этаже и осмотрела их стеллажи во всю стену, то гордо, даже нахально констатировала:
– Ну, у нас-то книг поболее будет…
Чем на всю жизнь поразила Васиного отца, привыкшего к интеллектуальному превосходству над всеми. И правда, книг у Лены было чрезмерно (все они в основном детские, яркие и оттого не сильно интересные), а вот в родительской зале, дверь куда держат закрытой, книг оказалось ещё больше. Сквозь стекла в двери видны полки от пола до потолка: родительские покои больше детской, из-за чего кажется, что и потолок там гораздо выше.
Раз за разом Вася проникает на запретную территорию (Лена пошла за яблоками на балкон и забыла закрыть за собой дверь или же зазвонил телефон, она зовёт к трубке маму, стряпающую на кухне пирожки), будто случайно застревает у полок, почти мгновенно осознавая степень пушкарёвского богатства: дядя Петя собирает (но как? откуда?) фантастику, а это уже даже не собрания сочинений классиков, доступных в любой интеллигентской квартире, но высший, запредельный класс соблазна!
Да, сейчас это может показаться странным: ну, в самом деле, к чему это взрослый, не лишённый солидности дядька все силы и деньги тратит на юношеские, одноразовые в большинстве своём книги?
А тогда и объяснять ничего не надо было – эти сокровища, нажитые непонятным трудом, звучали статусной данностью: фантастика – это же не только экономически важно[5], но и крайне престижно. Глядя на неопрятного дядю Петю, никогда не скажешь, что этот подпольный миллионер Корейко обладает таким безразмерным кладом – ведь это всё равно как все полки пачками багряных червонцев забить! Ну, или зеленоватыми трояками как минимум…
Базовый инстинкт
Кстати, кем он работал? Слесарем? Технологом? Тихо пил горькую без видимых эксцессов и надрыва, сложно шёл на контакт, в чём Вася убедился уже скоро, хотя в бытовой меланхолии был лёгок. Тётя Галя однажды сказала Васе непонятную фразу, значение которой он осознал годы спустя: «А ведь Петя со мной очень мало был ласков…»
2
Последний подъезд этой же пятиэтажки, где одна из квартир первого этажа освобождена для общественных нужд. Вася зашёл в неё сразу после переезда: на входе, у кафедры выдачи, висит плакат, где нарисовано дерево, вместо листьев у которого – портреты русских классиков, заключённые в привлекательные овалы. За кафедрой сидела пухлая соседка, похожая на белочку.
3
Небольшого росточка, с щёточкой аккуратных усов, похожий на деревянную, оробелую игрушку, прячущий доброту за толстыми линзами «очков для близи», способных даже самого злобного монстра сделать пушистиком.
4
Стыд, похожий на горчичники, коими обложили лицо, ему, кстати, понравился.
5
Ибо с такими запасами соседу, значит, любые «натуральные обмены» доступны, как книжные, так и товарно-дефицитные.