Страница 2 из 6
Запах каштанов в этом городе прижился так же хорошо, как запах тушеной капусты в детском саду или сосисок с овсянкой в школьной столовой. Каждый дом пахнет тем, чем больше всего любят лакомиться его обитатели. И чем дольше они в нем живут, тем прочнее этот запах оседает на выцветших флизелиновых обоях, густой драпировке тяжелых портьер и винтажных дивандеках, призванных сохранять свежесть обивки кресел, которую никто никогда не видел и вряд ли помнит, какого она цвета.
Я шла и с трудом счищала закоченевшими пальцами горячие угольки, приправленные свежими снежинками, только что упавшими с неба. Впереди показался Марриотт, чья верхушка терялась в снежном молочном вихре. Мне – туда.
Еще пару месяцев назад я сидела в любимом кафе в Ташкенте, потягивала шпинатно-яблочный смузи (идея сбросить лишние пять килограммов никогда не оставляла меня) и щурилась под мягкими лучами осеннего солнца. Было по-настоящему хорошо в том далеком уголке Центральной Азии, куда меня однажды забросила судьба, даже не поинтересовавшись о моем желании. А случилось все так…
История, которую, наверное, уже можно назвать историей моей жизни, началась с мимолетного взгляда на НЕГО на одном из дипломатических приемов в небольшом, но очень милом городе Минске. ОН, в свою очередь, задержал на мне взгляд на неприлично долгие три минуты, что в итоге и привело нас к алтарю (так обычно пишут в романах, мы же, конечно, отправились в районное отделение загса), где успешно скрепили обоюдное согласие не расставаться ни при каких обстоятельствах изящными росчерками под звуки Мендельсона в соседнем зале.
– Хорошо, что не заказали торжественную часть, – сказал ОН на выходе. – Все равно музыка была слышна…
В тот момент хотелось верить, что эта нарочитая практичность приведет нашу семью к устойчивому будущему, и так я считаю до сих пор.
ОН оказался дипломатом в хорошо известной международной организации, забрасывающей своих сотрудников в самые невероятные уголки мира, чтобы те решали проблемы голода и малярии на местах. Тогда эта благородная миссия казалась безумно романтичной.
Я представляла себя в безупречно сидящем костюме сафари в далекой экзотической стране, где непременно жаркое солнце, лазурное небо и добродушные местные жители, которым мы помогаем выживать под песни цикад и шум океанического прибоя.
Возможно, на мои мечты с явным колониальным привкусом повлиял популярный в то время фильм Норы Эфрон «Джули и Джулия: Готовим счастье по рецепту» – сейчас уже сложно сказать. Главное, я дала согласие международному дипломату (которого мои подружки нежно окрестили Дипом) следовать за ним по пятам, куда бы нас ни забросила его карьера.
Последние пять лет мы провели в самом сердце Центральной Азии. Это были пять долгих лет, подаривших море незабываемых впечатлений. Первый год я училась дышать в узбекскую чиллю, когда столбик термометра приближался к отметке 50 градусов по Цельсию; затем я погрузилась в глубины узбекской кухни, скрупулезно изучив все этапы приготовления плова, мантов, ачик-чучука и чак-чака; потом я вернулась к писательству и наконец закончила когда-то начатые рукописи. И только после всего этого меня накрыла настоящая депрессия, о которой прежде я читала только в книгах.
– Кризис среднего возраста. Бальзак. – Со знанием дела заявил Дип, за что был лишен домашних ужинов на целую неделю. А я продолжала глубже и глубже постигать все тонкости эмоционального расстройства, которое меня скоро привело к хронической бессоннице и взявшейся невесть откуда аэрофобии.
Каждое утро, замешивая омлет с сыром, я удрученно думала о том, как смешны теперь мои красные дипломы о высшем образовании (а было их целых три!), и даже несколько раз порывалась их сжечь, но никогда не находила спичек, хотя они всегда лежали в правом дальнем углу верхнего ящика комода. Теперь мне кажется, что та депрессия была сродни спектаклю, в котором я отвела себе главную трагическую роль, славно срежиссированную мной же. И пока все домашние старательно пытались понять мое состояние, нам пришло очередное письмо о новом месте службы.
Стамбул… Тогда я вряд ли понимала, что несет с собой эта долгосрочная командировка. Я просто погрузилась в рутинные сборы багажа и томные вечера трогательных прощаний с самым уютным садиком на планете, который мне удалось разбить в условиях субтропического климата солнечного Ташкента.
За годы скитаний мы обросли двумя дочерьми, антикварным пианино Petrof, ста пятьюдесятью коробками личных вещей и несметным количеством чемоданов, с трудом поместившихся в микроавтобус, встречавший нас в аэропорту Ататюрка.
И вот теперь я брела по незнакомым улицам совершенно чужого города, не понимая ни слова из задорных выкриков уличных торговцев. «Неужели это судьба, которую нужно принять?» – думала я, не находя в себе ни сил, ни желания на очередное погружение в дикий мегаполис, соединивший в себе десятки культур, прошедший путь великих цивилизаций, не покорившийся или не покоренный – мне совершенно не хотелось это знать.
Среди вихрей усилившегося снега жалобно застонала чайка, затерявшаяся в непогоде. И, будто вторя ей, затянул свою протяжную песню минарет центральной мечети на площади Шишли. Я заглянула в ее уютный дворик, сплошь занесенный снегом и оттого выглядевший невероятно сказочно. Именно так в детстве мне представлялся дворец Снежной королевы в книгах, иллюстрированных Архиповой. Я присела на многоугольный шадирван, где летом верующие совершают ритуальные омовения, и прищурилась, чтобы получше рассмотреть тонкую арабскую вязь над входом. Рой снежинок закружился в танце прямо передо мной. А все-таки Стамбул в снегу прекрасен…
– Здравствуй, Стамбул, – прошептала я, и только сейчас заметила, что рядом расположилась огромная собака с пластмассовым чипом в ухе. Я много слышала про эту старинную породу – хранителей города. Пес внимательно посмотрел мне в глаза и едва слышно что-то прорычал. Я протянула окоченевшую ладонь с очищенным каштаном. Он охотно слизнул его, и руке стало приятно: то ли от прикосновения шершавого языка, то ли от теплого дыхания.
– Что ж… Может, ты еще и лапу мне дашь?
И каково было мое удивление, когда этот невероятных размеров взлохмаченный пес действительно протянул тяжелую мягкую лапу и нежно заурчал.
– Приятно познакомиться, Стамбул! – Я спешно зашагала в отель, решив, что нужно просто хорошенько выспаться.
Notre Dame de Lourdes с видом на черепичные крыши
16 февраля
Скрипучие дверцы шкафа. – Окровавленные головы за завтраками. – Мехмет-бей и его менемен. – Очаровательная Ешим-ханым и ее неуемный темперамент. – Новое слово «кейф япмаг». – Квартира миссис Мейзел в Верхнем Вест-Сайде. – Мокрые угги и жемчужное колье. – Потайная библиотека монахов под домом. – Романтичное слово «Бомонти».
Первые две недели в Стамбуле захлестнули меня бытовыми проблемами. Нужно было найти школу детям и определиться с жильем. И если первый вопрос был решен быстро, то со вторым пришлось поломать голову, изучая карту почти двадцатимиллионного города со всеми его запутанными магистралями и мостами-трассами.
Дип все дни пропадал на работе. Он научился неслышно принимать душ, бесшумно одеваться (и это при скрипучих дверцах шкафа), так что я даже не замечала, как и когда он исчезал из номера по утрам. Возможно, я просто крепко спала… Мои героические дети, привыкшие к самостоятельности, тоже не дергали и так же незаметно, как и их отец, растворялись еще до восхода солнца и ближе к вечеру появлялись в номере грустные и уставшие: новые школа и сад им пришлись не по вкусу. Благо в отеле на завтраке было вдоволь хлопьев с молоком – о большем в те смутные времена они и не мечтали!