Марионетка для вампира

— А меня это, выходит, не касается?

Я отвела взгляд и сжала губы. Живот продолжало крутить.

— Я не буду делать аборт.

— Я и не прошу. Я воспитаю его, как собственного сына. Или дочь… Просто… Я не ожидал. Я думал… У вас с ним… Ну, можно ехать?

Я кивнула.

— Милан совсем плох, — заговорил Ондржей уже на подъезде к особняку. — Мы перенесли его в кухню особняка, там теплее.

— Зачем?

— Он не хотел больше оставаться в моем доме, — буркнул Ондржей и молча въехал в чугунные ворота.

В его доме? Есть домишки для обслуживающего персонала, которых они уже наклепали с десяток. Хотя… Конечно, ему хотелось умереть в родных стенах.

— Подождите, я подам вам руку.

— Я в полном порядке.

Я готова была даже бежать от фонтана по знакомой дорожке, но побоялась растрясти пустой желудок.

— Заходите с черного хода.

Я не обернулась к спутнику, но в этот момент мы оба, наверное, вспомнили, как выбегали из этой самой двери, спасаясь от Элишки. Как же давно все это было…

Я вступила в сумрак подсобки и вздрогнула: из темноты на меня глядели два желтых глаза. Так вот куда Карличек спрятал чучело пана Кржижановского! Дальше я не пошла. Меня остановила Кларисса:

— Мы не сказали ему, что вы приедете. Не хотели волновать заранее.

Я кивнула, и она вышла на улицу к Ондржею. Наверное, в кухне больше никого не осталось. Нет, я ошиблась. На стуле подле раскладушки сидел сгорбившись пан Драксний. Но драконы не в счет.

— Пан барон, — позвала я, решив не называть его Миланом.

Петер вздрогнул, но не повернул на зов головы.

— Милан, — прохрипел старик. — Это не сон. Пани Вера действительно здесь.

Барон резко повернул ко мне голову… У меня навернулись на глазах слезы, и горло заткнулось рыданиями. Белый, как смерть. Худой, одни кости. Моя голова сейчас в разы больше его, а рука… Которая лежала поверх двух пледов стала тоньше руки карлика.

— Он часто звал вас ночами. И днем тоже, — добавил пан Драксний, кряхтя поднялся и поплелся вон из кухни.

Мы остались одни. Я сделала два осторожных шага и рухнула на стул. Сердце билось в горле вместе с солено-горьким комом.

— Ты зачем здесь? — произнес мой муж не своим, тихим и пустым голосом. Нет, злым. Я нарушила данное ему слово. Увидела его совершенно немощным.

— Я забыла спросить у вас одну вещь, — я закусила губу и шмыгнула, чтобы удержаться от рыданий. — Каким именем называют в вашем роду первенцев?

— Петер, — ответил Петер тихо. — Ты же знаешь ответ.

— А если будет девочка?

— Это не важно.

Он смотрел мимо меня, и я сжала его тонкие пальцы.

— Это важно для меня. Можно я назову дочь Александрой?

Барон молчал.

— Нашу дочь.

Я приподняла его руку и прижала к своему животу.

— Мне кажется, это будет девочка. Не знаю почему, но мне так кажется.

Прошла еще минута.

— Вера, что ты такое говоришь?

— Петер, вы помните, какого числа я единственный раз позволила себе обратиться к вам на ты, помните?

Его пальцы тут же сжали ткань футболки на моем впалом животе.

— Не может этого быть, Вера…

Он поднял на меня глаза: почти бесцветные.

— Я могу показать тест на беременность. Положительный. Но вряд ли вы такой когда-нибудь видели. Так что поверьте мне на слово.

— Ондржей уже знает?

Я кивнула.

— Позови его, а сама уходи. Береги себя и, пожалуйста, не вспоминай меня таким.

— Петер, у марионетки горят глаза. Я их буду включать, и ты сможешь видеть нашу дочь.

Он ничего не сказал. Молча отвернулся. И я ушла. Пошла одна по знакомой дороге в дом Ондржея. В рюкзачке продолжали лежать ключи. Мои ключи. Ключи хозяйки. А хозяин вернулся ближе к вечеру, сел на кухне и тихо попросил чаю.

— Вера, вам надо будет поговорить с пани Дариной по поводу врача и всего остального. Вы это сделаете сама или мне сказать…

Тишина.

— Вот, ваша машина, — он положил на стол ключи от Мерседеса, когда я так ничего и не ответила. — Хотите, Кларисса останется с вами на ночь?

— Со мной все хорошо.

Ондржей ушел, а я легла в его кровать, но думала в ней о бароне и наших с ним невинных ночах. Об озере вспоминать не хотелось. О нем знала рука, лежащая на животе. Я плакала. Тихо, но долго. От слез становилось легче. Плакала все два дня. Ондржей привозил готовую еду и уезжал. Здесь на кухне имелась микроволновка. Я была бы в порядке, если бы могла есть.

Утро двадцать первого августа я встретила в кресле, в котором после озера сидел барон, закутавшись в плед. Теперь в него куталась я.

— Ничего пока не случилось, — ответил Ондржей, когда я попыталась встать при его появлении.

Мы стали ждать заката, но наступило двадцать второе августа, а барон так и не умер.

— Я хочу пойти к нему! — закричала я и чуть ли не набросилась на вошедшего чеха с кулаками.

— Он не разрешает. Понимаете, может это по луне…

Прошли две недели. Которые я проспала от слез и жуткой слабости. Кларисса ухаживала за мной, как ее муж за хозяином. Их домик, построенных в числе прочих для будущего персонала, теперь пустовал.

— Кларисса, — позвала я маленькую женщину. — А вдруг?

Сегодня я чувствовала себя намного лучше. Даже позавтракала. Велела Клариссе сесть в Мерседес, а потом… Потом передумала, и мы пошли пешком.