Страница 68 из 108
— А без меня? — перебил ее вампир, взгляд которого теперь намертво приклеился к серебряному колье.
— Без вас мне не обойтись, пока не будет готова новая обережная рубаха.
— И, облачившись в неё, вы не станете по мне скучать?
— Если только немножко, — снова кокетничала княжна.
Граф скрестил на груди руки и поднялся взглядом с шеи до нервно сжатых губ княжны.
— Все очень просто, — ответил вампир. — Она сказала, что благодарит меня за ваше спасение, но на самом деле она выкупала вашу жизнь бутылкой редкой крови. А колье она нацепила на вас, потому как не была уверена в успешности нашей с ней сделки.
— Эта версия уже не нова. Будет другая, граф?
— Дайте мне вашу руку…
Княжна хотела отодвинуться от стола, но граф перехватил ее запястье — вилка со звоном упала на тарелку. Он развернул ладонь к себе и провёл по внутренней стороне ногтем указательного пальца, затем пропустил свои пальцы между пальцами княжны и осторожно сжал в нежном рукопожатии.
— У вас безумно короткая линия жизни… Вам когда-нибудь гадала цыганка?
— Нет, — голос Светланы дрогнул. Она попыталась высвободиться, но хватка графа оставалась железной.
— Вы знаете, что ваша матушка желает вам долгой жизни с человеком? — Светлана кивнула. — Мне кажется, ее мечта не сбудется. Вы не доживете даже до двадцати лет.
— Пустите меня, граф! — почти взвизгнула Светлана, и вампир выпустил ее горячую руку из своей ледяной. — Премного благодарна. Вы цыган?
— К чему эти шутки, княжна?
— А к чему ваши? — нервно дернулась Светлана. — Скажите, сделайте одолжение!
— Я говорю, что вижу, а дальше вам решать, верить мне или считать за розыгрыш. Княгиня спросила, могу ли я влюбить вас в себя? Вы же понимаете, что ваши обереги не действуют на меня, а колье защищает лишь шею, но от моих чар вас ничего не в силах сейчас защитить. Даже ваша мать, будь она рядом, была бы бессильна передо мной. Но я не пойду на обман. Я спросил вас на том мосту, как смотрите вы на возможную вечность подле меня? Вы не ответили.
Светлана вжалась в спинку стула до боли в лопатках.
— Вы ведь шутите? Все это шутка? Признаюсь, дурацкая! — почти выкрикнула она.
— Светлана… У человека один путь — могила, и вы это знаете… Я не знаю, что убьёт вас — трамвай или неудачные роды, если княгиня добьётся своего и выдаст вас за смертного, но вам на роду написано умереть молодой. Я же предлагаю вам избегнуть этого проклятья, став моей женой. Все предельно просто, не находите?
Светлана вскочила и сжала букетик, болтавшийся на поясе юбки.
— Я нахожу, что вы величайший фальсификатор и отъявленный негодяй. Вот вам мой ответ, а теперь велите вызвать автомобиль. И радуйтесь, что я не держу зла на всякого рода выскочек, и не обмолвлюсь даже словом о нашей с вами приватной беседе неприятного содержания. Что вы ждете? Я сыта по горло и вами, и этим судаком! Апельсиновый пломбир здесь ужасен, как и вы! Я даже не знаю вашего имени!
— Его легко запомнить, — поклонился ей граф, снимая со стула плащ. — Меня зовут так же, как отца ныне здравствующего короля Пруссии.
— Проверяете, выдержу ли я экзамен на звание достойной невесты? Я бы желала с треском провалить его, но это было бы ниже моего достоинства, Фридрих.
— Как же вы прекрасны в гневе, княжна!
Светлана прикрыла глаза, вдруг почувствовав неприятную резь.
— Среди вас всех только один честный человек! Это Раду! — выдохнула она, слыша уже звон в ушах. — Он запретил мне смотреть вам в глаза. Я прошу вас прекратить…
— Я тоже честный, пусть и не человек… Я сказал все как на духу…
— Ещё бы вы знали, что это такое! — прокричала княжна, чуть приоткрыв глаза.
Граф держал в руке бокал с лимонным квасом.
— Благодарю, — княжна пригубила из бокала и вернула его на стол. — Я не хотела быть резкой с вами, но в ваших шутках, Фридрих, вы перешли все дозволенные границы!
— Это не было шуткой, Светлана. Я не пророк, но умею предсказывать будущее. Поверьте, я желаю вам только добра, милая княжна.
— Так что же вы ничего не сказали про пророчество княгине?
— Я ведь не видел вашей линии жизни тогда…
Княжна вдруг пошатнулась, и граф едва успел поймать ее — когда она привалилась к нему всем своим маленьким телом, предательское серебряное колье обожгло его через кружево сорочки. Вскрикнуть он не вскрикнул, но дёрнуться назад дёрнулся и завалил княжну на пол. В этот самый миг дверь в кабинет скрипнула, и, обернувшись, граф увидел хозяина ресторана, который стоял с открытым ртом, проклиная себя за то, что по привычке не постучал, ведь подобных сцен перед рассветом в тринадцатом нумере, когда его снимали представители семьи князя Кровавого, им замечено не было.
— Принесите нашатыря! — шикнул трансильванец на бывшего официанта.
— Сбрызните ее кваском! — посоветовал тот и добавил, что через полчаса рассвет. Мол, Федор Алексеевич просил предупредить.
Граф принял из рук ресторатора бокал, но сбрызнуть княжну не успел — та сама открыла глаза и села, придерживая ослабевшее тело на локте.
— Обычное хитростное дамское недомогание, — заключил господин Соколов.
Граф помог Светлане подняться и усадил на стул.
— Велите подать машину! — пролепетала княжна.
— Светлана Мирославовна, вас там на улице дожидаются господин Корнейчуков.
Хозяин поклонился и вышел, а граф вопросительно уставился на княжну:
— Это тайный матушкин поклонник.
Светлана поднялась и приняла руку графа, но у дверей попросила его обождать и не выходить на улицу до появления таксомотора. Граф остался следить за бледным силуэтом девушки через окно. Рядом с княжной стоял молодой мужчина в слишком аккуратном для этого раннего времени суток костюме. Единственным недостатком его облика являлся цветной галстук, который немного выбился на грудь. В руках господин держал тетрадь, ее же держала и княжна, и они выдумали для себя замечательную забаву — перетягивание тетради: Светлана пыталась взять ее, а некий господин Корнейчуков все не решался ей ее отдать, то и дело дуя через усы на свою длинноватую чёрную чёлку. Граф фон Крок почувствовал уже порядком надоевший ему укол ревности и почти шагнул за порог ресторана, как к нему подскочил господин Соколов с забытым княжной плащом. Граф не поблагодарил — он спешил покинуть увеселительное заведение, заставившее его сердце плакать.