Страница 42 из 108
— Я и держу, — пробасил, кряхтя, Домовой. — Жду как снова свиньей ругаться станешь.
— Не дождешься! А-ну открывай, что тебе говорят! А то… — Светлана выхватила из-за пояса веретено. — Веретено переломлю…
— Ой, горе мне, горе! — упала перед ней на колени Кикиморка, а Светлана на всякий случай ещё выше руки подняла. — Горе мне, горе…
— Не мычи коровой! Вели муженьку своему отпустить дверь!
— Да как же это можно?! — Кикиморка выронила петуха и теперь обеими руками цеплялась за подол княжны, а та аж на цыпочки поднялась, чтобы еще выше стать. — Где это видано, чтобы жена мужем помыкала…
— У нас в дому видано! — отрезала княжна. — Сказала, что переломлю, значит, переломлю. Ну…
Но Кикиморка только узким длинным носом между половиц попала и голову руками прикрыла, и до княжны сразу же донеслись ее всхлипывания — тихие, что мышиный писк.
— Фу ты пропасть, аж тошно! Получай свое веретенко обратно, — Светлана хотела бросить его на пол, а оно повисло на нитке, не коснувшись половиц. — Что валяешься, курья твоя нога! Режь нить, говорю, а то не увидишь веретена — в колодец брошу. А ты отпирай, а то… — Светлана постучала по двери кулаком. — Дворового позову… Самовар ставь!
— Фу ты, ну ты…
Зашуршал старик одежами, и дверь скрипнула. Светлана вошла с поклоном и сразу к графу, а тот отступил от нее, отпрыгнул аж под самый красный угол.
— Грозная вы княжна, — проговорил он, делая шаг вперед, чтобы присесть на лавку, куда она его по приезду усадила.
Ставни снаружи закрыты — а она и не заметила. Светлячки над черепом нимбом светятся. Темновато, но разглядеть можно. Хотя и нечего разглядывать — все, кажется, в полном порядке на своих законных местах. Кроме самого графа — рубаху банную скинул. Снова сорочку надел и камзол на плечи накинул.
— Ой, батюшки! — ахнула княжна и рот прикрыла, а граф с лавки вскочил и озираться принялся, ища, что могло княжну напугать. — Я у бабки плащ ваш забыла, вот балда так балда… И фуфайку Бабайкину тоже… Но я живо назад сбегаю…
— Да куда ж вы все бежите, милая княжна? То ко мне, то от меня… — граф тяжело опустился на скамью. — Да пропади пропадом этот плащ! Вы же голодны… Из-за меня…
— И вы, как вижу, тоже… Из-за меня, — Светлана на шаг дальше отступила и напустилась на Кикиморку, чтобы поторапливалась.
Та шасть к печи за занавеску, схватила нож и раз, голова птицы долой и потекло что-то на дно кружки.
— Да что ж вы так на меня смотрите, граф? — княжна отвернулась и тут же услышала тяжелый вздох трансильванского гостя. — Что такое?
Она обернулась и смотрела уже лукаво…
— Поторопите служанку, княжна, тогда и разговор будет ладиться, а то сейчас у меня что ни слово, то зубной скрежет, так и без клыков останешься, — он тоже улыбался, да только губами. — Секрет откроете? Не силой воли сдерживаю себя нынче, а чьей-то другой силой, превосходящей мою в стократ.
Княжна молча ткнула пальцем в пояс из нитей, намотанных на нее заботливой Кикиморкой.
— Ах, вот оно что… Волчья шерсть никак? Никогда бы не подумал…
— Да не в шерсти дело, граф. А в колдовстве домашнем. Она вам сейчас и завтрак наколдует. Такой, от которого уснете крепким сном.
— Не мертвым хотя бы? — усмехнулся граф: его верхняя губа чуть приподнялась, и в сумраке избы сверкнули белизной клыки.
— А какой вам нужен? Живой, что ли? — уже кокетливо хихикнула Светлана и тут же нервно передернула плечами. Затем вмиг сделалась серьезной и обернулась к печи: — Поторопись, Кикиморка, тошно мне… Твой пояс горло перетягивает…
Хозяюшка тут же вынырнула из-под занавески с полной кружкой и прошипела:
— Так бы и придушила…
— Меня, что ль? — снова нервно хихикнула княжна, протягивая руки к кружке.
— Обоих вас… Два сапога пара, — и Кикиморка руки от кружки отдернула, точно от заразы какой.
Княжна обошла ее и с поклоном подала угощение графу.
— Да помилуйте, Светлана! — трансильванец подскочил со скамьи. Так резво, что чуть не вышиб протягиваемую ему кружку.
— Тише, тише! — княжна сделала шаг от стола и дождалась, когда петушиная кровь в кружке перестанет трястись. — Так принято… В деревнях всё по-старому, прежнему. Стар уклад, хоть ему не рад. Здесь не город столичный ветреный. Верят свято, что мал, что стар: за грибы в пояс кланяйся лешему…
— Это я уже знаю, — улыбнулся граф, припомнив, как кружился среди сосен. — Но не прописано нигде, что в пояс гостю кланяться требуется от хозяюшки, если гость сам того не требует?
— Да кто ж вам в пояс-то кланяется, граф, кто? — и Светлана поставила кружку на стол и отступила назад к печке. — Пейте, потом петушиться будете…
— По счастью, у вас тут поросенка не зарезали, — покачал головой граф, делая первый глоток, а за ним и второй, на третьем лишь оторвался он от кружки. — А вы сами что ж не едите? Помнится, говорили, что в печи вас каша дожидается…
— Вот я и иду к печи за кашей.
— А на что у вас служанка тогда?
Княжна бросила суровый взгляд сначала на Кикиморку, потом на графа:
— Нет у нас тут служанок, здесь каждый сам себе слуга. Я уж сама как-нибудь себе соберу на стол, а то Кикиморка и мне свое веретенко в рот засунет, пикнуть не успею.
И вдруг спохватившись, Светлана подбежала к столу, растеряв в единый миг напускную степенность.
— Срежьте нить, прошу вас…
Граф взглянул в горящие глаза княжны:
— А вы уверены, Светлана, что колдовство не в веретене спрятано?
— Уверена. Режьте. Молю вас, не тяните… Не ровен час, она другое придумает, а папенька от подруженек до вечера не выйдет… А как вас-то выпустил?
— Я сам ушел.
Княжна сильнее вскинула голову и часто-часто заморгала.
— Как это сами? Из папенькиной бани никто по своей воле не уходит. Да и как же, в России быть и в баньке не попариться, это как укусить и кровь не высосать! — и добавила уже совсем тихо: — Так Федор Алексеевич говорит. А вы ушли…
— Ушел. Коль сам не мог, значится, выпустили… Князь слово с меня взял, что не трону вас… Тяжело мне слово это дается, да потом горше будет, коль не сдержу его. Жаль только не сказал, как уберечься от хозяев вашей избы…