Крик ангела

Благодать кончилась. А боль и воспаление так никуда и не делись. Что ж, значит, и их тоже следует убирать человеческими методами. Несовершенными и малоэффективными, но лучше такие, чем вообще ничего. И даже мазь подходящую Азирафаэль уже нашел. И нанес — пока что тонким слоем, отслеживая реакции человеческого тела Кроули и скорость впитывания. Раньше ему никогда не приходилось лечить человеческие оболочки эфирно-оккультных сущностей, только обычных людей. Он не был уверен в наличии разницы, но это не мешало ему опасаться, что она таки есть.

Азирафаэль сел в стоящее у дивана кресло и осторожно взял Кроули за руку под довольно убедительным предлогом: надо же было проверить, как срастаются выправленные и закрепленные благодатью и эфирными слойками пястные кости. Насчет фаланг он почти не волновался, их сцепил по-горячему еще в Том Самом Коридоре и благодати бухнул с избытком, тогда еще не жалея, а вот при вправлении пястных уже пришлось экономить, не заливать, а буквально обмазывать, словно рачительная хозяйка — блинную сковородку перышком, которое макнула в масло.

Вроде бы нормально. Сдвигов нет, неверных сращений нет. Впрочем, даже если и возникнут, Кроули сможет с ними справиться потом, когда придет в себя, сейчас важнее другое…

Мазь была человеческой, а глаза у Кроули — змеиными. И вот тут возникал вопрос: а не логичнее ли использовать мазь, предназначенную для змей? Не эффективнее ли?

Азирафаэль вздохнул. Подумал. Прислушался к вибрациям сфер, потревоженных ангельским криком. И решил, что, пожалуй, все-таки нет.

Да, глаза у Кроули были змеиными, но как раз этих змеиных глаз у него сейчас по сути и не было. А тело-то его было вполне человеческим, стандартной модификации, такие выдавали ангелам если и не от начала времен, то уж от создания Адама точно. Так что, наверное, Азирафаэль все-таки все сделал правильно.

Впрочем, на всякий случай он прошерстил ветеринарный дайджест в разделе оказания срочной помощи экзотическим питомцам и теперь знал, что по составу человеческая мазь от предназначенных для рептилий отличалась не сильно, разве что по концентрации. Ну что ж, никто ведь не запрещал ему слегка увеличить эту самую концентрацию невинным маленьким чудом? Еще клочок перьев из подмышки архангела. Ничего. Гавриил переживет.

Он чувствовал себя вымотанным и опустошенным, второй день подряд. Очень хотелось лечь. Закрыть глаза. Необязательно заснуть, хотя это было бы великолепно (как говорится: то, что ангел прописал), но хотя бы просто лечь. Однако пока что лечь ему не светило: были еще дела, и срочные.

Следовало заняться гнездом.

Гнездо есть у каждого ангела. Оно не обязано выглядеть как настоящее птичье гнездо (хотя некоторые ортодоксы до сих пор используют для их создания исключительно пальмовые и оливковые ветви и собственные перья), это просто место, в которое тебе приятно возвращаться, в котором ты чувствуешь себя защищенным, в котором у тебя всегда хорошее настроение, все проблемы решаются словно сами собой и даже чудесить выходит намного проще (та же истраченная благодать, например, в гнезде восстанавливается в несколько раз быстрее).

Последние полтора с лишним века гнездом Азирафаэля был книжный магазин — весь целиком, от выщербленных ступенек перед входной дверью и до потертого ковра на полу задней комнаты, именно потому и защиту он наложил на весь магазин, даже не задумываясь о том, что сфера меньшего диаметра потребует и меньше усилий. И дело тут было вовсе не в том, что усилия подразумевались не его собственные. Ну, почти не его. Будь у него необходимость тратить на защиту собственную благодать — ничего бы не изменилось, он точно так же накрыл бы весь магазин целиком. Даже если бы пришлось выгрести все до последней крупицы и вообще наизнанку вывернуться. Гнездо есть гнездо, его нельзя рвать на куски, считая какой-то более ценным.

Диван в задней комнате, на котором сейчас лежал Кроули, был хороший — широкий, удобный, мягкий. Еще один плюс заключался в том, что он нравился Кроули: при своих участившихся в последнее время визитах тот предпочитал сидеть именно на нем, а не в одном из кресел. Элемент узнавания задействован. Отлично. Азирафаэль уложил Кроули именно на этот диван неосознанно, но очень правильно уложил.

Только вот для гнезда был этот диван слишком открытым с передней стороны, слишком… незакольцованным. Даже с придвинутым креслом он все равно оставался таким, недоделанным, незакрытым. Но если выстроить перед ним загородку (например, придвинув вплотную невысокий книжный шкафчик или комод) — до Кроули станет сложно добираться.

Подумав, Азирафаэль подтащил к дивану еще одно кресло, с другого бока, развернув его лицом к первому — буквой П, чтобы между ними можно было пройти. Подушки, пледики… По кругу, еще один барьер закольцовки. Кроули против них обычно не возражал, ехидничал только, пихая под бок или голову, а значит — пусть будут. Ну и перья, пусть даже и белые. Какое-никакое, а гнездо.

Азирафаэль иногда задумывался: каким может быть гнездо Кроули, если оно у него вообще есть? Наверное, есть, ангелу без гнезда неуютно, даже падшему. Но никогда не спрашивал: о таком не принято спрашивать, гнездо — дело личное, почти интимное. Его каждый ангел делает сам для себя и так, как хочет сам. Уже одно то, что Азирафаэль сделал нечто подобное для Кроули, было вопиющим нарушением традиций, и оставалось только надеяться, что тот потом поймет, учтет сложившиеся обстоятельства и… и простит. Может быть.

Впрочем, даже если и нет, сейчас это было неважно. А важным было то, что эфирное тело в гнезде восстанавливается намного быстрее, даже в чужом гнезде. Конечно, в личном кроулевском гнезде восстановление пошло бы в разы успешнее, но где его взять, то личное? Кроули не скажет, больше спрашивать некого. А здесь хоть и не свое, но вроде как бы не совсем и чужое: привычный диван, привычные подушки… Вроде как частично уже почти и свое, все лучше, чем совершенно чужое или вообще никакого. И значит — пусть будет. С остальным можно разобраться и потом.

Например, с черной «бентли», что припаркована напротив заблокированных дверей с таким видом, будто стояла тут от начала времен. Хотя на самом деле еще вчера ее тут и в помине не было.

Глава 6. Как зарождаются мифы и создаются традиции (или наоборот)

— Он был лучшим из моих творений. Ну, во всяком случае, одним из лучших… — Азирафаэль разглядывал башню (на этот раз — Пизанскую) и не заметил быстрого взгляда, брошенного на него Всевышним при этих словах. Легкого сомнения в Ее голосе он не заметил тоже. — У него было все: воля, мозги, желание спорить с авторитетами, умение творить. Он мог бы встать во главе ангелов, повести за собой, все исправить… Продолжить, изменить, сделать по-своему. Сделать лучше. Он мог бы, он такой, с самого начала таким был. И он бы сумел. Если бы не обиделся на какую-то ерунду и не ушел за Люцифером. Если бы не забыл, кем был раньше. Хорошо, что ему со временем хотя бы очеловечиться удалось, а не как некоторым…

Очеловечиться.

Хорошо, да. Наверное, это действительно хорошо, раз сама Всевышний так говорит. Для всех хорошо. И Азирафаэль может не волноваться: он вовсе не совершил страшной ошибки с той обезболивающей мазью, которую использовал для повязки на глаза… на то, что раньше было глазами. Смеющимися, ехидными и потрясающе добрыми золотыми глазами с вертикальной стрелкой змеиных зрачков…

Азирафаэль медленно и облегченно выдохнул, стараясь не дать улыбке прорваться на лицо. И снова заработал диафрагмой как поршнем: облегчение облегчением, а о благодати забывать не следовало.

В конце концов, если подходить с точки зрения Всевышнего, человек и на самом деле мало чем отличается от змеи.

— А что Люцифер? Ты говоришь «Исчадие Ада», а я говорю «глупый мальчишка». Маленький обиженный мальчик. Да, злой, да, мстительный, да, умеющий и любящий делать больно. Но всего лишь мальчишка. Так и не сумевший простить ни других, ни себя. А ты называешь его Сатаной и боишься. Может быть, даже ненавидишь. Стоишь тут, молчишь. Сопишь еще. Чего сопишь-то? Наверняка гадость какую-нибудь думаешь…