Иван, крестьянский сын

В-третьих, у Майоровых было много просторных и новых, почти не использовавшихся хозяйственных построек, из которых жильцы регулярно посещали только баню. Обширный хлев явно был рассчитан на полный комплект домашних животных, имелась даже конюшня – вовсе излишняя роскошь, поскольку Майоровы держали только кур, а загоны для коров, поросят, коз, овец всегда пустовали.

Пустовало также помещение для сеновала.

Зато два сарая были битком набиты самыми разнообразными инструментами для обработки земли – сначала Алексей, а затем Ваня занимались этим.

Участок при этом замечательном доме был большой и плодородный, и ухоженный вдобавок – предмет зависти для любого сельчанина.

И еще следовало учесть очень удобное расположение дома, хорошую дорогу до самого крыльца. Словом, это был не дом, а настоящая мечта.

Все это Ваня понимал.

Неясным для него оставалось одно: зачем эта мечта нужна Зуеву. Ведь зуев занимался оптовой торговлей в областном центре и розничной – в районном. Точнее, если соблюдать хронологию, сначала у него появилась небольшая розничная торговля в уездном городке, а затем он переключился на опт. Денег у него было много, хотя он был далеко не самым богатым и успешным предпринимателем в районе. Но он тщательно планировал свою жизнь и деятельность и мало-помалу шел в гору. В городе он выстроил роскошный по здешним меркам особняк, в областном центре приобрел трехкомнатную квартиру в абсолютно новом, только что построенном доме. Поэтому Ваню удивляло стремление Зуева приобрести дом в селе Агеево, ведь жить-то он здесь не собирался, и торговал вовсе не сельскохозяйственной продукцией.

Его разговор по телефону открыл только то, что дом ему понадобился для расширения бизнеса. Ване это ровным счетом ничего не говорило. Каким образом именно их, Майоровых, дом мог расширить бизнес Зуева, находящийся вообще не в селе?

“Темный лес!” – подумал Ваня.

Ему не хотелось вникать в эту гадость, но и отогнать мысли об этом не получалось. Все-таки теперь от этого зависит судьба мамы. Она-то, несчастная, думает, что Зуев ее любит, что он к ним проникся жалостью, к ее тяжелой жизни.

Ничего он не проникся, но ведь ее не переубедишь.

Она видела только то, что хотела видеть. Так было и при Алексее Майорове, а без него и подавно.

Что касается личной жизни Зуева, о чем непременно должны были бы узнать родственники невесты, то об этом он сам, естественно, не распространялся. Известно было лишь то, что он вдовец, детей у него нет и, видимо, не предвидятся.

“Может быть, именно из-за этого в нем нет ничего человеческого?” – подумал Ваня. Все-таки любимая жена, ребеночек способны открыть даже очень жестокое сердце таким ценностям, которые меняют людей окончательно и бесповоротно, причем в лучшую сторону.

А Зуев, увы, не менялся.

Ваня так увлекся своими размышлениями, что делал перерывы в работе, распрямлялся и машинально окидывал взглядом округу. Зуев при этом заметил его присутствие в теплице и нахмурился.

А что, если пацан все время был в этой проклятой теплице и, следовательно, мог слышать, как он говорил по телефону?

Не докажешь, конечно, и спрашивать мальчишку об этом бесполезно, все равно он ничего не скажет, но… настораживает…

Это лишний раз подтверждает его мнение, что опасных людей следует в первую очередь держать при себе, по возможности, чтобы контролировать ситуацию и не допускать всяческих форс-мажоров. Не любого опасного человека можно держать при себе, разумеется, но Ваню держать было можно, можно было его даже проверять и даже лепить из него что-нибудь, и в глазах окружающих это было бы вполне нормально, вписывалось бы в представление обывателя об отношениях отчима и пасынка: взрослый участвует в воспитании ребенка. Все как у людей, не подкопаешься.

При этом за все время их вынужденного знакомства они не сказали друг другу ни единого слова. Но с первого взгляда почувствовали друг друге противника, силу которого до поры до времени не могли оценить.

Галина Майорова, хоть ничего этого не замечала и не подозревала, но мешала им проявлять свою вражду открыто. При ней ни один из них не решался активничать. Впрочем, Ваня в силу своего возраста не осмелился бы нападать, но к защите был готов и показывал это всем своим видом.

Кроме того, Ваня надеялся, что мамино присутствие и в дальнейшем не даст Зуеву безобразничать.

Тут Ване пришло в голову, что ему ведь и уйти-то некуда, нет у него родственников, и нет у него знакомых, достаточно близких для того, чтобы приютить его в самом крайнем случае. От этой мысли ему стало так страшно, что даже сжалось сердце. Ведь он, по сути, был человек не агрессивный и пока что лучшим способом разрешения конфликта считал уход – уход от конфликта, уход от проблемы. А тут от отчима уйти не удастся, он привязан к дому… Разве только ночевать в мастерской?

Ваня наткнулся на мрачный взгляд Зуева и вздрогнул.

Неужели он был обнаружен?

Лишь бы мама от этого всего не пострадала.

Регистрация была назначена на пятницу, восемнадцатое мая. В среду и в четверг Зуев развел в агеевском доме бурную деятельность: привез кое-какие вещи в качестве подарков – комплекты постельного белья, посуду, ковры, ковровые дорожки, японский телевизор, холодильник. Ваня косился на все это и с трудом подавлял в душе возмущение. Он видел, что Зуев сплавлял сюда предметы, давно надоевшие ему в городе, вышедшие из моды и замененные на новые, более продвинутые. Вообще, городским жителям свойственно перевозить всю рухлядь на дачу, потому что и в квартире не надо, и выбросить жалко.

Вот так один из лучших агеевских домов стал просто дачей Зуева.

В эту минуту Ване стало совершенно ясно, что он лишился своего дома.

Кроме перечисленных предметов, Зуев привез и большое количество продуктов питания для праздничного стола, хотя сидеть за ним, кроме Галины, Вани, Зуева и его шофера, было некому. Да и вряд ли шоферу будет позволено сесть за стол рядом с хозяином – Зуев даже на вид не производил впечатления “демократического правителя”… А продукты могли сильно воздействовать на мальчика, выросшего в нужде: здесь было мясо, причем самое лучшее мясо, почти без костей, и никакого ливера, и мясные деликатесы, и экзотические фрукты, с которыми никто в Агееве не умел обращаться и не знал, как из вообще есть, и много рыбы горбуши – и для соления, и для маринования, и для жарки, и уху сварить. И много бутылок дорогого вина и дорогой водки.

А чтобы новоявленная жена бизнесмена не беспокоилась насчет праздничной сервировки, Зуев привез еще и кухарку – одну из своих знакомых, большую и шумную, которая только и знала, что настряпать ему побольше вкусной еды, развлечь его грубыми анекдотами, желательно неприличными и желательно касающимися его самого и его избранниц, и получать от него за это всё деньги.

Ваня округлил глаза от удивления, когда ее увидел и услышал – он и не думал никогда, что ради какой-то ничтожной платы человек может так подхалимничать перед другим человеком.

А она потрепала его по щеке, громко сетуя на судьбу бедного “сиротинушки”, потом так же громко восхитилась какими-то воображаемыми прелестями Галины Майоровой, на что сама Галина никак не отреагировала, а потом начала хозяйничать в кухне, отдавая распоряжения таким тоном, словно у нее в услужении был целый штат поваров и поварят, она – шеф в лучшем ресторане столицы.

Зуев удовлетворенно улыбнулся, когда дело пошло по отведенному для него руслу, отдал кухню и продукты, в том числе и припасы Майоровых, в руки новой кухарке и преподнес невесте свой подарок – костюм для регистрации брака. Ваня снова округлил глаза, но на сей раз от восхищения. Костюм действительно был изысканный и дорогой, и мама в нем выглядела замечательно, на много лет помолодела и прямо-таки светилась от счастья. У Майоровых в платяной шкаф было вставлено зеркало, которое теперь отразило именно то, что Галина хотела бы в нем видеть всегда.

– Я очень красивая, правда? – заявила она.