Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 2



ЖИЗНЬ В ЧЕРНО-БЕЛЫХ ТОНАХ

30 ЛЕТ НАЗАД НЕ СТАЛО ЭДУАРДА СТРЕЛЬЦОВА – ГЕНИЯ ФУТБОЛА, КОТОРОМУ ПОД СИЛУ БЫЛО ЗАТМИТЬ САМОГО ПЕЛЕ, НО ВМЕСТО БРАЗИЛЬСКОЙ ЗАЩИТЫ ЕМУ ПРИШЛОСЬ СТОЛКНУТЬСЯ С СОВЕТСКИМ ОБВИНЕНИЕМ.

Не волнуйся, времени еще много, успеем. На такси за 15 минут доедем»,– успокаивал Стрельцова его партнер по московскому «Торпедо» и сборной СССР Валентин Иванов. В тот день национальная команда отправлялась в Лейпциг на матч против сборной Польши-последней преграды на пути к финальной части чемпионата мира 1958 года. Поезд уже стоял под парами, а две звезды нашего нападения только ползли к Белорусскому вокзалу по пробкам улицы Горького. «Если бы мы обедали без вина да не захватили бы к сестре бутылку шампанского…» – сокрушался позже Иванов. На пустом перроне опоздавших ждал бледный как мел работник Федерации футбола: не явиться на важнейший международный выезд-даже в разгар хрущевской оттепели значило навсегда потерять места в главной команде страны… Машина летела по Кутузовскому проспекту к выезду из города, нарушая все мыслимые ограничения. Шанс был призрачный, но другого не оставалось: футболисты гнались за поездом, у которого даже не предполагались остановки вблизи Москвы. «Мы догнали его в Можайске, -расскажет много лет спустя ставший к тому времени тренером «Торпедо» Валентин Иванов.-Начальник станции оказался болельщиком и, вняв нашим мольбам, остановил состав на несколько секунд». Вину заглаживали кровью: Стрельцов после жесткого стыка, несмотря на полученную травму, забьет полякам победный гол. Запрыгивать в ушедший поезд и реабилитироваться за ошибки восьмому номеру «Торпедо» придется всю жизнь.

Мальчик из Перово, он после седьмого класса, как дед, отец и мать, встал к станку завода «Фрезер» и был уверен, что проведет там всю жизнь. Футбол оставался отдушиной в рабочих буднях, которая неожиданно стала самой сутью его существования. «Ничего я не любил и не люблю так, как футбол», -скажет Стрельцов однажды. И эта любовь была взаимной. Торпедовские тренеры обратят внимание на парня в матчах заводской команды «Фрезер», где он был на голову сильнее всех. «Это был игрок словно с другой планеты. Быстрый, мощный и обладающий даром, равного которому не было и нет»,– говорит тренер Валерий Непомнящий. Без притирок, подобно недостающей детали, Эдуард вошел в основной состав «Торпедо» и, как в свое время Диего Марадона в «Наполи», вытащил не хватавший звезд с неба клуб на вершину. Болельщики шли не на футбол и не на «Торпедо». Они шли на Стрельцова. Вчерашний слесарь-лекальщик, как прима Большого, стал главной звездой футбольной сцены, и каждый его «спектакль» в 1950-х был настоящей феерией. Уже в дебютном матче за сборную в 17 лет он сделает хет-трик, а к 20 годам превратится в самого грозного форварда чемпионата. В сезоне 1957 года Стрельцов за 97 дней забил 31 гол в 22 матчах, но еще важнее то, что он дирижировал игрой всей команды, где они с Валентином Ивановым плели кружева пасов, которым позавидовала бы сама «Барселона». Неслучайно именно в 1957 году форвард «Торпедо» вошел в десятку лучших игроков Европы. «Таких футболистов, как Стрельцов, я больше не видел. Хотя играл с хорошими, сильными и очень сильными футболистами, -вспоминал позже Иванов, который встречался на поле с тем же Пеле.– Стрельцов, как Антей у матери Земли, черпал неиссякаемую силу у поля и мяча. Но как только он расставался с мячом и покидал поле, он становился слаб и беззащитен перед превратностями и соблазнами, которые ставит жизнь на пути каждого известного спортсмена». Самому Эдуарду такие разговоры не нравились: «В применении ко мне, кажется, первому и придумали понятие «звездная болезнь»… До сих пор не пойму, кому было нужно выставлять нас перед людьми бездельниками, прожигателями жизни? В другом случае не стал бы этого вспоминатьничего в том приятного. Но уж после попреков… замечу, что рос я без отца. Мать инфаркт перенесла, астмой болела, получила инвалидность… И война, и разруха. Ходил черт-те в чем. Жрать, простите, нечего быложмых грыз …» Отец-фронтовик вернется с войны офицером разведки, но тут же уйдет в другую семью. «Не знаю, видел ли он меня когда-нибудь на футбольном поле, -посетует как-то Стрельцов.– Я не раз и не два играл в Киеве, где жил он после войны, но он никогда не заходил ко мне после игры, никогда не давал о себе знать, когда я бывал там». В памяти Эдуарда папа останется человеком с железными нервами, на которого могли кинуться с топором (было и такое), но тот лишь спокойно закуривал, ни одним мускулом не дрогнув перед опасностью. «Перед самыми ответственными матчами, перед самым началом игры мне всегда хотелось закурить, -признается как-то звезда «Торпедо».-Тренеры сердились, запрещали. Они ведь не знали, что мне всего-то-навсего надо было, наверное, ощутить себя похожим на отца…» Середина 1950-х -воздух свободы, время стиляг. «Огонек» начинает публиковать детективы, на сцене Малого театра гастролирует «Комеди Франсез », в кинопрокат выходят «Похитители велосипедов» Витторио де Сики. Менялся и облик футболистов: на место бритых почти под ноль голов пришли модные прически, несуразные шорты до колен уступили место коротким спортивным, а безразмерные свитеры-ярким «мастеркам» с надписью «СССР». «Все тогда в новинку было -и соблазн, конечно, костюмчик хороший завести, рубашечку понаряднее и все прочее, -делится Эдуард в книге «Вижу поле…».– В «Торпедо»-то я в ватнике пришел, с деревянным чемоданом. И не исключаю- парень я был молодой, необученный-выглядел слишком уж по-пижонски браво. Кок себе соорудил, как тогда модно было». Газеты писали об Эдуарде фельетоны, но народ его обожал, как позже Высоцкого. Чувствовал в нем своего парня. Парень тем временем вышел на пик формы. «Мне казалось, что к сезону пятьдесят восьмого года я обрел в игре то, чего мне ранее недоставало, -вспоминал позже Стрельцов.– Я чувствовал: опекавшим меня защитникам следить за моей мыслью в игре становится все труднее. Я нашел к тому времени свой стиль». Эта уверенность пришла очень вовремя -наша сборная в ранге одного из фаворитов готовилась к чемпионату миру (за два года до этого молодая команда СССР вместе со Стрельцовым триумфально вернулась из Мельбурна, где выиграла золото Олимпиады). Пятьдесят восьмой год должен был стать мировым бенефисом Стрельцова, но оказался самым черным в его судьбе. Двадцать пятого мая Эдуард вместе с двумя игроками «Спартака», Михаилом Огоньковым и Борисом Татушиным, поехал за город. Пикник у воды в компании местных девушек перетек в вечеринку на даче у летчика Караханова. Стрельцова и его спутницу Марину хозяева устраивают на ночлег в отдельной комнате. Все воспринимают их как пару, но уже утром девушка заявит в милицию об изнасиловании. Спортсмена арестуют прямо на базе сборной в Тарасовке, и за четыре дня до выезда на первенство планеты вместо Швеции Эдуард угодит в тюрьму. Что на самом деле произошло той ночью, неизвестно. Сам Стрельцов до конца жизни говорил, что сидел ни за что. По одной из версий, футболиста хотели проучить (то ли за нежелание переходить из заводского «Торпедо» в могущественные «Динамо» и ЦСКА, то ли за грубый отказ знакомиться с дочерью тогдашнего министра культуры Екатерины Фурцевой). Но даже если его и подставили, настолько сурового наказания не ожидал никто. Скандал получился слишком громким и дошел до Никиты Хрущева. Генсек потребовал проучить зарвавшуюся звезду максимально строго, и суд отлично выполнил приказ . Когда в 1990-х прокурор Андрей Сухомлинов стал разбирать обстоятельства дела, то пришел к выводу, что в нем все было направлено на то, чтобы посадить Стрельцова. Проведенная в рамках расследования медицинская экспертиза была поверхностной, а в характеристиках обвиняемого не фигурировали ни звания заслуженного мастера спорта и олимпийского чемпиона, ни орден «Знак почета». Не упоминались и такие смягчающие обстоятельства, как находящиеся на иждивении у спортсмена мать-инвалид и двухмесячная дочка. Из всей футбольной карьеры форварда на слушании упоминалось лишь то, что Стрельцов был груб на поле. В футболе за это дают желтую карточку. Эдуард получил 12 лет лишения свободы- больше, чем в том же году давали некоторым обвиняемым в убийстве. Заступаться за него не стали, а сам он не просил. Для себя Стрельцов даже билет в кино в обход очереди не брал. Все, что он попросит у матери в письме из лагерей Вятлага, – это футбольный мяч. По неписаным правилам тюремного мира обвиненный в изнасиловании моментально становится мишенью для унижений. Стрельцова от этой участи защитил футбол: и начальник лагеря, и влиятельные воровские авторитеты вступись за него-первый разрешил тренироваться, вторые запретили зэкам трогать кумира миллионов. И все же тюрьма -не санаторий: там Эдуарда изобьют так, что он попадет в реанимацию и получит шрам на лице, но еще более ужасные последствия останзггся в груди форварда. После работы в кварцевых шахтах он вернется с силикозом легких.