Страница 7 из 15
Арина решительно развернулась, намереваясь пойти не рационально-минималистическим, а каким-нибудь случайным маршрутом. И, сделав шаг, опять остановилась. На противоположной стороне узкой улочки, возле автобусной остановки маячила темная и как будто знакомая фигура.
– С-стерва милицейс-ская! – прошипело в ушах так отчетливо, что Арина вздрогнула.
Мужик на остановке стоял неподвижно. Но смотрел в ее, Аринину сторону.
Она пошла медленно, не поворачивая головы, лишь косясь в сторону темной фигуры. И, поравнявшись с ней, даже через улицу узнала: он, Кащеев. Приткнутый к остановке фонарь освещал его ярко, не ошибешься.
И, собственно, что, сказала Арина сама себе. Живет он, раз дело было в нашей подследственности, в этом районе. Ничего удивительного, что он тут стоит. Стоит и стоит. Ждет маршрутку или, к примеру, автобус. А ты иди своей дорогой. А если он следом пойдет? Опять же – ну и что?
Гулять случайным маршрутом уже совсем не хотелось, но разворачиваться еще раз она не стала, представив, как глупо будет выглядеть со стороны – как мечущаяся туда-сюда заполошная курица. Она, Арина, заполошная курица? Ну уж нет! Она хладнокровный уверенный в себе опытный следователь.
В конце квартала она притормозила на светофоре: стоя словно бы в ожидании разрешающего зеленого человечка, было очень удобно поглядеть вправо, туда, где осталась ждать неведомой маршрутки темная фигура. Теперь она – точнее, он – стоял уже с другой стороны остановки. Обошел, значит. Чтобы павильончик обзор не загораживал. Стоял и глядел ей вслед.
Судмедэксперт, картинно откинувшись в кресле, так что оно жалобно скрипнуло, всплеснул руками, едва не порушив одну из заполнявших его стол бумажных стоп:
– Ну, Арина Марковна, ты совсем старого Плюшкина со свету сжить решила? Только я из секционной в кабинет сбежал, только настроился чайку спокойно попить – здрасьте вам! Или, может, думаешь, мы тут с утра до ночи кроссворды разгадываем, чтоб от безделья не заскучать? Ну так, душенька моя…
– Семен Семеныч! – взмолилась Арина.
Она и сама не знала, зачем выпросила в архиве давно закрытое дело, скрестив мысленно пальцы – только бы Пахомов не прознал – зачем терзает сейчас судмедэксперта. Ясно же было, что ничего Плюшкин в тех старых отчетах о вскрытии маленького Вити Кащеева не разглядит. Было бы что – еще тогда бы разглядели.
Почему же так на душе муторно? Как будто съела что-то несвежее. Фальшивое. Как будто в кофе вместо сахара оказался сахарин, на который у Арины была аллергия, – и теперь мутит и подташнивает. В чем та фальшь? Арина вспомнила, как Соня вжималась в самый угол студийного дивана, лишь бы быть подальше от мужа. С одной стороны, это понятно: наверняка после смерти сына Кащеев ее поедом ест. Но с другой – почему она от него не уйдет? Почему раньше не ушла? Если же ее все устраивало, откуда «загулы»? И ведь было бы еще к кому бегать-то! Фотографии осужденного за убийство мальчика Сониного приятеля впечатление производили удручающее. Кащеев выглядел куда импозантнее и внушительнее. А этот Гулявкин – сморчок сморчком. Кащеевское же объяснение про «там было вино» звучало не слишком убедительно: на алкоголичку, у которой все мысли об выпить, Соня не походила совершенно. Что студия настроилась к ней так недоброжелательно – это как раз было вполне понятно. Раз Кащеев в их глазах благородный герой, значит, другая сторона – дрянь.
– Семен Семеныч, – повторила Арина как можно жалобнее. – Ну посмотрите…
– Да ладно, егоза, – добродушно ухмыльнулся Плюшкин. – Чего ты там еще наковыряла? Опять из архива? Та-ак, кто это вскрывал? А, Тимченко… Надо же, даже снимки все есть, экий аккуратист… Ну… ладно, ладно, погляжу.
– Семен Семеныч, – протянула она еще жалобнее. Даже носом для убедительности шмыгнула.
– Что, прямо сейчас? – хмыкнул тот. – Ох, Арина Марковна, ты точно смерти моей хочешь. Я и так в нынешнем году прямо ударник патологоанатомического труда. Еще и до весны настоящей далече, еще ни одного «подснежника» не привозили, а у меня уже за полсотни перевалило. И тут ты еще… Ну давай, поглядим, что тут у нас.
«Подснежниками» именовались трупы, обнаруженные после схода снега. Их находили в дачных массивах и лесопарках, реже – среди гаражей. Большей частью это были замерзшие бомжи, но попадались среди мерзлых трупов и криминальные.
Некоторое время Плюшкин, нацепив очки «для чтения», изучал отчет судебного медика по делу о смерти маленького Вити Кащеева. Хмыкал, качал головой, бормотал что-то невнятное. Арина вся извелась, но с вопросами лезть боялась.
– Что я тебе, душенька, скажу? К вскрытию у меня претензий нет. В целом, – уточнил он, хмыкнув. – Тимченко – дядька аккуратный. Все разглядит, ничего не пропустит. Правда, насчет истолкования увиденного не так чтоб великий прозорливец, все у него от сих до сих, а смыслы пусть следователь ищет. Ну да тут-то случай, в общем, вполне очевидный. Удар по голове… чем-то с острой гранью, вроде угла стола или… было там на месте что-то в этом роде? Чего там в протоколе осмотра, изымали потенциальное орудие? Нет? Ну и ладно. Насчет угла стола – это мое личное предположение. И уж разумеется, не кулак, даже если с кастетом. Будешь искать – ищи стол, лавку какую-нибудь, шкаф с выступом.
– Там печка стояла, – осторожно предположила Арина. – Такая… нечто среднее между буржуйкой и голландкой.
– Тоже годится, наверняка там какие-то уголочки-приступочки острые имеются. Хотя дело-то старое, чего ты сейчас там найдешь, там уж двести двадцать раз ремонт сделали и мебель новую поставили. В общем, дело так было: видишь, на левой щеке синячок? Слабенький такой, но разглядеть можно.
Арина вгляделась в снимок:
– Так у него же на виске след, разве не…
Плюшкин укоризненно покрутил головой:
– Торопыга ты, торопыга. С чего бы здоровому мальчишке об угол виском прикладываться? Стукнул его кто-то, ну или оттолкнул, или оплеуху, может, дал, след в области левой скуловой кости как раз об этом нам и говорит. Оплеуха-то так себе, несильная, но пацан упал. И виском о какой-то угол ударился. Смерть наступила от внутричерепного кровоизлияния, явившегося следствием удара. Умер мальчишка быстро. Хотя насчет практически мгновенного наступления смерти я, пожалуй, с коллегой поспорил бы. По снимкам судя, я немного бы его сдвинул. Время то есть, с момента удара до наступления смерти. Не мгновенно мальчик умер. И вот тут еще, видишь… в дыхательных путях следы инородного вещества. И даже обозначено, где и сколько. И заметь, не во рту, не в ноздрях – там тоже есть, конечно, но это и понятно. А вот ниже… М-да.
– Инородного вещества?
– Пепел у мальчика в бронхах, вот что. Тимченко-то, видать, решил, что раз тело в печке лежало, то пепел вполне логичен. Но не в бронхах же! Впрочем, коллега мой разлюбезный на выводы не щедр. А вот следователь мог бы и задуматься.
– То есть… мальчик еще жив был, когда его в печку сунули? – Арина едва сама не задохнулась от такого предположения.
Семен Семеныч пожал плечами:
– Ну а как бы он еще мог пепел вдохнуть?
– Так он задохнулся, получается? – заторопилась она.
Но медик покачал головой:
– Нет, умница моя, признаков асфиксии нет. Если, конечно, Тимченко их не пропустил, но это очень вряд ли. Он, хотя на выводы и не горазд, но мужик дотошный. А уж чтоб асфиксию просмотреть, надо глаза себе завязать, иначе никак. Да и на снимках ничего похожего. Нет, причина смерти действительно удар по голове. Сперва пацан от этого удара сознание потерял. Скорее всего. А несколько погодя умер. Именно от удара по голове, точнее, разумеется, от вызванного этим ударом кровоизлияния. Но, предполагаю, не совсем сразу. Судя по тому как кровоизлияние успело распространиться, цвет опять же… ну за полчаса поручусь. Даже, пожалуй, и час возможен.
– Погодите, Семен Семеныч… но это же значит… мальчишку можно было еще спасти? Ну… если бы его не в печку сунули, а «скорую» вызвали?