Страница 14 из 15
Но он не нападал.
Просто стоял и смотрел.
Под этим тяжелым взглядом Арина съеживалась, словно уменьшаясь, становясь крошечной и никому не нужной. Как будто козявка какая-то, которую даже тапком прихлопнуть лень, разве что веником смахнуть – в помойное ведро.
Она попыталась сделать вид, что ничего вообще не происходит. Повела слегка плечом – почему-то это оказалось очень трудно, как сквозь резину проталкиваться, – поставила ногу на торчавший из сугроба здоровенный пень. А что я? А я ничего! Никого не трогаю, починяю примус! В смысле – поправляю ослабший шнурок. Ага, на ощупь. Отвести глаза от Кащеева оказалось совершенно невозможно. И фонари как будто потускнели и даже словно бы уменьшились, превратившись в цепочку невнятных искорок. И ноги почему-то стали слабеть. Ей почудилось, что вот сейчас, под этим тяжелым взглядом, они совсем откажутся служить – и она опустится перед этим темным, высоким, безмолвным на колени…
…и пусть…
Но что-то вдруг изменилось.
Откуда-то появился свет. Нет, не откуда-то – из темной глубины заснеженной аллеи надвигался белый, сияющий, прекрасный огонь. Как поезд метро из тоннеля, теплый, светящийся, с милыми прекрасными людьми внутри, подумала вдруг Арина, успев удивиться собственным мыслям – поезд метро посреди зимнего парка, надо же!
Свет приближался стремительно и довольно шумно.
Налетел, надвинулся почти вплотную – и замер.
За слепящим прожектором просматривалось что-то темное, непонятное.
Прожектор вдруг потемнел, потускнел, свет из ослепительного стал мягким и теплым. Темное и непонятное приобрело очертания.
Мотоцикл. Черт побери! Мотоцикл! Что там в импортной литературе пишут про рыцаря в сверкающих доспехах, скачущего спасти плененную злым колдуном принцессу? Вот они теперь какие, рыцари, в двадцать первом-то веке!
– Девушка, вас подвезти? – голос «рыцаря» из темной глубины за поднятым забралом звучал приглушенно. – У меня и шлем запасной есть.
От этого практического замечания Арину разобрал внезапный смех. Ну что такое, в самом-то деле – взрослая дама, а хихикает, как пятиклассница, которой сосед валентинку прислал. И никак не перестать – будто смешинку проглотила. Да не одну, а не меньше пригоршни!
– Погодите, – давясь смешинками, едва выговорила Арина. – У меня тут… шнурок… сейчас.
Парень сдернул с головы сверкающе черный, как будто стеклянный, шлем и тоже улыбнулся. В темных глазах сразу заплясали задорные чертики, и он стал похож на мальчишку. Из-под рыжей куртки «пилот» виднелся ворот свитера – крупной вязки, толстого, уютного, даже на вид невероятно мягкого. Вот бы поносить, неожиданно подумала Арина. И опять начала давиться смешинками – представила, каким привидением будет выглядеть в балахоне размеров на десять больше ее собственного. Парень был не то чтоб таких уж крупных размеров – поменьше Молодцова, пожалуй, прикинула она на глазок – но широкоплечий и… да, высокий. И… симпатичный. Вон как здорово улыбается. Хотя, наверное, в такой ситуации – отважный рыцарь спасает принцессу от злого колдуна-людоеда – любой симпатичным покажется.
Людоед – Кащеев то есть – как-то странно, как деревянная марионетка, дернулся и медленно двинулся прочь. Теперь, наверное, можно было и без помощи неожиданного спасителя обойтись, можно было и собственными ногами до выхода из парка дошагать, но кто ж его, этого Кащеева, разберет. Вдруг подстерегать станет – за каким-нибудь поворотом. Или просто поближе к парковому выходу, где мимо никак не пройдешь. Сделать, может, ничего и не сделает – если даже не попытался – но еще раз попасть под этот тяжелый взгляд? Нет уж, увольте, рисковать Арине больше не хотелось.
Уже нахлобучив выданный парнем шлем и усаживаясь на заднее сиденье, она подумала: ай-яй-яй, сущее безобразие – следователь, служитель, можно сказать, закона, поощряет нарушителя правил дорожного движения. По аллеям-то, наверное, нельзя на мотоцикле? Впрочем, пустяки. Полицейским на лошадях можно, а мотоциклист чем хуже? Опасности он никакой не создает – вечером тут пусто. А даже если редкие гуляющие и попадаются, все равно. Водит-то парень мастерски – вон как возле них затормозил, прямо на полном скаку и сразу стоп.
Как будто специально тренировался.
Арина мотнула головой, отгоняя непрошенные сомнения. Хватит вздрагивать при слове «специально». Не могут же все быть «засланными казачками». Просто по закону статистического разнообразия не могут.
Она испугалась.
Думая об этом, он чувствовал, как в подвздошье зарождается ледяной шарик. Крошечный, но тяжелый и как будто бы живой. Шарик пульсировал, бился, распространяя по всему телу холодную волну ясности. Так всегда бывало в самом начале, это был знак, что начало – удачное. Правильное.
Да, она испугалась. Почувствовала силу.
И откуда взялся мотоциклист? Хахаль? Тогда почему она одна гуляла?
Если б не этот мотоциклист, она бы сразу поняла… она уже почти поняла… Сперва в студии, потом у глупой этой следственной конторы, потом – в его собственном доме, где она почти совсем испугалась, но – справилась, опомнилась.
И вот теперь откуда ни возьмись – мотоциклист явился.
Ничего, дурацкая эта помеха ничего не значит. И уж конечно, не заставит его остановиться. Ни в коем случае! Зачем останавливаться? Да и не получится, наверное. Сейчас, когда он уже так долго о ней думал, так ясно себе представлял, как все будет – как можно остановиться? Он уже не мог выкинуть эту заносчивую девчонку из головы. Чистая, ученая, с неприлично прямым взглядом, в котором явственно читалось: я – могу. Дурочка, что ты можешь против настоящего мужчины? урок можно ведь и повторить, так даже еще и лучше. Надежнее. Пусть осознает, запомнит.
А Соньку можно и выгнать. Даже нужно. Он же не мусульманин какой-нибудь, чтоб четырех жен держать. Одна должна быть, главное – чтоб правильная. А Сонька – что Сонька? Она теперь, конечно, головы не поднимает, не то что каждое слово, каждое движение бровей ловит – и тут же кидается исполнять. Скучно. Недоделанная она. Не им не доделанная, а от природы.
Вот эта, в милицейском пиджачке, которая уже совсем из головы не выходит, вот из нее должна получиться по-настоящему правильная жена для уважающего себя хозяина. Разве что уже успела себя угробить и родить теперь не может. Да это вряд ли, вон какая чистенькая, наверняка о себе заботится, не то что побродяжки эти вокзальные. А уж если и тут не повезло, это быстро выяснится. Но это вряд ли. Он чувствовал, что в этот раз осечки быть не должно. Да, вот эту в дом привести – вот это будет хорошо. Правильно.
Обломать-то любую можно, только – нужно ли? Он всегда быстро понимал, на кого из «кандидаток» не стоит и времени тратить. Отмылась, отъелась, полечилась – и гуляй, не про тебя этот дом. Что толку кормить и воспитывать, если ясно, что «не годится». Некоторые пытались делать вид, что сами готовы уйти – да и пусть их. Баба с возу…
Сонька-то сама не уйдет, конечно. Куда ей деваться? Слабая, глупая, да еще и с ребенком на руках. Ей и в голову такое не придет – самой уйти. Ну ничего, он объяснит. Он это очень хорошо умеет – объяснять. Даже и говорить ничего не нужно, достаточно посмотреть подольше – и готово. Сонька никла под его взглядом, как травинка под ветром. Он бы, может, даже пожалел бы ее. Например, если бы вместо загубленного Витеньки она еще одного сынишку родила. А она, вишь, девчонку выносила. Да так оно и лучше, как подумаешь. Все равно он не смог бы забыть о ее грехе. Да и не старался.
Все, кого он приводил раньше – все это было не то. Он ведь сразу понимал, что – не то, но продолжал попытки. Может, вот эта… или эта… Они, правда, глядели на него как на благодетеля – еще бы! Из помойки-то да в приличный дом! Да отмыл, да еды вдоволь. Да разве в том его благодетельство? Подумаешь – накормил. Эдак проще свинью завести, той ничего больше не надобно. А ведь он-то пытался каждую из этих оборванок научить вести себя по-человечески! Но, видать, из помоечного огрызка ничего достойного вылепить попросту невозможно. И благодарить станет, и руки целовать – как вон Сонька, тьфу ее – но ведь все это просто за миску похлебки, и ничего больше! Не за науку! Не за силы, потраченные на то, чтоб в грязной вонючке душа проснулась! Разве это не благодеяние? Разве это не стоит благодарности? Да только это и стоит.