Скопление неприятностей

– Если мы возьмем Тердан, они расскажут нам и о цеппеле, и обо всем остальном, – пожал плечами Мельник. – Вы ведь сами это понимаете.

И покосился на Патриарха. Тот едва заметно качнул головой.

– Мы еще не взяли Тердан, – произнес Абедалоф, спуская разгоряченных директоров-наблюдателей с небес на землю. – Терданы – дерзкие ребята, их на простой шантаж не взять. Адигены хитры и могут решить так: Огнедел все равно мертв, а значит, нет причины наказывать терданов за то, что они, вполне возможно, и не делали. Ведь все наши доказательства – это слова полуграмотного простолюдина.

– Согласен, – весомо обронил Патриарх.

И в зале воцарилась тишина.

– Помимо всего прочего, этот Фелди рассказал, что терданы организовали мощный научный центр, ведущий разработки в интересах армии, – продолжил Арбедалочик, сдавливая сигару в пепельнице. – Именно оттуда Огнедел угнал цеппель.

– Но в чем заключается тайна цеппеля, твой Фелди не знает, – произнес Хитрый.

– Не знает, – подтвердил Везунчик. – Но я еще раз тщательно изучил документы и заметил, что вскоре после бегства Огнедела с Тердана и его предположительной договоренности со спорки в тинигерийском секторе подпрыгнула статистика гибели грузовых цеппелей.

– А Фарха находится в тинигерийском секторе, – протянул Мельник.

– Грузовики захватывали пираты? – быстро спросил Птицелов.

– Они перестали выходить из Пустоты.

– Как интересно, – поднял брови Шляпа.

– Думаешь, это связано? – прищурился Клоун.

– У меня есть только косвенные доказательства, – улыбнулся в ответ Абедалоф. – После смерти Огнедела статистика вернулась к нормальным величинам. Так что я не думаю – я уверен, – и вновь выдержал паузу. – Предположение такое: терданы разработали способ атаковать цеппели в Пустоте, Огнедел угнал у них опытный образец и провел, скажем так, полевые испытания.

– А спорки тут при чем?

– Скорее всего, повелись на новую технологию, – пожал могучими плечами Арбедалочик. – За такой цеппель и мы, и адигены заплатили бы кучу денег.

– Но Огнедел решил не делиться, – догадался Мельник. – Огнедел решил обмануть нечистых и заключить сделку с нами. Для этого к нему прибыл директор Фактории.

– А Помпилио их убил? – уточнил Поэт.

– Не уверен, что Помпилио знал о цеппеле, – покачал головой Абедалоф. – Лысый просто гонялся за Огнеделом и в конце концов поймал. – Он достал еще одну сигару и оглядел задумавшихся директоров: – Что скажете?

– Ты герой, – выразил общее мнение Патриарх. – На большую похвалу пока не рассчитывай.

– И говори, что собираешься делать? – добавил Поэт.

– Хочу отправиться на Тердан и провести расследование, – ответил Арбедалочик. – Хочу найти этот научный центр и узнать, что они там напридумывали. Если мое предположение верно, терданы не имеют права на это открытие.

– Тайное расследование? – спросил Клоун.

– Да.

– Не сомневался в ответе.

– Что не так?

– Если ты накосячишь, мы можем рассориться с терданами, а у нас на носу подписание нового торгового договора.

– А если мой план сработает, мы сможем продиктовать условия этого договора.

– Или ты все испортишь! – Было видно, что Клоун, который отвечал за взаимоотношения с Терданом, недоволен вмешательством Абедалофа.

– Что ты предлагаешь? – осведомился Дудочник.

– Я как раз планировал посетить Виллемгоф, – ответил Клоун, глядя Арбедалочику в глаза. – Будет разумно предложить терданам сделку.

– Получится, что ты их предупредишь, – насупился Абедалоф.

– Ты боишься трудностей?

Арбедалочик сжал кулак, но промолчал.

– Это предложение нужно взвесить, – решил Патриарх. – Продолжим обсуждение завтра.

В их спальне было так много окон, что утреннее солнце иногда терялось, не зная, в какое заглянуть первым. А растерявшись – выбирало все окна сразу, надеясь наполнить большую комнату светом, и отступало, натолкнувшись на темную ткань. Но продолжало упрямо посылать лучи, пытаясь отыскать щели в обороне плотных штор, проскользнуть в них и рассказать спящим, что день уже начался и нужно подниматься, потому что он – этот день – будет замечательным.

Нужно выйти на широкую террасу, полной грудью вдохнуть чистый, свежий воздух и насладиться восхитительным видом на огромное, самое большое на Линге, озеро, подступающие к берегу горы, вершины которых терялись в дымке утреннего тумана, широкую плодородную долину и прелестный старинный город, раскинувшийся там, где зеленая грудь долины встречалась с голубым простором озера.

Под чистым лазурным небом, которым славилось владение Даген Тур – родовое гнездо самого знаменитого путешественника Герметикона.

Замок Помпилио был выстроен на высокой скале, чтобы его пушки держали под прицелом удобнейшее для десанта побережье, и даже сейчас, в эпоху воздушного флота и тяжелой артиллерии, казался неприступным. Он был красивым, поскольку последний раз его перестраивал художник, а не военный, но неприступным, поскольку художник был лингийцем и адигеном. А у подножия скалы был разбит прекрасный парк, тянущийся вдоль берега озера Даген на добрую половину лиги, плавно переходя от регулярного к дикому. Правда, с террасы спальни парк совсем не было видно, но Киру это не смущало: ей было достаточно любоваться парком во время прогулок.

А вот великолепный вид на Даген Тур девушка полюбила с первого взгляда. С того момента, как несколько месяцев назад впервые оказалась на Линге.

Они прилетели ранним утром. Дорога получилась долгой и утомительной, к тому же Кира только-только пережила смерть отца и его похороны, плохо себя чувствовала, и Помпилио разбудил ее всего за десять минут до того, как цеппель пришвартовался к Штандарту, увидел, что рыжая совсем слаба, и на руках отнес в комнату, которая тогда еще не стала их спальней. Вышел с ней на широкую террасу, кольцом охватывающую башню, постоял, давая невесте возможность оглядеться и тихо сказал:

– Все, что ты видишь, скоро станет твоим.

Но в то мгновение девушка не осознала смысл фразы: она была поражена чудесной картиной. И долго, очень долго смотрела на мир, который решила считать своим.

Который вскоре стал ей родным.

Не сразу, но стал.

С тех пор Кира видела Даген Тур сотни раз: и ранним утром, только просыпающимся, и рабочим днем – деловым, тихими или шумными вечерами – развлекающимся или отдыхающим, и спящим ночью. Видела под дождем и ярким солнцем, видела веселым, празднующим и отчего-то мрачным, даже хмурым, видела разным, но не смогла бы объяснить, что именно заставило основателя династии Кахлес влюбиться в это захолустье и назвать его сердцем дарства. И почему его лысые потомки никогда не превращали Даген Тур в официальную резиденцию, но проводили в нем больше времени, чем в своих дворцах. Не смогла объяснить, но сама стала называть городишко «жемчужиной» и улыбаться, думая о нем.

Но в последнее время Кира получала от созерцания увиденного намного больше радости и удовольствия, поскольку теперь любовалась им не одна, скучая на широкой террасе, а в объятиях любимого мужчины, или стоя рядом с ним и касаясь его плечом, или сидя, держа за руку. И мир, который ее восхищал, заблистал новыми красками, стал не только красивым, но и теплым. Стал по-настоящему родным.

А комната, в которую Киру когда-то внес на руках Помпилио, из ее спальни превратилась в их спальню. Девушка захотела так: чтобы муж пришел к ней, а не наоборот, чтобы он наполнил ее маленький мир собой, и Помпилио не стал спорить.

– Помпилио… – Кира повернулась и, не открывая глаз, провела по соседней подушке рукой. – Помпилио…

Но лысой головы мужа не обнаружила и улыбнулась: привыкший к путешествиям Помпилио часто поднимался намного раньше, иногда – еще до рассвета, и тихо уходил, не желая будить жену.

– Помпилио… – Кира потянулась, на мгновение став похожей на довольную рыжую кошку, после чего прищурилась: – Кажется, ты что-то задумал…