Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 19



Далее провал до 1919 г., когда Федор оказался на Волге в кадрах Красной армии на должности командира дезинфекционного отряда. Именно в этом году он венчался с моей матерью Елизаветой Васильевной (урожд. Самойловой – М. К.), вдовой поручика Дзевяцень (от которого у нее была дочь Нина 1915 г. рождения, к этому времени поручик погиб на фронте).

В 1921 г. оказались в Бузулуке на попечении моей бабушки Агриппины Павловны.

Моя мама работала переводчицей в американской миссии квакеров, которая имела ряд пунктов в городах и селах Поволжья по борьбе с эпидемией и голодом. Отец работал в санитарно-бактериологической лаборатории миссии лаборантом. В 1924 г. родился сын, названный при рождении Юрием, а при крещении Егорием (Георгием). (См. очерк «Детство»). Жили в доме по ул. Пролетарская, 75 (бывшая Льва Троцкого), а до того Луговая (Ошибка памяти? Ниже в гл. «Детство» сказано «Степная». – Ред.). Дом принадлежал бабушке, она купила его у помещика Тарасова. Мама не работала, отец был лаборантом в городской клинической лаборатории.

В 1926 (7?) году отец призывался на военные сборы в Тоцкие лагеря, был командиром роты. Приезжал из лагерей в военной форме и привозил необычайно вкусный черный хлеб в круглых темно-коричневых караваях.

В 1928 г. учился на курсах повышения квалификации в г. Пензе.

В 1929 г. (отец был на учебе) бабушка сдала 2 комнаты администрации совхоза «Средневолжская Коммуна», который был только что организован на месте пригородных раскулаченных деревень и сел.

Совхоз оснащался американскими тракторами фирм Катерпиллер (прообраз нашего «ЧТЗ») и Калитрак (прообраз нашего «СТЗ НАТИ»). Фирма прислала инструкторов. В округе были и другие совхозы, и инструкторов было четверо, по одному в совхоз.

В наш дом поселили одного из них, мистера Джеймса Харрингтона (позже к нему приехала жена Вильма, через полгода уехавшая обратно в Америку, а вскоре уехал и Харрингтон). (В оригинале везде с одним «р», исправлено М. К.)

Харрингтон имел машину-пикап «Форд» и переводчика для работы. Дома переводила мама.

После поселения американца, еще до приезда Вильмы, в дом провели электричество. До этого освещение было ламповое. В большой комнате, сданной американцу, висела в центре большая керосиновая лампа «Молния» с матовым стеклянным абажуром и перламутрового цвета баллоном для керосина. Я еще помню, как эту люстролампу иногда зажигали, например, когда делали елку или в другие праздники. Так вот, я видел, стоя рядом с разинутым ртом, как Джеймс, как все его звали, искусно вымыл лампу бензином и вставил электропатрон вместо ламповой горелки и стекла. Бывшая лампа стала электролюстрой.

Летом с курсов вернулся отец, сразу же получил неиспользованный отпуск и увлекся машинами Харрингтона. Изучил мотор и устройство пикапа, научился водить машину и стал ездить с Харрингтоном на работу в совхоз, где тот руководил получением, сборкой и обкаткой тракторов. Одновременно он вел курсы трактористов через переводчика. Отец закончил эти курсы и получил права тракториста, а заодно и шоферские права, чем страшно гордился. Более того, отец участвовал в итоговых соревнованиях трактористов по вождению, осенью 1930 г., причем занял 3-е место и получил грамоту.

В 1930 г. отец учился в мединституте в Ташкенте, жил у своих на Ал-Мазаре в доме родителей. К этому времени американцы уже уехали, на их месте жил какой-то ответственный работник из совхоза, который (как я сам видел) под подушку прятал наган.

Перед отъездом отца на учебу мама устроилась на работу в контору совхоза «Коминтерн» – счетоводом. Контора помещалась в пригородной деревне, целиком раскулаченной. Я жил с мамой в деревне, где 1.09.30 пошел в школу, т. к. пошли соседские дети. После окончания первой четверти, уже лежал снег, маму перевели в городскую контору, мы возвратились в город, но в школу меня не отдали.

Летом 1932 г. возвратился отец с учебы, вскоре его арестовали. (См. «Арест отца и Темлаг»).

Судили отца в Самаре, дали 3 года лагерей по ст. 58.10. В то время по ст. 58.10 еще давали и 3, и 5 лет, об этом пишут и А. Солженицын, и В. Шаламов; позже по этой статье давалось 10 и более, а тех, кто в свое время «недосидел», – брали по следующему разу.

Отец попал в Темлаг. Лагерь располагался в сосновых лесах Мордовии. От станции Потьма отходила железнодорожная ветка, как помню, на 57 км. Вдоль ветки располагались лесозаготовительные лагпункты (в разное время количество их было различно, в средине 30-х годов их было – 21). На полустанке Барашево размещался лазаретный лагпункт. Он был «оснащен» значительно слабее обычных, не говоря уже о штрафных, но имел изгородь из колючей проволоки в 2 кола, контрольную полосу, вышки по углам и в промежутках и освещение вдоль изгороди, причем в качестве светильников применялись керосинокалильные лампы под названием Аида («Aida» – старая немецкая фирма по производству бензиновых и керосиновых ламп. – Ред.). В изгороди было 2 КПП, основной и хозяйственный, первый со стороны железной дороги, второй в сторону леса.



Около года отец провел на лесоповале лесорубом, постепенно доходил и в конце концов заболел пеллагрой, с чем и был переправлен в лазарет уже лежачим.

Помог случай. Начальником лазарета был военврач 2 ранга Варшавский Абрам Соломонович, который учился вместе с отцом на медицинском факультете в Казани.

Дело смелости и высокой чести – то, что он узнал отца, а узнавши, помог. Всем на удивление лежачий пеллагрик встал и был оставлен в лазарете санитаром. Заключенные имели право писать одно письмо в месяц, при условии выполнения плана в кубах. На каждое письмо выдавался талон красного цвета. Если в письме талона не было, то его в цензуре выбрасывали. Талон в цензуре вынимали (он шел по новому кругу), но иногда талон уходил с письмом. Письма от отца приходили до лазарета не каждый месяц. Из лазарета даже чаще.

Весной 1934 г. проштрафился и был переведен в лесорубы врач-лаборант лазарета. Варшавский устроил на эту должность отца. Лаборатория размещалась в отдельном бараке в трех комнатах, была еще техничка и каморка, в которой разрешили жить отцу.

Летом 1934 г. по ходатайству Варшавского отцу разрешили свидание с семьей на 5 суток. Мы с мамой поехали на свидание.

На третий день свидания мне случайно обварили ноги, и мы с мамой задержались более чем на месяц.

В 1935 г. срок заключения кончился, но отца не отпустили, а оставили «сотрудником НКВД», как значилось в удостоверении, выданном вместо паспорта.

Он оставался на прежней должности «вольнонаемным». На лето 1935 г. мы с мамой поехали вторично в Барашево и прожили опять почти все лето, на что начальство смотрело сквозь пальцы.

Для таких «сотрудников НКВД» из «зеков» был почти правилом перевод по любому поводу или без видимого повода обратно в «зеки» с новым сроком.

Теперь я понимаю, что при малейшей возможности отец уехал в отпуск и не возвратился, хотя это и обрекало на фактически нелегальное существование.

Возвратился отец в конце 1935 г. в другой дом. Прежний дом бабушка продала сразу же после ареста отца, т. к. мама бросила работу и жила в Самаре до осуждения и отправки отца. Суда фактически не было, как следует из реабилитационной справки.

Бабушка купила избу по ул. Оренбургской, 94, старую и маленькую (одна комната с двумя выгородками без дверей и кухня с русской печкой). Двор голый, в углу двора два сарая под общей крышей (погреб и дровяник).

Официально отец приехал в отпуск, а фактически сбежал. Явился в военной форме, но без знаков различия. В лагерь он не возвратился и устроился работать в кумысолечебницу «Степной маяк» в районе села Новосергиевка. Я с бабушкой Агриппиной ездил к нему.

Здесь для меня темный период. Ни причин, ни следствий я не знаю, но факт, что отец в начале 1936 г. исчез.

Я учился в школе № 3 (бывшая женская гимназия), причем некоторые учителя были еще учителями моих родителей. Был отличником, активным пионером, занимался моделизмом в кружке при дворце пионеров, – жил своей мальчишечьей жизнью, а от отца приходили письма из разных городов: из Москвы и Ростова-на-Дону, из Нальчика и Минеральных Вод, из Ташкента и Ессентуков, наконец в 1937 году из Геленджика, где жила с семьей его старшая сестра Серафима Федоровна, по мужу Барашкина.