Утреннее шоссе

– Зачем? – Наталья склонила голову, как-то по-птичьи вглядываясь в Леру.

– Я хочу знать…

– Вот вы платите мне. Из своего кармана, верно? А сами в месяц получаете… не так уж много. Верно?

– Даже мало, – с вызовом подхватила Лера.

– Видите. А это нечестно.

Лера захохотала. Искренне, громко.

– Господи, да кто у нас на окладе живет?

– Многие живут. Мама моя, отчим. Все наши знакомые и родственники. Большинство людей! Вот! – Голос Натальи крепчал. Она была уверена в своей правоте. И готова была принять любые неприятности, но свое отстоять.

– Так вот ты, оказывается, какая, – обескуражено проговорила Лера.

– Какая? Нормальная.

– Так, может быть, поэтому ты хочешь уехать от меня? Наталья вздохнула. Глубоко и печально.

– Вас, Валерия Семеновна, уже не исправить. Лера всплеснула руками и вновь захохотала.

– Слушай, откуда ты взялась такая?

– Из Свердловска.

– У вас все такие?

– У нас разные. А я такая… Ну что вы, Валерия Семеновна, честное слово! Я же не лезу к вам в душу. Верно? Спасибо, конечно, что вы мне сочувствуете, но…

– Что «но»?! Дура! – вскричала Лера. – Привязалась я к тебе. Сама не знаю почему.

– Вот и я не знаю, – хмурилась Наталья. – Разные мы с вами.

Ей был неприятен этот разговор. Но не она его затеяла, не она. Промолчать бы, но как только Наталья раскрывала рот, дерзкие слова вылетали сами по себе, помимо ее желания…

– Лучше бы мы в филармонию отправились, – искренне пожалела она и стала снимать с себя платье, приминая ладонями теплоту шелковистой материи. Потом она аккуратно сложила его и повесила на спинку стула.

2

В восемь утра к проходной автобазы «Спецтранс» подошли двое: один – среднего роста, с портфелем, в клетчатом кепи и модном укороченном плаще, второй – высокий, сутуловатый, в спортивной куртке с откинутым капюшоном. Этот второй показался дежурному вахтеру вроде бы знакомым.

– Граница на замке! – бодро произнес Антон Клямин, приветствуя его.

– Гуляй, гуляй, – сказал вахтер. – У нас месячник начался! – И он ткнул пальцем в кумачовый плакат, на котором было начертано: «Все на борьбу с разбазариванием деталей. Бой халтуре и злоупотреблениям!»

Клямин вслух ознакомился с призывом.

– Позавчера этого не было, – сказал он своему спутнику и повернулся к вахтеру: – Мясоедов Серега на работе? Кузовщик.

– Сказано – гуляй… Серегу Мясоедова ему подавай, самого что ни есть халтурщика и левака. Через месяц приходи.

Вахтер прищурясь смотрел на Клямина и его спутника.

– Когда же это кончится! – ругнулся Клямин, вытащил из бумажника рубль и шагнул к вахтеру.

Серега явился через полчаса с недовольной миной на небритой рыхлой физиономии. Глаза под выцветшими бровями зыркали по сторонам.

– Ты на меня гляди, не ослепнешь. Не дети солнца, – подбодрял его Клямин.

– Ну, – мрачно выдавил Серега.

– Как дела?

– Какие дела?

– Своих не узнаешь? Позавчера уговаривались.

На безмятежном лице Сереги мелькнула тень каких-то воспоминаний. Он мазнул по пришельцам мутным взглядом.

– Правда, я вернулся раньше срока. Обстоятельства… – произнес Клямин. – Надо перезаключить договор.

– Пришел Макар, – проговорил Серега.

– Не понял, – вставил Клямин.

– Все накрылось, – пояснил Серега.

Антон Клямин ухватил кузовщика за отвороты брезентовой пожарной робы, потянул в сторону от глазеющего на них вахтера.

– Ты мне мозги не пудри. Не за «спасибо» нанимался, – прошипел Клямин. – Ремонтируешь, нет?

Серега тоже имел свою гордость. И слабостью мышц не страдал. Он накрыл ладонью пальцы Клямина и отделил их от крепкого брезента. Так они постояли несколько секунд, нос к носу, словно бойцовые петухи. За внешней вялостью и равнодушием кузовщика Клямин чувствовал озабоченность и тревогу…

Напряжение снял Гусаров. Он тронул угрюмого кузовщика за плечо:

– А не погулять ли нам вокруг автобазы?

– Еще закрыто, – догадливо ответил Серега Мясоедов. – И с утра у них только лимонад. – Но намек Гусарова смягчил сердце кузовщика. Он обернулся к Клямину и произнес дружелюбно: – Подсек меня, паразит. Под расстрел подвел.

– Так и под расстрел, – подбодрил его Гусаров.

– Лучше бы расстреляли. В масляный бушлат посадили и лишили премиальных. Знал бы, что нет акта ГАИ, и разговаривать бы не стал.

Поддерживаемый с обеих сторон, кузовщик Серега Мясоедов отдалялся от территории автобазы в сторону палисадника, к манящей гостевой беседке.

– Серега! – отечески выкрикнул вахтер, – Только рабочий день начался, Серега. Совесть поимей!

Скрытые от мира плотным панцирем золотых листьев, они опустились на сырую с ночи скамейку.

Обстановка располагала к откровенности. И Серега все рассказал…

Вскоре после отъезда Клямина на автобазу явились сотрудники автоинспекции. Разыскивался неизвестный автомобиль, водитель которого совершил ночью аварию, сбил человека и скрылся. Руководство парка очень удивилось обнаруженному на территории искалеченному микроавтобусу. Началось дознание. Вызвали экспертов. Кто-то указал на Мясоедова – дескать, это он позволил какому-то шоферу оставить автомобиль для ремонта… Дирекция парка срочно обнародовала строгий приказ. Получили разгон дежурный механик, мастер ОТК, начальник кузовного цеха. На автобазе был объявлен месячник борьбы с халтурой. Словом, заварилась каша. Автомобиль переправили в городскую автоинспекцию.

Клямин почувствовал озноб. Дело оборачивалось большими неприятностями. Вон Параграф сидит молча, нахохлившись, сдвинув на затылок клетчатое кепи. Лицо, как у многих белобрысых, от волнения стало розовым.

– Мы с тобой уговорились, Серега Мясоедов, – выдавил Клямин. – Ты же обещал мне ремонтировать аппарат в каком-то гараже, не на базе. Обещал ведь?

– Обещал, – с готовностью кивнул кузовщик, схватив ломоть колбасы. – А когда? Они притащились след в след за тобой.

Дальше разговаривать с кузовщиком Серегой Мясоедовым смысла не имело.

– Напрасно вы не сняли номера, – произнес Гусаров, когда оказался наедине с Кляминым. – Впрочем, все равно бы нашли.

Клямин промолчал. Он слышал в голосе Параграфа не столько сожаление о том, что произошло, сколько тревожное сочувствие ему, Клямину.

Человек остро чувствует растерянность и одиночество в минуты, когда опасность только еще обозначила свои неясные контуры. Это потом, когда неприятности закладывают вираж за виражом, когда дни и ночи заполнены поисками выхода из сложной ситуации, проявляется неосознанный азарт самоутверждения, который подавляет сознание одиночества. Но это лишь у сильных натур. Слабые люди стараются переложить ответственность за свои неудачи на других и, пассивно оставаясь наедине со своими заботами, острее чувствуют одиночество. Поэтому нередко слабый человек поражает всех своим отчаянным поступком, вплоть до самоубийства. И совершает его гораздо спокойнее, чем человек сильный…

Чья это мысль? Ах да… Клямин вдруг вспомнил свой давний разговор со священником, отцом Андреем.

Впрочем, он сам, Клямин, не считал себя слабым человеком.