Пойманные в city

— Я лучше сама к тебе сейчас приеду, так быстрее, — сказала она. — Все в порядке… почти. Я объясню. Ты будешь дома?

— Ну конечно. Жду…

Люська добралась до Новопесчаной улицы за полчаса. Охранник в подъезде кивнул ей из своей стеклянной будочки, как старой знакомой. Она миновала дверь студии «Айдолз Мэйкер» на первом этаже и торопливо, не дожидаясь лифта, поднялась вверх по лестнице, к Диминой квартире.

Дима открыл ей дверь взъерошенный, в домашнем махровом халате — видно, успел еще немножко подремать перед ее приходом. «Бедненький, как же он все-таки устает…» — подумала Люська с внезапным приливом жалости к нему.

— Извини, — пробормотала она в раскаянии, — я тебе отдохнуть не дала…

— Да перестань, — он обнял ее, — мне приятно тебя видеть в любое время, ты же знаешь.

Он был такой теплый и трогательный спросонья, что Люська рассмеялась, забыв на минуту обо всем, что ее беспокоило.

— Ну что, приготовить тебе яичницу с помидорами, детка? — спросила она. — А то ты, небось, с утра не жрамши…

— Успеешь, — он взял ее за руку и с тревогой заглянул в глаза. — Что у тебя стряслось-то? Я же волнуюсь, у тебя по телефону такой голос странный был…

Люська вздохнула.

— Что стряслось? Если бы я еще могла это толком объяснить…

Дима мягко потянул ее за собой в комнату и усадил на диван.

— Ну, а теперь выкладывай. Как можешь. Но от начала до конца.

Люська пожала плечами.

— Я в себе запуталась, вот тебе и начало, и конец.

— В каком смысле? — Дима удивленно посмотрел на нее.

— Не знаю… Понимаешь, такое зыбкое ощущение непостоянства… Когда ни в чем не можешь быть уверенной. Это так трудно, когда нет уверенности в завтрашнем дне. Хочется какой-то стабильности, определенности, нормальной работы, нормальной дружбы, нормального жилья, нормальной любви… — Люська понимала, что, наверное, уже достала его своими непонятными претензиями, но ее несло.

— Любви? — Дима как-то болезненно поморщился. Люська поняла, что, пожалуй, сморозила глупость. Нет, конечно, они с Димой вроде бы «девушка и парень». Однако о любви в их странном тандеме даже речи не шло. То, что было между ними, сложно было назвать отношениями. Они считались «как бы парой», а на самом-то деле…

— Кто мы с тобой друг для друга? — выразила она вслух свою мысль.

— Я… я не понимаю, — отозвался он.

— Влюбленные? Друзья? Брат с сестрой? Если уж ты не понимаешь, то я и подавно. Дим, я так устала, — жалобно сказала она. — Честное слово, мне, наверное, пора в психушку. Ничего не радует, такая тоска кругом…

Он молчал, серьезно глядя на нее своими темными глазами, но… она видела перед собой те, другие глаза — зеленые, которые были перед ней всего каких-то пару часов назад. Да черт возьми, сколько это наваждение может продолжаться?! Неожиданно для самой себя она разрыдалась — так, как всегда плакала в последнее время, истерично, взахлеб…

— Не знаю, что насчет усталости, а вот нервы у тебя действительно ни к черту, — растерянно сказал Дима и крепко прижал ее голову к своей груди.

— Ну, тихо-тихо, прекрати, что это ты вдруг раскисла? Господи, я и забыл, что ты великая нюня. Люсь, перестань плакать, я тебя прошу, а то я сейчас тоже заплачу… — он обнимал ее и тщетно пытался успокоить.

— Не могу так больше, — выдохнула Люська сквозь душившие ее слезы. — Я себя ненавижу… Я вся превратилась в сплошной ходячий комплекс, я уже не верю, что кто-нибудь сможет меня полюбить по-настоящему и что я тоже смогу кого-то полюбить… Я — никто, я никому не нужна, понимаешь? Ни-ко-му…

— Мне нужна, — отозвался Дима, не выпуская ее из объятий. — Люсь, ты мне очень-очень нужна.

— Зачем? — она взглянула ему в глаза. По ее щекам все еще катились слезы. — Для чего? Как я могу быть нужна такому… такому, как ты? Что у нас общего?

— Дурища ты… — вздохнул он. — При чем тут «общего»? Я тебя люблю, понимаешь? Просто — люблю. По-настоящему и давно. Так понятней?

— Ты — любишь — меня?! — у нее перехватило дыхание.

— Да, люблю, — повторил он мрачно. — Почему такая странная реакция? Ты думаешь, что я совсем уж чурбан бесчувственный? Или ты считаешь, что в тебя невозможно влюбиться?

— Знаешь, мне кажется, что действительно — невозможно, — вспомнив разговоры с Жанкой, призналась она. Та неоднократно высказывала свои сомнения относительно Димы и Люськи. Господи, сколько комплексов она нажила за время совместного существования с этой так называемой «подругой»! И ведь терпела же, терпела… Зачем, спрашивается, во имя чего? Чтобы сейчас, когда замечательный, так нравящийся ей парень признался в любви, она заподозрила его в обмане?! Ей очень хотелось довериться ему, но в то же время она дико боялась верить.

— Думаешь, вру? — Дима словно прочитал ее мысли. — Что мне нужно сделать для того, чтобы тебя переубедить? — спросил он без улыбки. — Повторить еще сто раз? Люблю, люблю, люблю, люблю!

— Это ведь не просто слова, для меня это слишком серьезно… — пробормотала она в замешательстве.

— Да черт возьми, — он сбросил ее руки со своих плеч и в раздражении вскочил с дивана. — Я знаю, что для тебя это серьезно! Для меня это тоже серьезно, представь себе! Именно поэтому я и не говорил тебе этих слов… так долго. Но я, знаешь ли, тоже не железный! Ты не думала, что и у меня могут быть чувства? Что и мне может быть больно, а не только тебе?

Люська затихла. Дима, быстро ходивший взад-вперед по комнате, вдруг остановился, пристально взглянул на нее и опустился на пол рядом с диваном, обхватив ее колени.

— Ты не представляешь, как долго я готовился к этому разговору, — сказал он. — Я песню для тебя написал… Я и сам не думал, что это выйдет вот так, спонтанно… глупо, наверное.

— Нет, нет, нет, не глупо! — она замотала головой. — Именно так, как нужно! Дим, ты не представляешь, насколько ты сейчас все это вовремя сделал, как мне это было необходимо! Как здорово, что ты мне это сказал! — слезы снова потекли по ее лицу, но это были уже другие слезы, светлые и приносящие облегчение. Дима осторожно прикоснулся губами к ее соленым щекам.

— Ну вот, опять плачешь. И за что мне досталась такая ревушка-коровушка?

Она обняла его крепко-крепко, почувствовав впервые за много дней, как в душе воцаряется спокойствие и тихое счастье. Неужели ей наконец-то повезло?.. Дима поцеловал ее в губы — уже по-иному, очень страстно и чувственно, он никогда раньше ее так не целовал.

— У нас теперь все будет… по-настоящему? — прошептала она. Он улыбнулся ей.

— Люсь, когда ты уже научишься называть вещи своими именами? Скажи прямо, что ты имеешь в виду, иначе я так и буду теряться в догадках — действительно ли оно тебе надо.

Люська решительно тряхнула головой. И в самом деле, чего ходить вокруг да около…

— Хорошо, ставлю вопрос по-другому: Дима, мы с тобой будем заниматься любовью?

Договаривая последние слова, она все-таки покраснела, но взгляда не отвела. Дима просиял.

— Ура, свершилось! Люсь, а теперь ответь мне так же откровенно — ты сама хочешь этого или просто идешь у меня на поводу?

Она снова прямо взглянула ему в глаза.

— Дим… если честно… то очень хочу.

— Я тебя обожаю! — он снова порывисто притянул ее к себе и уже привычно нашел губами ее губы. Она доверчиво прижалась к нему, и руки ее поначалу робко, а затем все более уверенно исследовали его спину, плечи, грудь… От него восхитительно пахло, и у нее слегка кружилась голова. Хотелось только одного — не разжимать объятий никогда, чтобы чувствовать на своей коже его горячее дыхание и слышать биение его сердца.

…В полудреме сквозь ресницы она наблюдала, как Дима ходит по спальне, одеваясь и стараясь производить как можно меньше шума при этом. Уже стемнело, и он зажег ночную лампу. Свет был ненавязчивым и мягким. Не хотелось шевелиться, во всем теле была приятная расслабленность и легкость. Напряжение, не отпускавшее ее столько долгих месяцев, наконец схлынуло — она ощущала полное умиротворение и тихую радость. Дима присел на кровать и осторожно погладил Люську по волосам, думая, что она спит. Она широко открыла глаза, показывая, что он заблуждается.