Страница 2 из 11
Принесла Катя из ручейка воды. Ссадины ужу промыла чисто-начисто. Нарвала травы-спорыша и к больным местам приложила. Потом ленту с другой косы сняла и ужа Желтые Отметины перевязала.
— Хорошо, девочка, — прошептал уж и в траву уполз. Ни травинки над ним не шелохнулось.
Пошла Катя дальше. Хорошо-весело на воле. В прохладном овражке сорвала смородину — в роток, нашла сыроежку — в кузовок, незабудку голубую увидала — залюбовалась, славка серая запела — Катя заслушалась.
Вдруг, откуда ни возьмись, прямо перед ней синица на ветке. Кричит синица на Катю, крылышками на нее замахивается:
— Не подходи, девочка. Не тронь его!
Удивилась Катя: «Чего синичка боится? За кого заступается?» Видит: под деревом в траве птенчик желторотый прыгает. Крылышками без толку машет, а взлететь не может. Взяла его Катя в ладошки, на пенек взобралась и птенчика в гнездо положила.
— Спасибо, девочка, — сказала синичка и в гнездо села, счастливая. Потом говорит Кате:
— Ты добрая.
Пошла Катя дальше. Хорошо-весело на воле. На опушке лесной сорвала бруснику — в роток, рыжик нашла — в кузовок, гвоздику красную увидала — залюбовалась, кукушка закуковала — Катя заслушалась.
Вдруг увидала Катя под березой родник. И сразу ей пить захотелось. Вкусна, холодна ключевая водица. Небо в ней синее с белым облаком видно. И Катино лицо видно. Улыбнулась Катя своему отражению. Оно ей в ответ улыбнулось. Как в зеркале.
Посидела Катя у родника под березой, отдохнула и домой отправилась. К бабушке с дедушкой.
Шла, шла Катя и встала. Опять пошла и опять встала. Назад вернулась. Вокруг себя обернулась. Заплакала. Забыла, в какую сторону идти.
И тут слышит — синица с ветки ее зовет:
— Девочка, девочка! Давай я тебя к моему соседу отведу. Он тебя дальше проводит.
Прыгает синичка с ветки на ветку — дорогу показывает, а Катя за ней идет. Вот синичка присвистнула, кого-то поманила. Выполз из-под дерева уж Желтые Отметены.
— Хорош-шо, — прошептал уж, — провожу к соседуш-шке, а он дальше дорожку укажет.
Ползет уж Желтые Отметины, извивается, а за ним Катя идет.
Увидали они: на полянке медведь сидит, дремлет.
— Ми-ша, про-шу, — прошипел уж, — укажи дорожку к соседушке.
— А-а-а, ладно, — зевнул медведь. — Ступай, девочка, за мной.
Ломится медведь через чащу, только сучья трещат. А за ним Катя следом бежит. Долго. Вот заглянул медведь под куст, да как рявкнет:
— Чего, косой, испугался? Проводи-ка девочку к твоему соседу. Живо!
Выскочил заяц из-под куста. Ушками прядет, с ноги на ногу скачет.
— Я готов! Беги за мной, девочка!
Заяц скачет, а Катя следом за ним бегом. Поспевает.
Вдруг видит: дедушкина избушка на краю леса стоит. Вбежала Катя в избушку и крикнула:
— А вот и я!
Дедушка обрадовался. Бабушка обрадовалась. Пес Полкан на Катю с порога глядит. Кот Мурлыка из-под стула щурится. Петя-петушок в одно окошко, козел Борька в другое — заглядывают. И поросенок Зюнька в щелочку смотрит. Все радуются, что Катя домой пришла. На воле не заблудилась.
ОДЕВАЙКА-РАЗДЕВАЙКА И ПАВЛИК
АВЛИК не умел сам одеваться. И раздеваться не умел. Его бабушка одевала, бабушка раздевала. И умывала его тоже бабушка. И всякий раз она ему говорила:
— Когда же ты научишься? Ведь ты большой. В детский сад ходишь.
— Нет, я еще маленький.
Так он говорил нарочно, потому что ленился.
Однажды Павлик лежал утром в постели и ждал, когда бабушка его оденет. А она на кухне была, сковородками гремела. Вдруг из стены, из-за коврика, выскочил человечек. Ни большой ни маленький. С папин сапог.
У человечка лицо было умытое. Глаза веселые. Курточка на все пуговицы застегнута и штанишки выглажены.
— Здравствуй! — сказал человечек.
— Здравствуй… Ты кто? — удивился Павлик.
— Я — Одевайка-Раздевайка. Хочешь — буду тебе служить? Только никому про это не говори.
— Служи, служи, — обрадовался Павлик. — Я никому не скажу.
Одевайка-Раздевайка мигом надел Павлику чулки, потом штанишки, потом рубашку, ботинки надел, шнурки завязал как надо и говорит:
— Только про меня вспомнишь — я прибегу.
И опять за коврик в стенку спрятался. Павлик и спасибо ему сказать не успел.
Побежал Павлик к бабушке. Увидала бабушка Павлика — ахнула от удивления:
— Ах! Молодец какой! Сам оделся! Вот так внучек! Вот так Павлик!
— Теперь умой меня, — попросил Павлик.
— Нет, — сказала бабушка и покачала головой. — Если одеться сумел, так и умыться сумеешь. Я лучше пойду всем расскажу, какой ты у нас умница стал. — И вышла из кухни.
«Неохота умываться, — подумал Павлик. — Да и не умею. Вот если бы Одевайка-Раздевайка…»
Только он вспомнил про Одевайку-Раздевайку, как вдруг из-за умывальника выскочил человечек. Ни большой ни маленький. Рукава у него по локоть засучены, на голове белый колпак. А за поясом зубная щетка и гребешок торчат.
— Я — Умывайка! Меня Одевайка-Раздевайка прислал. Если хочешь — буду тебе служить. Только никому не говори.
— Служи, служи, пожалуйста, — обрадовался Павлик. — Я никому не скажу.
Человечек подвел Павлика к умывальнику. Сам рядом на табуретку вскочил. Мигом Умывайка почистил Павлику зубы, умыл с мылом лицо, вымыл шею и уши. Да так ловко, что ни мыло в глаза не попало, ни вода в уши не налилась. Насухо вытер. Даже причесать успел. А лишь послышались бабушкины шаги, Умывайка за умывальником пропал. Будто и не было его.
Вошла бабушка. Увидала Павлика вымытым-умытым да причесанным, только ахнула:
— Ах! Молодец какой! Вот так Павлик у меня! Вот так внучек мой Пойдем — я тебя всем покажу.
Вечером перед сном Умывайка опять умыл Павлика. Одевайка-Раздевайка Павлика раздел, разул. Одежду как надо на стул повесил. Ботинки под кроватью рядышком поставил.
Так и повелось. Одевайка-Раздевайка Павлика одевал, раздевал. Умывайка — умывал. Но никто этого ни разу не видел.
А Павлик рос да рос. Как все дети. Только сам он не умел ни одеваться, ни обуваться, ни умываться.
Исполнилось Павлику целых семь лет. Подошло время в школу поступать. Радовался он. Еще бы! Каждому ведь хочется в школу ходить.
Купили Павлику ученическую фуражку, брюки и рубашку — тоже ученические. Купили и книжки с тетрадками, и ручку с перьями, и все-все, что настоящему ученику иметь полагается. И сказали:
— Завтра в школу пойдешь. В первый класс. Ложись спать пораньше.
Павлик и сам знал — в школу опаздывать нельзя.
Чуть только утро наступило, Павлик вскочил с кровати и фуражку ученическую надел. Потом Одевайку-Раздевайку позвал:
— Скорее надевай на меня остальное!
А Одевайка-Раздевайка увидел ученическую фуражку на голове у Павлика и говорит:
— Раз ты теперь ученик, окончилась моя служба. Сам одевайся. А я к другим побегу.
И убежал за коврик в стенку.
Делать нечего. Принялся Павлик сам одеваться. Да вот беда! Не умеет. Не научился. Чулки перекручиваются пяткой вперед. Обе ноги в одну штанину попасть норовят. Голова в рукав залезла. Хоть плачь.
И заплакал Павлик. Еще бы! Из окна видно, как ребята в школу бегут, а он разут-раздет. А еще умыться надо!
Оделся Павлик кое-как и побежал к умывальнику. Там его уже Умывайка ждал. Но лишь увидал он Павлика — руками замахал:
— Раз ты теперь ученик, кончилась моя служба. Сам умывайся. А я к другим побегу.
Спрыгнул Умывайка с табуретки и убежал.
Делать нечего — принялся Павлик сам умываться. Да вот беда! Не умеет. Не научился.
Мыльная пена в рот и в глаза лезет, щиплет. Вода за воротник и рукава льется. Зубная щетка как за одну щеку залезла, так и не вылезает. Ни туда, ни сюда. А гребешок за волосы дергает. Хоть плачь.