Страница 10 из 18
Эллис припарковался на подъездной грунтовке возле дома, похожего на все остальные деревенские дома – с крыльцом и сетчатой дверью. Только глянец белой краски на его стенах уже потускнел.
– На самом деле я надеялся застать дома твоего папу, – сказал парень. Будь хозяин дома на месте, он бы наверняка захотел обсудить с ним «финансовую сделку».
– А его нет, – ответила девчушка; белобрысый мальчик уже пристроился сбоку от нее.
– Твой папа на работе?
– Нет, на небе. – Равнодушный, лишенный всяких эмоций тон девочки убедил Эллиса: ее отец попал на небо не недавно. И все же парень мягко заверил ее:
– Мне очень жаль это слышать.
Мальчик потянул девочку за комбинезон. Он явно не был склонен доверять незнакомцу.
– Не будь таким мнительным. Вечно ты ожидаешь ото всех гадостей! Это тот самый человек, что дал мне центы. – Девочка снова переключила свое внимание на Эллиса и округлила глаза, словно показывая ему: мальчик слишком маленький, чтобы понимать, что к чему.
Эллис улыбнулся. Ему определенно нравилась эта девчушка.
– Полагаю, это твой маленький братик?
– Маленький – это вы верно подметили. Келвину всего пять.
– Я не маленький. – Круглое личико мальчика сморщилось в гримасе недовольства; слива превратилась в чернослив.
– А я – Руби. Руби Диллард. Мне восемь лет и три месяца.
Эллис почти угадал ее возраст, хотя и ошибся на целый десяток, если брать в расчет, насколько не по годам она была смекалистая.
– Хорошо, Руби. А у тебя случайно нет еще одного братика, а?
– Еще одного? Нету, слава Богу, – уперла девочка в бока свои кулачки. – Черт возьми, да мне и одного хватает, чтобы прокормить. – Руби с трудом удержалась от улыбки при виде того, как полыхнули вызовом глаза Келвина, обрамленные густыми ресницами.
– Мама-а-а-а! – Мальчик стремглав понесся в дом; их мать явно находилась внутри.
Ответ на следующий вопрос Эллиса поступил своевременно.
– Эй, мистер, послушайте. – Руби наклонилась вперед и заговорила театральным шепотом: – В церкви есть одна тетка… Она поет как умирающая кошка… И она зовет маму «Джери», сокращенно от Джеральдины. Но мама терпеть не может, когда ее так называют. Так что… не называйте ее Джери.
Эллис кивнул и приподнял бровь, давая Руби понять: можешь в этом на меня положиться! В этот самый момент ее мать вышла из дома. И направилась прямиком к ним, вытирая свои руки о выцветший полосатый фартук, надетый поверх домашнего платья. Солнце подсветило ее
песочно-русые волосы, стянутые в нетугой пучок. Из-за матери выглядывал Келвин.
– Я могу вам чем-то помочь? – поинтересовалась женщина ровным тоном, под стать спокойному взгляду.
– Добрый день, миссис Диллард. Я из газеты «Филадельфия Экземайнер». Извините, что побеспокоил вас в середине дня.
– Мы ни на что не подписывались.
– Нет-нет, я не за этим.
– А тогда за чем?
«Ладно, перейдем сразу к делу».
– Видите ли, я написал для газеты одну статью. И мне нужно сделать несколько снимков с детьми. Это не займет много…
– Нам это не интересно. Руби, ступай-ка, займись домашними делами.
– Но, мама! Ты что, не слышала? Я хочу быть в газете!
– Юная барышня! У меня сегодня нету сил повторять тебе дважды. – Женщина и вправду выглядела уставшей, постоянно покашливала и отмахивалась от пыли, висевшей в воздухе; хотя сил на то, чтобы наподдать дочке, у нее еще было довольно.
Плечики Руби поникли. Она медленно поплелась по ступенькам наверх. Эллис подошел ближе:
– Пожалуйста, миссис Диллард! Прежде чем вы примите окончательное решение… – Еще несколько секунд – и эти дети, как и те двое мальчишек, будут для него потеряны. Эллис поспешно вытащил из кармана свернутые трубочками банкноты: – Не сомневайтесь, я заплачу.
Руби резко развернулась. При виде наличных ее маленький ротик алчно приоткрылся, а Келвин приподнял голову, округлив до невозможности глаза. Умаслить Джеральдину оказалось не так легко, но, по крайней мере, она не ушла.
Воспользовавшись, пусть и мизерным, шансом, Эллис поторопился изложить вкратце содержание статьи и описать фотографии, которые ему требовались: ее детей это особо не коснется. Никаких имен или других подробностей, кроме названия округа, в очерке не будет. Фотографии просто проиллюстрируют то бедственное положение, в котором пребывает множество американских семей.
Когда Эллис закончил, Джеральдина скрестила руки на груди и стала внимательно его изучать – оценивая, обдумывая. А потом ее карие глаза встретились с глазами детей. Пепельная бледность женщины, подчеркнутая темными кругами, выдавала жизнь, лишенную красок. Но в ее тоне Эллис уловил завуалированное достоинство:
– Мне нужно развесить на заднем дворе постиранное белье. Пока я буду занята, можете сделать свои фотографии. А потом дети займутся домашними делами. – И с этими словами Джеральдина развернулась и скрылась в доме.
Эллис так и не понял, сколько ему дали времени на фотосъемку. Лишь предположил, что немного. В считаные минуты он поставил детей на ступеньках крыльца, рядышком друг с другом, и с табличкой на переднем плане.
Камера была готова к съемке.
Эллис поймал в объектив перепачканные грязью лица ребятишек, полюбовался их губками-бантиками и заостренными ушками. Благодаря уговорам Руби теплота согрела и улыбку Келвина, и выражение его глаз. И если братья-мальчуганы, которых он снял раньше, излучали невинное простодушие, то облик этих ребят, особенно Руби, был преисполнен глубины с печатью преждевременного взросления.
Эллис делал очередной снимок – Руби только-только приобняла за плечи Келвина – когда на пороге передней двери нарисовалась Джеральдина. Подняв ладонь, она прикрыла лицо от камеры:
– Этого достаточно. Вы получили, что хотели.
Фотосессия была закончена.
С дюжиной отличных снимков на пленке Эллис успел поблагодарить ребят, прежде чем мать загнала их в дом. А потом задержал ее на крыльце и передал деньги, уловив в ее глазах проскользнувшее отчаяние:
– Я вам очень признателен, миссис Диллард. Вы мне просто жизнь спасли!
Джеральдина только кивнула и, не сказав больше ни слова, ушла в дом.
В переднем окошке, обрамленном голубыми льняными шторками, вдруг выглянула Руби. Словно появившись на сцене для прощального поклона, она махнула Эллису рукой и ускользнула из виду.
Не медля ни секунды, Эллис пустился в обратный путь.
Трясясь в своей колымаге по дороге в Филадельфию, он задумался о новых снимках. И чем больше миль он проезжал, тем сильнее сомневался в приемлемости подмены.
Но когда Эллис добрался до Центрального города, в его сомнения вгрызлась суровая реальность. На площади Независимости, перед Индепенденс-Холлом слонялись зашуганные люди в костюмах и шляпах. На их шеях висели таблички с написанными от руки объявлениями.
Ищу приличную работу. У меня три профессии.
Возьмусь за любую работу. Милостыню не прошу.
Семейный. Ветеран войны. Закончил колледж. Нужна работа.
Вкупе эти люди послали Эллису суровый сигнал: стоит позабыть о своих намерениях и целях, и тебе самому придется вскоре вешать на грудь похожую табличку. И Эллис решил: если его когда-нибудь спросят об этих фотографиях, он, безусловно, признает правду. Он не собирался бессовестно лгать…
На углу Эллис открыл дроссельную заслонку и свернул на Рыночную площадь. И на этот раз испытал признательность к своему дряхлому движку за тарахтение. Хоть что-то заглушало мерзкий шепот его совести.
Глава 8
Прошла неделя с публикации статьи, но письма и звонки продолжали поступать в редакцию. Читатели жаждали узнать о судьбе этих «бедненьких, милых детишек». Как и следовало ожидать, некоторых возмущала готовность матери торговать родными детьми, своими кровинушками. Но подавляющее большинство посочувствовали тяжелому положению семьи.