Старухи

Мне радостно, и я понимаю с облегчением, что на этот раз мне не надо никуда спешить – ни на работу, ни в университет, ни в школу, ни на встречу с подростковой любовью, ни к товарищам захватывающих детских игр. На этот раз я никуда не тороплюсь, и могу хоть всю оставшуюся жизнь вот так просидеть за чаем и беседой.

От первого сна грустнее всего просыпаться.

_____________________

– Пару месяцев назад выхожу я из магазина – и вдруг ко мне подбегает какая-то женщина и начинает обнимать меня и целовать, и плакать! «Роза Андреевна! Роза Андреевна! – кричит. – Вы даже не представляете себе, как я Вам благодарна!» А я стою и понять ничего не могу – я ее не узнала сначала. А потом вспомнила: это же мать Сажина! Ой, как я с ним намучилась! И после уроков с ним просиживала, и с ней без конца разговаривала. А вот он, оказывается, выучился, профессию получил, человеком стал, женился, своих двое детей у него…

Моя бабушка ушла на пенсию, когда ей исполнилось 55 лет – день в день, не проработав после дня рождения даже до конца рабочей недели. А до этого она тридцать лет работала учительницей. Сначала преподавала русский язык и литературу, потом перешла в начальную школу. Мы с сестрой и двоюродным братом всегда очень любили ее рассказы о школе. Мы снова и снова просили бабушку их пересказывать, и она в лицах свои истории повторяла.

Одна из них про мальчика Саначина. Он все время на уроках отвлекался, залезал под парту, рвал там какие-то бумажки или ел что-то. Очень бабушка мучилась с ним. Она как-то раз сказала ему: «Саначин, выйди из класса и приведи себя в порядок!» А он не вышел.

– Голову из-под парты вытащил, смотрит, жует что-то… Я ему опять говорю: «Выйди из класса!» А он всё сидит. Дети смотрят на него, смеются… Он тогда кривляться начал – когда увидел, что дети смеются. Я ему опять говорю: «Выйди из класса, а то я сама тебя выведу!» Он опять не вышел. Тогда я подошла, взяла его на руки и вынесла из класса. Дети смеяться начали, а ему не понравилось… А что я могла сделать? Зато потом он уже слушался меня!..

Была еще история про девочку Аллу.

– Показываю я им букву «А». Посмотрели, повторили, записали. Запомнили. Через пять минут спрашиваю: «Алла, что это за буква?» «Не знаю…» Думаю: «Что такое?» Оставила ее после уроков. Позанималась. На следующее утро приходит – я ей опять: «Алла, что это за буква?» – «Не знаю…» Я думаю: «Да что ж такое-то? Что с ней делать? Мне же надо как-то ее учить! Мы же с детьми уже другие буквы проходим!» А потом уже директриса сказала мне, что эта девочка умственно отсталая, что мама долго уговаривала ее взять девочку… «Возьмите, говорит, ну возьмите!» Ну, думаю, тогда понятно! А я-то думала – что такое? А так поняла все…

– Папа мой – ваш прадедушка – был красным комиссаром! Он воевал в Гражданскую. Скакал на коне с шашкой! А потом у меня была корочка, что я член семьи красного комиссара. Меня пускали в баню бесплатно.

– Я очень любила кататься на коньках. У меня были такие деревянные конёчки – красивые, с закруглениями впереди. «Снегурки» назывались. Я привязывала их к валенкам и каталась по Оренбургу. Иногда просто по улицам каталась. Но частенько мы с ребятами прицеплялись к полуторкам и ехали так. А когда нас ловили милиционеры, они срезали коньки и уносили. И не отдавали.

И вот однажды прихожу я домой. Без коньков. Грустная такая! «Ну, что, срезали?» – спрашивает папа. «Да, – говорю. – Срезали». – «Ну, пошли со мной!»

Пришли мы в здание одно большое, папа поговорил с каким-то работником, удостоверение свое показал. Тот проводил нас в каморку какую-то, открыл… А там коньков разных – видимо-невидимо! «Выбирай, говорит, любые!»

Я снегурки взяла. Может, мои. Или точь-в-точь как мои.

– Но больше всего я любила сидеть в библиотеке. Дома-то книг у нас не было. Мама неграмотная практически была – ну что там она училась? Только в церковно-приходской школе пару лет… Это потом я уже и читать ее как следует научила, и книги ей покупала… Ну так вот. У нас библиотека была центральная городская. В ней книг много-много было! Еще дореволюционных, с ятями, издательство «Нива». И вот я в ней сидела и читала – читала, читала… Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова… Но больше всех мне всегда нравился Гоголь.

– Я читала: «Вообрази: я здесь одна, никто меня не понимает!» И думала: «Это же в точности про меня!» Дома только и разговоров – что поесть и что где купить. А мечтать о чём? А любить кого? А жить для чего? Папа говорил: «Мы живем и работаем ради светлого будущего!» А я думала: «А сейчас-то как жить? Я же в настоящем живу!»

Потом моя бабушка поступила на географический факультет Оренбургского университета.

– Я географию очень любила! Всю жизнь мечтала путешествовать!

Но когда она показала свои юношеские стихи одному молодому человеку (тридцать пять лет спустя он стал моим дедом), тот уговорил ее передать документы на филологический факультет.

– Вот так я стала учительницей русского языка и литературы.

– Я всегда говорила детям: «Так, вы получили новые учебники, оберните их аккуратно и уберите подальше. Из учебников вам нужно будет знать только имена и даты рождения писателей. Остальное мы будем узнавать из их произведений».

– А как я читала стихи!

И каждый вечер в час назначенный

(Иль это только снится мне?)

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне!..

Бабушка проникновенно, жестикулируя, читала эти строки.

– Дети аплодировали мне!

– А однажды – помню, был у меня такой Саша Клейман. Умный такой парень! Ну так вот: однажды веду я урок. Маяковский. Вызываю к доске: Саша Клейман! А он вдруг говорит мне: «Роза Андреевна, я не готов!» Я думаю: «Как же так?» Он ведь круглый отличник был! И вдруг – не готов. Я спрашиваю: «А почему?» Он говорит: «Я не буду учить наизусть Маяковского!» Я смотрю на него и спрашиваю: «Чего вдруг?» А он мне: «Мне не нравятся его стихи!» А мне они и самой не нравились! Ну, я говорю: «Но у нас программа. По программе ты должен учить Маяковского!» А он мне: «Я не могу его учить!» Я постояла так, подумала… И говорю: «Ну, тогда я вынуждена буду поставить тебе «два»!» А он мне: «Ставьте, Роза Андреевна! Но я все равно не буду учить Маяковского!» Ну, я и поставила! А что мне было делать? У меня ведь программа, я ведь всем задала учить. А он не выучил…

– А Маяковский мне самой никогда не нравился. Нет, ну ранний Маяковский – это да! А вот это – «Слушайте, товарищи потомки!» – это ужасно!

Бабушка посидела, помолчала. Потом добавила: «Вот так-то…»

А потом еще помолчала и спросила меня:

– А тебе кто больше нравится – Пушкин или Лермонтов?

Я ответил.

– Мне всегда больше нравился Лермонтов, – задумчиво произнесла бабушка. – Со мной в университете спорили, говорили: «Пушкин лучше!» А мне всегда больше нравился Лермонтов!

– А когда я читала детям Блока, мне аплодировали!

Моя бабушка была толстушкой. У нее был большой живот – и я в раннем детстве любил садиться ей на ноги и плюхаться головой ей в живот. Мягко так!

Однажды я не рассчитал свою траекторию и выбил ей мосты.

С тех пор она так и ходила – без зубов и без мостов.

У нее были приятельницы – соседки-модницы. Одна из них, Зинка, говорила ей:

– Розочка, ты должна следить за собой! Вот посмотри на меня, какая гладкая у меня кожа! Вот тут и вот тут! Вот тебе мой совет: возьми баночку сметаны и смешай ее с половиной бутылки одеколона. И вот так вот втирай сюда, втирай!

Тетя Зина показывала, как она втирает свое снадобье в кожу под подбородком. Бабушка серьезно и спокойно смотрела на нее. Потом, когда тетя Зина ушла, бабушка сказала:

– Еще чего! Сметану я и так съем!

Однако бабушка всегда перед выходом на улицу подкрашивала губы.

– Ваш дедушка в молодости очень любил, когда я красила губы!