Наше счастливое время

Вернувшись домой, я решила поискать информацию о Юнсу в Интернете. Стоило забить в строку поиска «Чон Юнсу», как высыпалось море статей. Судя по датам, убийство произошло год и шесть месяцев назад; я еще находилась в Париже. Он был главным обвиняемым в деле об убийстве матери и дочери в районе Имундон: они с подельником убили знакомую им госпожу Пак, затем изнасиловали и убили находившуюся в соседней комнате ее семнадцатилетнюю дочь, а напоследок еще и лишили жизни приходящую домработницу, которая не вовремя вернулась с покупками из магазина.

Когда я прочитала об изнасиловании семнадцатилетней девушки, у меня перехватило дыхание. Во рту почувствовался отвратительный кислый привкус крови, словно закровоточили десны. И что, я целый месяц должна таскаться на свидания с этим подонком?! Мне стало противно от недавней мысли, что мы с ним похожи. Даже подумалось: «И почему только наше правительство не торопится избавиться от этих законченных негодяев, когда они об этом сами просят?» Да я лучше в психушке месяц пролечусь, чем буду ходить на встречи с этим отребьем, которое вместо благодарности нагло требует скорейшей смерти. Внезапно мое отвращение распространилось и на тетю, носящую этой сволочи нижнее белье, булки и чуть ли не умоляющую поверить, что, несмотря на тяжесть проступка, он не конченый человек.

Я встала и прошла на кухню, налила в большой бокал виски и залпом выпила. Сердце, бешено до этого колотившееся, потихоньку восстановило спокойный ритм. Какая-то сила влекла меня к компьютеру, и я снова оказалась перед монитором. «После изнасилования убили семнадцатилетнюю девушку…» Я, словно эхо, слышала крики девчонки. Я очень четко почувствовала весь ужас и стыд жертвы, словно наблюдала произошедшее на экране. Затем они с подельником, прихватив краденое, скрылись от полиции; сообщник добровольно сдался властям, а Юнсу забежал в жилой дом и взял в заложники людей. В конце концов полицейские ранили его в ногу.

Были и другие статьи.

«Зверские убийства ради наживы, жертвами стали: женщина средних лет, в прошлом по-доброму относившаяся к преступнику, изнасилованная и затем убитая ее дочь и ни в чем не повинная бедная приходящая домработница! Убийца – Чон Юнсу – не раскаивается в содеянном!» – пестрели заголовки статей и колонок «Общественная жизнь». Так называемые знатоки проблем нашего общества – социологи, психологи и журналисты – дорвались до микрофона и наперебой брызгали слюной. Я переместила курсор.

На глаза попалась статья про взятие заложницы. На фото Юнсу с перекошенным от крика лицом схватил за шею обычную домохозяйку лет тридцати. Я присмотрелась внимательнее – черты вроде бы его, однако он был без черных очков и с очень короткой стрижкой. Промаявшись с ним полдня, полиция отправила к нему буддийского монаха, который часто навещал заключенных в следственном изоляторе. В соседней колонке было напечатано интервью:

Я представился – я буддийский монах, и зовут меня На Помнюн, – и уже собирался войти со словами: «В чем эта женщина виновата? Отпусти ее! Если хочешь убить, то лучше убей меня!» Но он крикнул: «Ты кто такой? Кто ты, черт тебя подери?» Я повторил: «Я монах На Помнюн!» – а он: «Вот это встреча! Как раз из-за тебя и подобных тебе монахов, пасторов и священников… я сейчас в этом дерьме. Давай, иди сюда, если хочешь подохнуть, – заходи! Я прикончу тебя, а напоследок и себя!» По правде сказать, когда я услышал его, у меня похолодело в груди. Я пошел было к нему, но полиция удержала.

Меня пробрал смех, на какой-то миг я даже забыла, что всего несколько минут назад называла его мерзким подонком. Бутылка виски уже наполовину опустела. И хотя он, конечно, порядочная мразь, его слова пробудили во мне интерес! «Надо же, а ведь я с ним полностью согласна!» Чего я так и не смогла простить, так это того, что родные отмахнулись от меня, даже не попытавшись понять, какие страдания я пережила. Мать, которая солгала и заявила, что мне якобы приснился плохой сон; отец, не пожелавший вдаваться в подробности, и братья… Слышавшие мою исповедь священник и монахини, убеждавшие простить… Бог, который не захотел внять моей мольбе о помощи… По их вине мне пришлось нести бремя тяжких грехов, лжи и непрощенья. Лишь тетя Моника не давала мне советов.

Я перешла по следующей ссылке. После того как его схватили и увезли в больницу, он ответил на вопросы журналистов: «Сожалею только, что не убил больше… Тех, кто зажрался и купается в роскоши. Зло берет, что не отправил на тот свет как можно больше подобного сброда!»

Журналисты заявляли, что причины этого убийства – огромная пропасть между бедными и богатыми, а также мотовство и вседозволенность власть имущих. Однако, несмотря на все вышесказанное, такая извращенная враждебность нищих явно переходит допустимые границы. Всех шокировал цинизм, с которым преступник после совершения убийства посмел выразить сожаление о том, что не смог убить больше. Ученые и специалисты в вопросах преступного мира в один голос говорили, что таких, как он, следует приговаривать к высшей мере наказания для предупреждения тем, кто становится наглее и безжалостнее день ото дня. Я вылила остатки виски в стакан и представила Юнсу. То, как он с ножом в руке схватил меня в заложники, чтобы убить или изнасиловать… По моей руке, державшей стакан, пробежала крупная дрожь. Наверно, я бы вырвала нож и зарезала его. Я ни разу не задумывалась об этом, и только сейчас до меня дошло, что на самом деле я хотела того же на протяжении всех лет. И если следовать словам пресловутых специалистов – знатоков проблем современного общества, – я должна была рассуждать так: «Нож отобрала, что дальше?.. Погоди, ведь если я сейчас убью этого подонка, мне грозит вышка, так что не стоит пускаться во все тяжкие…» Черта с два! Я бы не раздумывая пошла на все: не разбираясь, отобрала бы нож и зарезала его. И клянусь, убила бы его самым жестоким способом, который только можно вообразить. В прошлом я не смогла бы так поступить, но сейчас пошла бы до конца. Потому что тогда я была наивная глупая девочка, но теперь, да и уже долгое время, я уверена, что ничего страшного не произойдет, если я покину этот свет.

Неожиданно зазвонил телефон – тетя Моника. Спросив, нормально ли я добралась, она сказала, что мы поедем в сеульский следственный изолятор сразу после новогодних праздников. Я промолчала. Хотя подмывало спросить, почему она выбрала именно подонка, изнасиловавшего девушку. Неужели тетя действительно не знала, какое преступление он совершил…

– Юджон! Я прошу тебя, пожалуйста, пообещай мне только одно…

– Ну чего еще?.. – проворчала я недовольно. Спиртные пары залпом допитого виски ударили в голову, и я еле сдерживала икоту. Если бы со мной разговаривала не тетя, я бы спьяну, скорее всего, послала звонившего ко всем чертям и предложила самому изображать из себя святого и самому же отправляться на небеса.

– Ты что… снова выпиваешь? – спросила тетя.

– Нет, – ответила я.

– Вот и ладно… Вот и слава богу! Раз взялась месяц помогать мне, обещай, что не умрешь до конца этого срока. Я с большим трудом договорилась с твоим дядей. Ты же можешь сделать это ради меня?

Я хотела сказать «нет». Сказать, что не могу. Хотела сказать, что лучше лягу в психушку. Однако где-то в самой глубине ее слов, как всегда, было что-то особенное. Нечто такое, что в конце концов обезоруживало меня. Быть может, любовь, которую она проявляла ко мне. А может, грусть, с которой она, плача, тогда обнимала меня. В неприкрытой печали всегда есть что-то мистическое, святое и убедительное. И иногда она может стать ключом к закрытому сердцу другого человека. Я чувствовала, что тетя уже давно молится за меня, и из страха, что я соберусь покончить с собой, она который день подряд звонила мне по утрам и вечерам. В глубине души засаднило, когда я поняла, что в мире есть человек, искренне желающий, чтобы я жила. Боль обожгла так, как если бы гниющую рану посыпали крупною солью. И, возможно, я предпринимала заранее обреченные на неудачу попытки (точнее, из всех возможных способов попрощаться с жизнью я не воспользовалась самыми надежными, например, выброситься с пятнадцатого этажа высотки) и до сих пор жива именно благодаря тете. Вот что я поняла, но не хотела признать.