Страница 15 из 18
Союзники, располагая большими запасами "классических" отравляющих веществ - иприта, фосгена, люизита, не имели сверхэффективных нерв- но-паралитических ОВ и ничего не знали об их наличии у немцев. Но германское командование не было в этом уверено. Его разведка, изучив вместе со специалистами-химиками всю доступную научную литературу на английском языке и не отыскав никаких упоминаний о токсичных фосфоро- органических соединениях, склонялась к выводу, что союзники разрабо- тали такие вещества, и публикации о них пресекаются военной цензурой.
Впрочем, у нацистского руководства хватило здравомыслия, чтобы со- образить: если союзники и не имеют нервно-паралитических ОВ, то Гер- мании тем более нельзя использовать их первой, это грозит обернуться самоубийством. Применить - означало раскрыть тайну, собственными ру- ками вручить противнику новое сверхоружие и еще выдать карт-бланш на его применение против себя.
Химические формулы боевой фосфороорганики достаточно просты. По собранным в очаге поражения пробам английские, американские или со- ветские химики в считанные дни разобрались бы с составом нового ОВ. Производство табуна не представляет никаких трудностей (синтез зарина несколько сложнее), на разработку и освоение промышленной технологии ушли бы, самое большее, несколько месяцев.
А после этого, - в условиях господства союзников в воздухе и при снятии последних моральных ограничений (мы ведь п р е д у п р е ж - д а л и!), - население Германии, скученное в своих городах, было бы обречено. Немецкий народ и без того страшной ценой расплачивался за безумие той банды, которой отдал власть над собой. Под фугасными и зажигательными бомбами "ланкастеров", "фортрессов", "либерейторов" погибали сотни тысяч. Применение с воздуха нервно-паралитических от- равляющих веществ означало бы уже тотальное уничтожение.
В общем-то, высшим нацистским бонзам и на немецкий народ, в конеч- ном счете, было наплевать. Собственные семьи они, наверняка, укрыли бы в комфортабельных газоубежищах или спрятали где-нибудь в горах. Но массовая гибель населения Германии привела бы к быстрому проигрышу всей войны и к капитуляции. За таким исходом вставал призрак расплаты и для самих главарей рейха.
А на финише войны, когда дело катилось к разгрому, применить табун было еще страшней: спасти не спасет, а ярость победителей распалит, и на суде, уже неизбежном, не просто добавит еще одно тяжелейшее обви- нение, но лишит последнего оправдания, что "мы хоть воевали по между- народным правилам, только разрешенными средствами".
И германский фашизм, в отличие от своей предшественницы, кайзе- ровской военщины, так и не осмелился первым применить химическое ору- жие. Не использовал нервно-паралитические вещества, свой единственный выигрыш в научном состязании с Западом и Советским Союзом. И это было единственное разумное решение, принятое за все время существования безумного режима. Другие примеры нам, во всяком случае, не известны.
Что же касается фундаментальной науки, не связанной впрямую с соз- данием вооружений, то ее судьба при фашизме была совсем печальной. До Первой Мировой войны немецкая фундаментальная наука на большинстве направлений была с а м о й п е р е д о в о й. Даже в двадцатые го- ды, в побежденной и обнищавшей Германии, она быстро восстанавливала свое мировое лидерство. Двенадцать лет нацистского господства ее про- сто разрушили.
Как ни старался фашистский режим создавать видимость передового государства со всеми его атрибутами, включая процветающую науку, ре- зультат не мог быть иным. Фундаментальные исследования в сильнейшей степени ускоряют полет гуманной пули. А вся смертоносная сущность фа- шизма состоит как раз в отчаянном сопротивлении ее движению к Цели. Не случайно даже совершенно аполитичное, популяризаторское, безобид- ное Германское общество космических путешествий, основанное в 1927 году, распалось сразу после прихода Гитлера к власти. Космические проблемы по самой сути своей всечеловечны и потому несовместимы с лю- бым национализмом, а с нацизмом - подавно.
После такой катастрофы возрождение было очень долгим. И в пятиде- сятые, и в шестидесятые годы научная "продукция" университетов ФРГ большей частью была второразрядной по сравнению с результатами амери- канских, английских, французских исследований. Только в семидеся- тые-восьмидесятые немецкая наука начала постепенно возвращать былой авторитет. Но даже в конце девяностых, более чем полвека спустя после окончания Второй Мировой войны, Германия, как пишет Николай Шмелев, так и не смогла полностью восстановить ущерб в фундаментальных нау- ках, нанесенный эмиграцией лучших интеллектуальных сил и разгулом фа- шистского мракобесия.
Агрессивность фашизма (если говорить о тех его формах, в которых он проявил себя в Европе) не обязательно ищет выхода в завоеванииях. В меньших странах она может обернуться стремлением к изоляционизму. Примеры известны - Португалия, Испания. В 1946 году Франко, уязвлен- ный волной возмущения, поднявшейся в мире после очередных расстрелов испанских борцов-антифашистов, заявил: "Если мы не можем жить, глядя во внешний мир, мы будем жить, глядя вовнутрь!"
Застойный фашизм франкистского типа, конечно, способен просущест- вовать дольше, чем буйный гитлеровский. Он разлагается постепенно и спокойнее сходит со сцены, умирая вместе со своим лидером. Но в инте- ресующей нас научной области он оставляет после себя такую же пусты- ню. Публикации самого последнего времени свидетельствуют: даже в кон- це девяностых, через двадцать с лишним лет после смерти Франко и на- чала демократических преобразований, испанская наука пребывает в пла- чевном состоянии. Талантливые ученые уезжают из страны в США, Англию, Францию и Германию, поскольку дома лишены возможности проводить серь- езные исследования.
И дело не только в сравнительной бедности испанских университетов. По-видимому, становление самой атмосферы научного поиска и творчества происходит гораздо труднее, чем становление политических и экономи- ческих свобод.