Та, которой не было

Предисловие

Пару лет назад ко мне обратилась молодая женщина с вопросом помочь ей определиться в том, кем она является и как ей состояться в обществе. Получив классическое фундаментальное образование в области естественных наук, она иммигрировала из Восточной Европы на запад, защитила докторскую по антропологии, после чего столкнулась с кризисом идентичности. В основе ее запроса была идея, что она всю свою жизнь жила не по собственному сценарию, а по шаблону, унаследованному от родителей. Пытаясь отделить свое от привнесенного, она проводила всяческие эксперименты со своей внешностью, пробовала различные хобби, увлеклась психологией и популярной литературой на тему самореализации. Более того, за год до нашей с ней встречи она полностью изменила имя, таким образом надеясь оставить позади тот груз прошлого, которому уже не было место в ее нынешней жизни. Она долго и упорно пыталась со всем справиться сама, но тем не менее это не приносило желаемых результатов. Вследствие этого она решила обратиться за помощью ко мне.

Узнав, что я перерабатываю материал по работе с клиентами для широкой публики и в образовательных целях для начинающих психологов, а также для всех тех, кто интересуется психоанализом, она дала свое разрешение на публикацию наших с ней бесед, которые во время совместной работы записывались в виде аудиофайлов. Поэтому данная книга является по большому счету транскриптом всех наших с ней сессий. Для соблюдения конфиденциальности имена и памятные даты были изменены.

Действующие лица

Доктор Дебора Роуз, 48 лет, психотерапевт-аналитик, ведущая частную практику в течение 20 лет.

Клиент – Кэрри Милтон, 30 лет.

День рождения

– Знаете, доктор, почему время перед днем рождения чувствуется так странно? Приблизительно за месяц до даты начинает казаться, что смотришь на мир через какой-то фильтр воспоминаний, как если бы перед глазами постоянно крутили пленку с черно-белым кино, а реальность просвечивала сквозь нее. Это потому, что рождение для младенца невероятный стресс, и тело помнит об этом. И оно готовится к физической сепарации с утробой матери, к выпадению в реальность, когда придется дышать собственными легкими, придется учиться есть пищу самостоятельно, а не получать все готовое с током крови.

– Такое чувство возникает, что вы скучаете по тому времени.

– Времени зависимости, когда реальность полностью определялась состоянием матери, когда она кормила, и она же травила своим стрессом, своими тревогами, страхом? Не уверена. – Она усмехается грустно и отводит глаза, переводя взгляд на пол.

– Почему вам кажется, что вас тогда травили?

– А как иначе? Отец служил в армии в другой стране, она ждала от него письма с приглашением присоединиться. В случае чего у нее была договоренность с его матерью, что та поможет с родами. Но государственную квартиру, в которой она до этого жила, забрали, бабка отказалась помогать, а взамен предложила поехать к родителям матери. Те на тот момент уже жили в другой стране, поэтому ей женщине без опыта самостоятельной жизни в середине ноября за две недели до родов пришлось переезжать из одной страны в другую. Сомневаюсь, что тот коктейль, который доставался младенцу внутри нее, передавал ему только радужные оттенки настроения матери. Думаю, это скорее было похоже на океан из бесконечной тревоги, из которой так просто не вылезти на берег.

– Вам тоже кажется, что сейчас вы в океане из бесконечной тревоги, из которой так просто не вылезти на берег, да, Кэрри?

– Да, доктор, именно так, – с неохотой признает она и вздыхает.

– Мне очень жаль, что все было именно так, действительно жаль. Может, вы уже думали о том, для чего жизнь создала для вас этот опыт?

– Может, как раз для того, чтобы я обратилась к вам, доктор? – ее губы кривятся в ироничной улыбке. – чтобы рассказала всю историю от начала и до конца, такой, какой ее помню. Мне ведь кажется, что, когда смотришь внутрь себя, собственная история такая понятная, без пробелов, но теперь я в этом не уверена.

– В чем именно не уверены, Кэрри?

– В том, что я ее правильно запомнила.

– Почему вас волнует этот вопрос?

– Я не уверена, что из моих воспоминаний объективная реальность, а что интерпретация. Более того, ведь интерпретировала же я события тогда, когда они со мной случались, то есть тем умом или ребенка, или подростка, или уже взрослой, но значительно менее зрелой, чем сейчас, а теперь я хочу посмотреть на собственную жизнь как плавный рассказ без пауз и пробелов, чтобы понять, кто я и куда иду, чтобы те интерпретации, которые создал мой менее спокойный ум ранее, заменить на более конструктивные. В этом же есть смысл, доктор?

– Да, есть. Совершенно с вами согласна. Но зачем тогда вам я с вашим-то умом?

– Чтобы не отвлекаться, доктор. Мне нужен кто-то, кто не позволял бы мне уходить в философские размышления, не позволял бы включаться моим психологическим защитам, а удерживал бы весь фокус повествования на его основной мысли.

– И как бы вы ее сформулировали, Кэрри? Основную мысль вашего повествования?

– Я хочу последовательно рассказать историю своей жизни от начала и до настоящего момента, чтобы пересмотреть более осознанно свои интерпретации, проститься с тем, с чем пришла пора проститься, и таким образом очистить место для новой себя.

– Что значит «новая Вы»?

– У меня такое чувство, что в людях очень мало собственного огня, собственной воли, осознания своих истинных потребностей и желаний. Мы все живем прошлым. Оно – наш фундамент, но и груз, наслаивается на сознание, как старые чертежи. Видели когда-нибудь почти прозрачную бумагу для того, чтобы копировать рисунки и чертежи?

Поворачивая голову ко мне, она выжидающе смотрит на меня. Я киваю и только после этого она продолжает:

– Так вот, все люди, с которыми мы общаемся, как будто передают нам чертежи построек их домов, их мировосприятия. И поэтому на нашем рабочем столе и накладываются все эти чертежи из почти прозрачной бумаги. Но собственный чертеж где-то среди них или даже еще не нарисован, но мог бы, если выделить из элементов чужих чертежей те, что откликаются в сердце, и сопоставить их вместе.

– И вам сейчас кажется, что ваш чертеж еще пока не нарисован?

– Да, но я могу это сделать, если расскажу вам мою историю. Тогда я выкину из головы ненужные чужие чертежи, и составлю из понравившихся в них деталей свой собственный.

– Как вы чувствуете, Кэрри, вы готовы встретиться лицом к лицу с этой задачей? Чувствуете себя в достаточной степени сильной?

– Да, доктор, кажется, что уже да.

– А когда наше с вами погружение в вашу историю жизни подойдет к концу, как Вам кажется, на что это будет похоже?

– Думаю, что тогда у меня будет перед глазами карта с отмеченными на ней вехами, которые уже прошла, и понятным маршрутом, в направлении которого теперь нужно двигаться.

– Получается ваши наслоенные друг на друга чертежи превратятся в одну дорожную карту?

– Да, именно так мне и видится, доктор.

– Что ж, а какие при этом возникают чувства, когда вы представляете эту готовую карту в вашем воображении?

– Чувства уверенности в себе, надежности и стабильности, чувство того, что могу все, и мне теперь нечего опасаться, что теперь я могу двигаться по жизни легко и свободно, осуществляя в реальности свои мечты и планы, воплощая собой все свои ценности и интересы, не оглядываясь назад на прошлое и по сторонам на тех, кто осуждал или оценивал.

– А что вы чувствуете, когда смотрите на стол с чертежами?

– Потерянность. Они все наслоены друг на друга, их много, и я не знаю, с чего начать. Это вызывает у меня чувства паники и страха, что не справлюсь со всем сама, что времени слишком мало, и я не успею разобрать этот завал за всю свою жизнь.

– Хорошо, но теперь-то вы не сами, Кэрри. Мы здесь в этом кабинете вдвоем. Что помогло бы Вам начать разбирать этот завал?