Не верь мне

Глава 1

Дом встречал меня недовольным сопением ребёнка. Ещё не успела переступить порог, как взгляд сам собой наткнулся на хмурые бровки и надутые губки.

– Крош? – настороженно интересуюсь я, предчувствуя, как мечты о сне после ночной смены разбиваются о суровую реальность матери-одиночки.

Сын недовольно топает ногой и продолжает выпячивать свои и без того пухлые губы.

– Что-то случилось? – прощупываю почву, прекрасно зная, что никто мне ничего так быстро не пояснит.

Часы показывали начало восьмого. Для воскресного утра это было непростительно рано, но у Крошика было своё мнение на сей счёт. Он рассматривает меня своими зелёными глазами, так сильно похожими на мои, а я не торопясь снимаю с себя сапоги и верхнюю одежду, давая ему возможность окончательно оформить свою обиду. А то, что деть обижен, практически написано у него на лбу. Вот бы ещё узнать, чем непутёвая мать успела провиниться за время своего отсутствия.

Сил не было откровенно ни на что, хотелось в душ и спать. А если бы не моя природная чистоплотность, я бы с превеликим удовольствием и душ миновала.

Подхватив пакеты с продуктами, увлекаю сына за собой на кухню.

Крош с самым серьёзным видом сидит за кухонным столом и крутит в руках упаковку с творожками, пока я раскидываю покупки по полкам холодильника.

На тесной кухне пахнет пирожками – вчерашний презент внукам от моей матушки, уверенной в том, что те, брошенные непутёвой матерью на произвол, растут подобно сорнякам. Отсюда и её желание в каждый свой визит подчеркнуть мою нерадивость как матери, хозяйки и жены. Впрочем, последнее давно уже было неактуально.

– Как ваш вечер прошёл? – вновь пытаюсь достучаться до сына, который всё так же игнорирует вопросы, излишне пристально рассматривая «Растишку».

Устало вздыхаю. Ну вот почему всё так? Не ребёнок, а самый настоящий партизан, неужели небесам не было угодно приложить к нему хоть какую-нибудь инструкцию по применению?

– Ты кушал вчера бабушкины пирожки?

Молчит.

– А Анюта тебя не обижала?

И тут деть резко вскидывает на меня свои огромные глазёнки. О как. Кажется, угадала, может быть, всё банально, и дети просто поругались?

– Крошик… – очень жалостливо зову я сына, под стать ему надувая губы, а про себя прошу, чтобы он смилостивился надо мной. – Что там Анька наша натворила?

Он отодвигает творожок в сторону, видимо, уже готовый выплеснуть своё негодование. Подхожу и сажусь перед ним на корточки, кладя свои ладони на острые детские коленки.

– Она тебя чем-то обидела?

Вместо ответа ребёнок сначала кусает свои губёшки, а потом.... А потом плотину прорывает, и он на одном дыхании выпаливает:

– Аня вчера бабушке сказала, что её папа приезжает. А почему тогда мой папа ко мне не едет?

Разговор был долгий и тяжёлый. Само то для раннего утра после бессонной ночи. Знала же, что рано или поздно сын начнёт задавать вопросы о своём отце. Знала и всё равно не была к этому готова.

Нет, это был не первый наш разговор по душам. В свои пять лет ребёнок уже давно и прекрасно всё понимал. Он ходил в садик, гулял на улице, встречался с родственниками, слушал старшую сестру. Крош отлично представлял, что бывают семьи полные, а бывают неполные. Что у кого-то есть только мама, а у кого-то только папа, а у некоторых счастливчиков бывает полный боекомплект. А то, гляди, и больше. Вон у Лены Самойловой из его группы папы менялись ровно через каждые семь месяцев. Почему семь? Не знаю, но мы как-то с приятельницей из садика ради интереса даже подсчитали.

Семьи бывали разные. Он знал. Давно смирившись, что у нас этого самого папы нет и живём мы втроём – мама Оля (это я), Крош (он) и Аня (сестра). Пару раз в неделю, когда мама Оля сбегала на работу, с ними по вечерам сидела бабушка Рита. И всех это прекрасно устраивало, ну, за исключением бабы Риты, но это была отдельная история.

Ребёнок даже прекрасно осознавал, что у старшей сестры всё-таки есть свой папа, к которому она иногда уезжала на каникулы в другой город, общалась по телефону и получала подарки по праздникам. Крош знал, переживал, но не показывал.

К тому же, мы с Аней всеми силами пытались сделать так, чтобы он не чувствовал себя обделённым. Дочь никогда не хвасталась перед братом новыми вещами или игрушками, с самого детства понимая, что мелкого это может задеть. Они вообще у меня оба были на редкость понятливыми.

Так вот, до вчерашнего вечера загадочный Анин папа оставался для Кроша существом мифическим и живущим «Гдетотам». И, возможно, продолжал бы оставаться им и дальше, если бы моя двенадцатилетняя дочь не решила поделиться с моей матушкой известием о том, что к нам едет Ревизор… тьфу ты. Ну, не Ревизор. Вообще-то, бывшего мужа звали Сергеем, но последние шесть лет я старалась об этом не вспоминать.

Крош услышал. Понял. Задумался. Накрутил себя за ночь, сделав к утру определённые выводы. Вполне правильные выводы. По крайней мере, моя совесть подсказывала мне, что ребёнок имеет полное право обижаться на судьбу за то, что у него всё не так. Ладно, не на судьбу, на меня. Но ведь прошлого не изменить? Не изменить. Поэтому и нам всем надо было с этим как-то жить. Собственно, чем мы упорно и занимались последние пять лет.

Спустя полчаса времени и сотни неудобных для меня вопросов, сын уснул, прижимая к себе голубого зайца. Я тихо вышла из его комнаты, аккуратно притворив за собой дверь, проверила спящую дочь, поправив ей одеяло, и лишь только после этого позволила себе запереться в ванной и разреветься. Серёжа возвращался в город.

Контрастный душ помог немного прийти в себя, поэтому из ванной я выходила уже вполне успокоившаяся, запрещая любые мысли о бывшем муже.

На этот раз в коридоре меня встретила Анютка, заспанная и лохматая.

– Ты чего? – удивилась я, когда дочь налетела с объятиями, с силой прижимаясь ко мне. Казалось бы, вон какая тощая, вопреки всем стараниям моей мамы, а сильная… у меня аж кости хрустнули. – Ань, ну что такое?

– Мам, – зачистила она. – Я не специально, Крош сам всё подслушал, я не думала, что он на кухню придёт…

– Тсссс, – останавливая я поток её слов. – Давай ещё раз. Но с самого начала.

Нового я, конечно, ничего не узнала. Разве что только в очередной раз убедилась в том, что приезд Ревизора – дело решённое и необратимое. У меня был лишь один-единственный вопрос:

– Мне почему не сказала?

– Я думала, что ты расстроишься.

– А бабушка не расстроится, – всплеснула я руками, уже догадываясь о том, что последует дальше.

И дочь, разумеется, не подвела.

– Ну, бабушка к папе хорошо относится…

Мы познакомились ещё в школе. Четырнадцатилетние, юные, неугомонные и слегка безбашенные.

Серёжка Измайлов перевёлся к нам в середине учебного года, и по какой-то нелепой случайности нас посадили вместе. Жилистый, высокий, с коротким ёжиком тёмных волос и наглым взглядом исподлобья. Завалился ко мне за парту, широко расставив свои уже тогда длинные ноги, захватывая большую часть свободного пространства. Пришлось презрительно фыркнуть и хорошенько пнуть его в голень. За что уже на следующий день я поплатилась своими длинными волосами, в которые самым невинным образом прилетела жевательная резинка со стороны нового соседа. Спустя пару дней, в момент бурной радости по поводу моей новой причёски, из моих рук неожиданно вылетела открытая бутылка с водой и прилетела ровнёхонько на лежащие рядом тетради и учебники. Угадайте чьи. Правильно, сидящего по соседству Измайлова, одарившего меня взглядом, полным ничем не прикрытой ненависти.

Следующие несколько месяцев оказались гонкой на выживание. Он прятал мои вещи – я заливала его тетради клеем, он подкладывал мне кнопки – я стучала на него учителям, когда он пытался списывать у нашей отличницы Катьки, за что он подговаривал своих дружков, чтобы те дразнили меня «Воблой». Раза четыре я почти улетала с лестницы, больно ударявшись разными частями тела, а он случайно получил локтем в нос на уроке физкультуры. В общем, полгода для нас пролетели весело, с шумом и гамом. Но самым поразительным было то, что все наши баталии прошли незамеченными для взрослых.