Страница 9 из 22
На следующий день после принятия этой нерусской дряни у неё начались тошнота, рвота, диарея и в конце концов вышли окровавленные куски нерождённого ребёнка. Не поверив в эффективность сатанинского зелья, она явилась в подпольный абортарий. Прекрасно осознавая, что, добровольно идя на аборт, она покушалась на свою собственную жизнь – тяжелейший из грехов, подлежащий наложению епитимьи. На всю оставшуюся жизнь выжженным на душе тавро сохранила её память: шесть ступенек в тёмный подвал, наполненный под потолок гнойным запахом греха; толстую «чёрную» акушерку с «глазами санпаку», в замызганной маске на носу и забрызганном кровью клеёнчатом переднике мясника; введённый ей внутрь трижды проклятый гинекологический корнцанг и непереносимый скрип скобления, напоминающий шаги человека, идущего в мороз по снегу: хруст, хруст, хруст, хруст.
Потом сутки, проведённые на ночном горшке, полностью очистили не только её тело, но и сознание, одурманенное умышленным детоубийством. Только сейчас она поняла глубину своего грехопадения и решила принять монашеский постриг. Она бежала с глаз долой от людей, но это была лишь попытка бегства от себя самой. Она уехала трудницей в недавно открывшийся Барятинский Софийский женский монастырь Елецкой епархии, чтобы в страданиях замаливать свой смертный грех. Здесь она познакомилась и подружилась с раскаявшейся в своих грехах послушницей сестрой Фисой – чистейшей души человеком, в миру Анфисой Яковлевой – неулыбчивой, но глубоко сострадающей падшим душам и убогим. Эти две родственные души раскаявшихся грешниц объединяло желание до конца пройти весь тернистый путь христианского обоготворения самой Любви к ближнему.
В монастыре Агафья приняла известие о трагической гибели своего мужа Станислава Стасина, канувшего в морскую пучину вместе с шестьюстами моряками эскадренного броненосца «Петропавловск» во главе с адмиралом Макаровым. Она считала себя причастной к гибели ни в чём не повинных людей. Это глубокое чувство вины долгое время терзало её душу. Когда-то, в первую брачную ночь, ложась в постель с нелюбимым мужчиной, она в сердцах пожелала ему смерти, а несчастный Стасин потянул за собой других. Почему в ту роковую ночь небеса не разверзлись и Господь Бог не покарал её за эти мысли? Ведь она знала, что любая мысль, как и слово, хорошее оно или плохое, отправляясь в Пространство, не исчезает бесследно и материализуется. Нате вам! Самое конкретное тому подтверждение! Несколько недель подряд, оставаясь по ночам в своей келье, она молилась за упокой души невинно погибших моряков. Это была её страшная тайна, которую она хранила до конца своей жизни.
Сестра Агафья слыла по всей епархии лучшей повитухой. В то время в России очень часто беспричинно, во сне, умирали дети десяти-двенадцати недель от рождения, и помогать приходу новой жизни – самое богоугодное дело. Её приглашали принимать роды во все соседние деревни и даже за глаза звали «повитуха – ангельские руки». Никому не было отказа, и денег за родовспоможение она не брала. Добрые люди благодарили её по-разному: кто подарит платок, кто вязаные варежки из козьей шерсти, кто отрез добротного сукна на платье. Другой раз за принятую двойню подарили новую пару зимних английских офицерских ботинок и ещё полушубок из овчины. Но чаще всего давали молоко, масло, яйца, сало и другие продукты питания.
Однажды весной Агафья принимала роды поскрёбыша у одной немолодой женщины. Такие роды всегда трудные, с большим риском как для ребёнка, так и для матери. Но, слава Господу, всё обошлось благополучно. Агафья уже собралась уходить, как к ней вышла мать роженицы, слепая старушка – божий одуванчик, и протянула завёрнутого в шерстяную тряпочку щенка – месяц от роду:
– Возьми, сестра, на память эту девочку.
– Да куда мне её! Я же в монастыре живу, а за щенком уход нужен.
– Возьми. Она тебя не обременит. Полюбишь её, и однажды она спасёт тебе жизнь.
– Ну хорошо, коли так. Спасибо.
– Храни тебя Господь, милая.
Так в жизни Агафьи появилась Джильда – чистокровная немецкая овчарка. Скоро они действительно подружились и не мыслили жизни друг без друга.
В принципе, Агафья считала свою жизнь счастливой. Она делала богоугодное дело и этим была защищена от всякого рода собственной греховности. Пока не произошёл один случай.
Её пригласили на приём родов в далёкую от монастыря деревню. Это были первые роды молодой женщины – писаной красавицы. Вокруг роженицы суетились соседки, в сторонке стоял озабоченный муж. Ещё бы, для этой семьи это был долгожданный ребёнок. Говоря современным языком – в силу генетических особенностей супругов вероятность рождения у них ребёнка была крайне мала. Они это знали, и все соседи и родственники это знали, но не знали, как им помочь. Молодожёнов любили и как-то очень по-русски жалели, моля Бога послать им ребёночка. Бог услышал, и женщина забеременела первый и, наверное, последний раз. Всё было хорошо, и вот настал день, когда надо рожать. При осмотре будущей мамы Агафья пришла к выводу, что самостоятельно родить эта женщина не сможет. У неё анатомически узкий таз, а ребёнок слишком большой и не сможет пройти через узкое костное кольцо. Кроме того, возможно, плацента расположена на пути прохода ребёнка. Отошли воды, и настал критический момент принимать решение, кому спасать жизнь – матери или малышу. Если немедленно не сделать выбор, могут умереть оба. Из всех присутствующих никто не хотел брать на себя эту пагубу предпочтения, заведомо отказывая кому-то в жизни. Все вдруг отступили и посмотрели на Агафью, ожидая её вердикт. Та буквально застыла под их взорами. Внутри Агафьи всё вопило: «Почему именно мне надо выбирать, кому жить, а кому нет?! Почему я должна принять на душу этот грех?! За что?!» В ответ холодные бессердечные взгляды: «Если спасёшь ребёнка – ты виновна в том, что не спасла мать. Если спасёшь мать – ты виновна в том, что не спасла ребёнка». Эти дьявольские взоры оставили на сердце Агафьи глубокие раны, не зажившие до конца её жизни. Не дай вам Бог когда-нибудь столкнуться с такой дилеммой. Через полчаса Агафья извлекла из мёртвого тела женщины чудную девочку весом почти пять килограммов.
Монахини женского монастыря жили по заветам своих предков: «Руки в работе, а сердце с Богом». Они жили, отгородившись от мирских страстей, с открытыми друг другу сердцами, без лени, зависти и лжи. Но окружающий мир жил по своим законам и правилам. Каждая из них по-своему и все они вместе наблюдали, как стремительно меняется жизнь за стенами их обители. Они были уверены в том, что пришло безбожное время всех пороков, время торжества чудовищ, за которым наступает конец света. Каждый день они смиренно ожидали ниспослания им последнего земного испытания и молились за спасение своей души.
В конце января 1918 года Барятинский Софийский женский монастырь был разграблен бандой прихожан местного храма. Обитель была разорена, украдены запасы продовольствия, угнан скот, изнасилованы и убиты многие монахини. Трудница Агафья вместе с сестрой Фисой защищали монастырский иконостас. Предчувствуя беду, мудрая Фиса подозвала к себе Агафью и, надевая на неё свой нательный крестик, сказала: «Отдаю тебе свою жизнь. Ничего не бойся, Христос с тобой!» – и отправила сестру Агафью с главной святыней, Ахтырской иконой Божьей Матери, в подвал монастыря, а сама преградила путь бегущему за ними бандиту. Сестра Фиса стояла, словно христианский крест, вытянувшись во весь рост и широко раскинув руки, когда злодей вонзил в неё остро отточенный толстый железный прут. От неожиданности Анфиса вскрикнула и, широко раскрыв глаза, замерла. Убийца обомлел, когда увидел улыбку на устах проклятой монашки и своё отражение в её затухающих зрачках. В это мгновение сестра Фиса, словно Иисус, прощала его. Через неделю, поймав на грудь смертоносную пулю от хорунжего Пичканова из карательного отряда генерала Бутова, этот грешник вспомнит глаза и посмертную улыбку убиенной послушницы Фисы и, искренне раскаявшись в содеянном злодеянии, будет прощён. Божья тварь Анфиса найдёт своё успокоение, потому что, жертвуя своей жизнью, она спасла заблудшую душу православного отрока. Спустя годы на смертном одре Агафья, вспоминая этот эпизод своей жизни, поняла, что не она прятала икону, а монастырская святыня привела её в подвал, пряча Агафью от безбожников.