Страница 4 из 7
Короче говоря, еще 20 сентября он донес о готовящемся покушении Луи Антуану Бурьенну, секретарю и близкому другу Наполеона, с которым они в свое время вместе воспитывались в Бриеннской военной школе. Тот хорошо заплатил за полученную информацию и тут же передал ее первому консулу. Наполеон довольно потирал руки. Начальник его полиции Фуше, наводнивший Париж своими агентами и провокаторами, ничего не знал, а он, Наполеон Бонапарт, уже был в курсе планов «эксклюзивов». Потом, правда, Фуше пожал плечами и заявил, что знал обо всем и просто не хотел вмешиваться в дело, которым уже занимаются другие.
Посчитав себя в безопасности, Наполеон поехал в Оперу, где на него должны были напасть. Здание театра и все окрестные улицы были заполнены переодетыми людьми префекта полиции Дюбуа, которому была поручена финальная фаза этого дела. Наполеона сопровождал начальник его гвардии генерал Ланн – здоровенный детина, бывший крестьянин-гасконец, взявший на себя роль личного телохранителя. Когда же заговорщики попытались приблизиться к ложе первого консула, их схватили и препроводили в тюрьму Тампль. За содействие в поимке «эксклюзивов» капитан Аррель был восстановлен на службе и назначен комендантом Венсеннского замка.
Позже стали говорить, что это покушение на Наполеона на самом деле было лишь полицейской провокацией, организованной хитроумным Фуше, который чуть ли не лично снабдил «эксклюзивов» оружием, а потом специально отошел в сторону, предоставив возможность «отличиться» другим.
Американский историк Вильям Миллиган Слоон утверждает:
«Многие, в том числе и сам Бонапарт, думали впоследствии, что хитрый министр полиции вел двойную игру и умышленно приберегал шайку заговорщиков, чтобы пустить ее в дело, если это понадобится для его собственных целей».
Существует также версия, что этот заговор был инспирирован самим Наполеоном. Его личный секретарь Бурьенн в своих «Мемуарах…» рассказывает:
«Время шло, но ничего не происходило. Первый консул терял терпение. Наконец Аррель пришел и сказал, что у них нет денег, чтобы купить оружие. Ему их дали. На следующий день он пришел и сказал, что оружейник их не знает и не хочет продавать оружие без разрешения. Пришлось открыться Фуше, и тот дал оружейнику разрешение, права на которое у меня не было».
Трудно поверить, что хитрый и осторожный Бурьенн делал что-либо, не посоветовавшись с Наполеоном.
Французский историк Жак-Оливье Будон развивает эту мысль:
«Бонапарт ловко воспользовался этим заговором. <…> Он стал проводить мысль о том, что его смерть повлечет за собой хаос в стране. Если же он будет облечен доверием нации, то сможет выполнить задачу, которая на него возложена. Заговорщики были схвачены, но их не судили немедленно. Правительство не желало публичного процесса, который мог иметь два пагубных последствия: он предоставил бы трибуну обвиняемым и спровоцировал бы другие покушения подобного же рода».
После ликвидации «заговора кинжалов» полиция начала репрессии против наиболее активных якобинцев. По левой оппозиции был нанесен решительный удар, и это, действительно, было крайне выгодно Наполеону, готовившему страну к своей будущей диктатуре.
Историк Адольф Тьер по этому поводу делает следующий вывод:
«Попытка Черакки, смехотворность которой не была еще известна, стала своего рода предупреждением, испугавшим всех. Боязнь вновь окунуться в хаос охватила умы и породила всеобщее воодушевление по отношению к первому консулу. Толпа побежала к Тюильри. <…> Все общественные власти последовали этому примеру».
И со знаменитым автором «Истории Консульства и Империи» трудно не согласиться. Действительно, французы так устали от революционного беспредела, что теперь генерал Бонапарт стал для них олицетворением долгожданного порядка и стабильности. Никакие заговорщики им были не нужны. Хватит уже, натерпелись за 11 лет…
Влияние Фуше после «оперативной ликвидации попытки покушения» на первого консула также очень существенно и надолго усилилось. Позже в своих «Мемуарах…» Фуше писал:
«Это дело произвело много шума; это и было нужно».
Полиция была увеличена численно, получила новые полномочия, на нее было выделено дополнительное финансирование. Короче говоря, было сделано все то, чего добивался ее начальник – Фуше.
После такого поворота в повествовании на личности Фуше хотелось бы остановиться поподробнее.
Жозеф Фуше родился в Нанте в 1759 году в семье потомственных моряков и купцов, но ребенок оказался слаб здоровьем и поэтому не пошел по стопам отца. Тощий, бледный, узкоплечий он успешно закончил коллеж, а после этого был отправлен отцом в Париж, где продолжил обучение в семинарии. Там он тоже хорошо учился и отличался прилежанием.
В Париж Фуше попал в ноябре 1781 года, а через год уже сам отправился преподавать математику в коллеж провинциального городка Ньор. Пять лет спустя, поработав в Сомюре, Аррасе и Нанте, он вновь перебрался в Париж.
Биограф Фуше Стефан Цвейг пишет:
«Он мог бы пойти дальше, стать патером, а, быть может, со временем даже епископом или кардиналом, если бы дал монашеский обет. Но для Жозефа Фуше типично, что уже на этой первой, самой низшей ступени его карьеры обнаруживается характерная черта его существа – нежелание бесповоротно и навсегда связывать себя с кем бы или с чем бы то ни было. Он носит священническое облачение и тонзур[4], он соблюдает монастырский режим вместе с остальными патерами, в течение всех десяти лет своего пребывания у ораторианцев он ничем не отличается от священнослужителя ни внешне, ни внутренне. Но он не принимает пострижения, не дает обета. Как всегда, во всех положениях он не отрезает себе пути к отступлению, сохраняет возможность переменить ориентацию».
Несколько лет ортарианской школы научили Фуше очень многому, что в будущем пошло ему на пользу, – главным образом технике молчания, важнейшему искусству скрывать свои мысли, мастерству познания душевного мира человека и его психологии.
Работая в Аррасе, он познакомился с местным уроженцем Максимильеном Робеспьером, во многом определившим его первоначальные политические пристрастия и поступки. Они стали завсегдатаями литературного общества «Розати», своеобразного содружества интеллектуалов города Арраса, и вскоре между ними установилась искренняя дружба. Во всяком случае, когда в 1789 году Робеспьера избрали депутатом Генеральных штатов, деньги на поездку в Париж ему одолжил именно Фуше. Известно также, что Шарлотта Робеспьер, сестра Максимильена, симпатизировала Фуше, и повсюду болтали об их помолвке. Почему, в конце концов, этот брак не состоялся, так и осталось тайной.
Вскоре Фуше организовал «Общество друзей конституции» (такие общества в то время организовывались повсюду. – Авт.) и стал вести активную политическую жизнь, но тут его отозвали в Нант преподавать в том самом коллеже, где он когда-то учился. Но и там Фуше не забыл своих политических пристрастий и в 1791 году стал президентом местного «Общества друзей конституции». В следующем году он был избран в Конвент от департамента Нижняя Луара, сменив тонзуру на трехцветную кокарду депутата. В это время Жозефу Фуше минуло 32 года.
Вновь оказавшись в Париже, Фуше некоторое время не подавал никаких признаков активности, приглядываясь и обрастая необходимыми знакомствами. Но потом он примкнул к жирондистам, а после этого, когда политическая конъюнктура изменилась, перешел в лагерь якобинцев. Уже тогда он сформулировал для себя четкое правило: всегда быть вместе с победителями, ибо победителей не судят.
В 1793 году Фуше голосовал за смертную казнь короля Людовика XVI, потом стал комиссаром Конвента в родном Нанте. Там он сформировал батальон национальной гвардии и, базируясь на его штыках, установил в городе революционный порядок. Потом аналогичную миссию он не менее успешно выполнил и в Вандее. Созданный к тому времени Комитет общественного спасения не мог не обратить внимания на решительного комиссара, и вот Фуше уже в Лионе, только что занятом республиканскими войсками. Его задача там состояла в том, чтобы жестоко покарать бунтовщиков.
4
Тонзура – выбритое на макушке место у католических духовных лиц, знак духовного звания.