Страница 16 из 31
От страха и боли Змея сжала вытянутую ладонь в кулак и, падая назад, успела заметить что, повинуясь движению пальцев, ее дух резко стянул края раны, перед тем, как разорвать связь. При этом Лис захрипел, подаваясь вперед. Глаза его на миг подернулись мутной пленкой. Он вскочил и, схватив Олгу за протянутую к нему руку, вывернул кисть так, что кости затрещали, ломаясь. Змея зашипела, крепко сжав зубы, и пяткой ударила Лиса в колено. Нелюдь отпрянул, выпуская из своей железной хватки сломанное запястье, ткнулся о косяк, и медленно сполз по нему обратно в лужу, удивленно косясь проясняющимся взором на тяжело дышавшую Ученицу, баюкающую свою сломанную руку. Стоять ему было трудно.
– В следующий раз я тебе голову отверну, поняла? – спокойно произнес Учитель, тяжело поднимаясь. – Баня готова?
Олга что-то утвердительно буркнула. Он на миг замешкался у распахнутых в непогоду дверей.
– На медведя наткнулся. Они, сволочи, голодные по весне…
И вышел, оставив Змею размышлять… Кстати, было над чем!
Вытирая с пола лужу, Олга думала не только о своей новообретенной способности к опосредованному восстановлению. Что-то такое она уже подозревала за собой, руководствуясь хотя бы той же легендой о Змее-Врачевателе. Нет, не это занимало ее в первую очередь. Лис!
Хоть рана и была глубока, но не настолько, чтобы йок так долго истекал кровью. Сколько времени прошло с момента встречи с разъяренным животным? Час? Два? Кровь должна была запереться сразу. Но по какой-то неизвестной причине она не спешила загустеть. Почему дух так вяло отнесся к травме своей оболочки? Что-то помешало ему провести процесс восстановления по правилам! Но что? Печати? Вряд ли. Хотя, может быть, зверь задел одну из них. Нет, воздействие на телесном уровне не произведет должного эффекта. Или произведет? Или это был не медведь? Чушь какая-то!
Олга, присев рядом с ведром, напрягла память, сжимая в руке мокрую тряпку. Она пыталась восстановить перед своим мысленным взором сплетение узоров на теле нелюдя. Четыре светящиеся полосы ран глубокой бороздой рассекают сетку линий от правого бока и через всю грудь. Видимо, Лис, подойдя слишком близко, с полуоборота резанул мечом по горлу вставшего на задние лапы медведя и не успел увернуться от когтей, буквально вырвавших четыре куска плоти из правого бока. Сплоховал, ой, сплоховал Учитель! Устал что ли? Что же могла задеть когтистая лапа? Олга нахмурилась. Картинка, возникшая перед ее внутренним взором, была на удивление отчетливой и яркой. Нетронутая изумрудная ладонь на затылке. Беспалая – справа от сердца. Само сердце – сгусток рыжего света. Тепло-красные легкие. Голубоватая вязь, похожая на переплетение древних буквиц, тонкими струйками сгущается в районе… между пятым и шестым ребром справа и уходит в разрезанную острым когтем… лиловую точку? Зона слияния голубой крови духа и красной – человека! Слабое место! Ага, размером с ноготь…
Олга тяжело вздохнула. Сколько же ей еще предстоит освоить, прежде чем она сможет послать свой клинок с такой точностью и в такой защищенный участок тела, прикрываемый плечом. А ведь она уже сегодня могла избавиться от мучителя. Следовало лишь развести, а не сомкнуть пальцы, и Лис лишился бы сознания от потери крови. А потом голову…
Олгу передернуло. Она отогнала страшную мысль прочь и выплеснула грязную воду за порог.
Лис вернулся нескоро, чисто вымытый и бледный, как снег. Замешкался на пороге горницы, вытирая мокрые пятки, – от бани он шел босиком – и набросился на приготовленный ужин, словно коршун на добычу в голодный год. Змея молча пила пасоку14, исподлобья бросая злые взгляды в сторону уминающего за обе щеки йока. Поев, нелюдь долго в задумчивости оглядывал комнату, после чего принес из прихожей берестяной короб, обтянутый кожами от влаги. Этот короб, как, впрочем, и мешок, Олга трогать не решилась, справедливо опасаясь Лисьего гнева. И вот теперь, поставив суму на табурет, Рыжий извлекал из нее закупленные в городе припасы и вещи: кули со свежей крупой и мукою, десяток толстых свечей, круг сыра, закатанного воском, соль в холщовом мешочке. Со дна он достал узелок. Змея удивленно приподняла брови, наблюдая, как Лис изымает завернутые в тряпицу книги. Одна из них была старым потрепанным сборником стихов фавийских поэтов, две других – трудом о кровяной системе человеческого организма Федотия Озерного и трактатом “о хворях душевных и печени болях” Али Хикмета аль Казиля. Лис повертел в руках увесистый трактат сарриба и протянул Олге со словами:
– Учись. Тебе полезно.
Она молча приняла книгу, ошалело глядя на тисненые буквы переплета. Ее уже не удивили ни рубаха из выбеленного льна с богатым узором по вороту и на груди, ни шелковый, расшитый жемчугом почелок15 с меховой оторочкой и серебряными накладками, прихотливо изукрашенные резьбой, ни браслеты под стать почелку…
В мешке же, что принес с собой Рыжий, оказалось три новеньких арбалета и десяток метательных ножей.
Да, это было действительно страшно – биться с острыми оперенными жалами из стали. Страшно и очень больно. Настолько, что вскоре чувство боли притупилось и стало обычным и незаметным, как стоны раненых в лазарете. Позже пришлось отбивать болты мечом. За пропуски Лис, будучи в дурном настроении, стегал кнутом или им же срывал застрявшие в теле стрелы.
На плацу же Змея танцевала, правда, не столь совершенно, как это делал Учитель. Владея пером как правой, так и левой рукой, она с одинаковой легкостью удерживала меч в обеих ладонях, что непомерно – Олга буквально ощущала это под маской безразличия – радовало Лиса, добавляя его неутомимому танцу искру задора, а урокам – дух соревнования. Вел, конечно, нелюдь, с каждым разом увеличивая требования и скорость, необходимую для сравнивания счета. Вскоре даже Змея прониклась и в какой-то мере полюбила многочасовые кружения по утоптанной в камень земле. Эта легкость, скорость, напряжение упругих мышц, скольжение голыми пятками по нагретой ласковым солнцем поверхности; легкий дымок пыли, постоянно щекотавший лодыжки; теплый ветер, спутывающий волосы; тонкий лен рубахи, приятно ласкающий свободное от бандажа тело, бахрома расшитого подола, овевающая согнутые в полуприседе колени – все это было музыкой, ритмом для которой служило ровно стучащее сердце. Олга стала придумывать свои узоры, разнообразив канву танца. Рука уже не воспринимала меч как инородное тело, а как естественное ее продолжение, и Змея плела искусные кружева, что рано или поздно должны окраситься в цвета чьей-то отнятой жизни. Но мысли об убийстве кружились где-то на краю сознания, не торопясь пробиться в центр, и Олга просто наслаждалась красотой жестокого пляса.
Лис же прекратил лютовать на мечах, он дрался не в полную силу, и Змея злилась, замечая слабину и небрежность в его удивительно красивых, отточенных движениях. Хотя и понимала, что нелюдю, задумавшему серьезный танец, она и в подметки не годилась. Не та скорость, не те умения. Но мысли отвлекали, раздражение сбивало внутренний ритм, и Младшая путала узор и пропускала петли, разваливая структуру танца. Вот тогда начинал злиться Учитель, иногда внезапно срываясь до бешенства, и бил провинившуюся. Подобные вспышки все реже, но случались.
– Не думай, когда в твоей руке меч, готовый нанести удар. Ты – баба, тебе вообще думать не положено! – говорил он, опуская оружие. – А если тебе так хочется плясать со мною на равных, сначала научись слушать мой клинок. А уж после будешь бороться с ним. Мне нет никакого интереса колошматить тебя, как колоду, с утра до ночи. Это скучно! Да и тебе, я заметил, не по нраву.
Лис снова ушел на промысел в середине лета, ближе к концу месяца липня16, когда люди начинали собирать липов цвет, спасавший в зимнюю стужу от хворей, а над пасеками упруго гудели нагруженные нектаром пчелы, предвещая пчельникам хороший урожай и прибыльный торг на ярмарках. Олга, вспомнив свои знахарские привычки, занялась заготовкой лекарственных трав, и, стреляя дичь, вялила и коптила мясо впрок.