Страница 12 из 16
– Товарищ майор, вы меня в деле не берегите! А то…какой к шайтану толк в нашей дружбе?
– Спасибо, Миша. Спасибо, капитан. – Комбат крепко, с чувством благодарности и боевого офицерского братства пожал его здоровую правую руку. – Видит Бог, другого от тебя услышать и не ожидал. Ты, на меня также надейся. «дружба дороже денег, сильнее смерти», – ведь, так говорил твой отец Танка? Верно?
– Так точно, товарищ майор. Вах! Большое горское спасибо, брат, что всё это помнишь. Сердцем хочу сказать, Арсений Иванович…Клянус, ты настоящий человек! Пуст Небо отблагодарит тебя долгой счастливой жизнью. Вэд, ты…ради меня…под пулями, прибыл на правый фланг? Поддержал…
– А то ради кого? – тонко усмехнулся комбат и с нарочитой строгостью погрозил красным рубчатым пальцем. – Но ты, не зазнавайся, герой. Скажи на милость, разве, один эту высоту брал? Или кто то рядом ещё был?
Широкая, обезоруживающая белозубая улыбка, осветила лицо Магомеда:
– Так точно. Хор-рошие слова сказали, товарищ майор. Оч-чен правильные. «Один в поле не воин. Гора не нуждается в горе, а человеку без человека – не быть», – говорят у нас. Э-э, что бы я сделал одын, без своих ребят? Иайй! Жаль полегло их…немеренно.
– Сам говоришь: могилы героев – не на кладбище! – Комбат резко повернул широколобое, напряжённое лицо, вспыхнул камышовой зеленью глаз.
Магомед выдержал жёсткий взгляд, кашляя, с хрипом отхаркивая мокроту, ответил. – После смерти коня остаётся поле, после смерти героя – имя. Мстит будем, товарищ майор! – Огненный, полный испепеляющей ненависти взгляд, будто пуля, обжёг скулу комбата. Страшно мстит будем. За каждую слезу женщины, ребёнка…Смерт фашистскому зверю!
– В цель! В десятку твои слова, Михаил! Мстить – до последнего патрона, до последнего вздоха! Так, чтоб земля и камни горели – плавились под копытами этих нелюдей! Мы не вправе забыть имена наших погибших фронтовых товарищей. Забыть их боевой путь к бессмертной славе.
Но, ты, не тужи, брат! Не одним фашистам чужие шкуры дубить. На Россию – матушку какой только сволочи – погани не рвалось! Ан каждый был – мордой в землю воткнут, на лопатки брошен. Не тужи, Михаил! Будет возмездие! Будет Победа! Но и другое должны мы помнить с тобой…Весь советский народ должен помнить, – багровая краска облила щёки Арсения. Он перехватил пылкий взор Магомеда, жадно хлебнул талого воздуха и негромко, веско сказал. – Когда фашистов не будет и в помине…Когда мир настанет, светлые, добрые времена придут…Дома строить будем…Свадьбы справлять будем…Жёны наши детей рожать…Потомки помнить обязаны, какой ценой, какими жертвами – далась нам эта великая Победа. В этой страшной, священной войне. Так-то вот, Миша, – дрожа ноздрями, Воронов опустил глаза. – Свято помнить обязаны, на века. Не забывать, но главное не допустить новой!
Оба сурово молчали, сосредоточенно слушая бойкую весеннюю капель. Э-эх, раззудись душа молодецкая! В иные бы годы, да эту веселицу капель – усладу сердца! Но теперь…на душе было черно – непроглядно. «Война» – в этом проклятом слове, разложи его на слоги, отчётливо слышалось и читалось: «вой народа», «народный плач».
Комбат поделился «Казбеком». Чиркнули нагретыми на груди спичками, закурили. Над грязными, в серых разводах касками залохматился зыбкий табачный дымок. Под конец перекура, майор со вздохом подвёл черту:
– Да, брат…Убить всё Зло, мы покуда не в силах. Но кое – кому, на этой безымянной высоте, руки укоротить – сможем. Потому, товарищ ты мой, дорогой капитан Танкаев, делай, что нужно. Родину защищай. Ну, а всё остальное потом…
– Небом клянус! Родительским очагом клянус…Это чест для меня. Разрешите, к своей роте…
– Будь, капитан.
– Будь, майор.
* * *
– Товарищ генерал, быстрее! «1-й» на линии! Срочно! – подхватывая на лету. Сброшенный полушубок комдива, вторично выпалил, выбежавший навстречу из штаба. Адъютант Касаткин.
…Последний отрезок пути к КП, через двор, запруженный баррикадами телег и повозок, Березин не шёл, а бежал. Внезапный грохот случившейся канонады, за рекой, южнее плацдарма, частые вспышки осветительных ракет и, шарившие небо и берега, лучи прожекторов, враз натянули нервы. В памяти мгновенно выжглась картина вчерашнего экстренного совещания командиров, которое возглавлял, приехавший на чёрной «ЭМКе», ещё живой – невредимый комдив генерал-майор Андреанов.
Отблески хищных, прожорливых лучей вражеских прожекторов, невероятно мощных, – долетавших даже до левобережных позиций 472-го стрелкового полка, под разными углами рассекали фиолетовую тьму, вонзали в лица и груди солдат, отточенные мгновенные иглы. И когда зрачок генерала встречался с отблеском луча и лимонный, гранатовый или белый укол пронзал глазницу, он всякий раз испытывал болезненное ощущение, будто световая игла наносила ожёг сетчатки его глаз, проникала в мозг, вызывала головокружение и галлюцинацию.
…Взбегая по ступеням крыльца, вчерашнее совещание от «а» до «я» – молнией пронеслось перед мысленным взором Березина.
* * *
…В тесном зале собраний, с низким, давящим взор потолком, стоял крепкий, хоть ножом режь. Запах сырой кожи: сапог, ремней, офицерских планшеток и кобур, пропитанных потом гимнастёрок, и вездесущего табака.
Во главу составленных «Т» стволов, твёрдым, во всю ступню, командирским шагом прошёл чуть сутуловатый комдив Андреянов, сопутствуемый дивизионным комиссаром Черницыным. Генерал отодвинул свой стул, уселся, жёстким движением положил на стол защитную фуражку, красневшую рубиновой звездой, пригладил ладонью залысины волос и, застёгивая пальцами правой руки пуговицу на боковом кармане полевого френча, немного перегнулся в сторону Черницына, что-то говорившего ему.
То комдива Андреянова, сидевшего в центре, по обе стороны рассаживались командиры частей.
Березин слышал, как Валерий Степанович Черницын снова вполголоса что-то сказал Андреянову, посмотрев на ручные часы.
Тот коротко прищурился на собравшихся, остановился на полковнике Березине, занимавшего место против него, и откашлявшись в кулак, твёрдо сказал:
– Я думаю, время начать. Итак, товарищи офицеры, прошу внимания! Как вам известно. Вчера на рассвете, полк товарища Березина вышел к реке Воронеж…И, по моему приказу, попытался форсировать её. – Комдив взял паузу, катнул желваки под кожей; затем гордо откинул голову и, скрипя кожей ремней, привалился к спинке стула. В установившейся тишине вновь четко и твёрдо зазвучал его низкий, с осенним тусклым тембром, голос:
– Что ж, мы столкнулись с тщательно подготовленной, большой обороной противника. В итоге: попытка форсировать р. Воронеж с ходу – закончилась неудачей. Спокойно, товарищи! Будем смотреть правде в глаза. Да, да, полковник Березин, именно так. Взята первая линия неприятеля…но и только! Пришлось вернуться на исходную позицию на левом берегу. За исключением трёх неполных стрелковых батальонов, сумевших зацепиться за правый берег. Я правильно информирован?
– Так точно, товарищ генерал – майор. – Комполка Березин, до сего момента мелко барабанивший пальцами по крышке планшета, энергично поднялся, поднял уроненный взгляд и так же твёрдо ответил, – только с одной существенной поправкой, товарищ комдив. Разрешите?
В его сторону быстро пополз щупающий взгляд генерала. Дёрнув углом рта, потянулся к графину и жадно выпил, вовремя налитый – поданный ему Черницыным, гранёный стакан воды. Комдив будто заливал огонь, охвативший его нутро.
– Слушаем вас, Семён Петрович, – желая поддержать полковника, учтиво вклинился дивизионный комиссар.
– С вашего позволения…Цена этой, так называемой вами, товарищ комдив, «зацепки», – смерти двух командиров батальонов – Дерябина и Худякова. Массовая гибель солдат. Из трёх батальонов, штурмовавших плацдарм…остался один! Который, по моему приказу, возглавил командир, 3-го батальона майор Воронов, дав в помощь ему – комроты капитан Танкаев. Других офицеров, кроме четырёх взводных, из бывших двадцати семи…мы – потеряли! Там на высоте, за рекой, – Березин давясь полынным комом в горле, упирая накалённый взгляд в Андреянова, окреп голосом. – Все, как один, ждут от нас…