Страница 39 из 41
— Мы теряем ее, — кто-то кричит.
— Набор для реанимации сюда и один миллиграмм «Эпинефрина», — кричит другой.
Голоса исчезают, и меня снова поглощает чернота.
Я просыпаюсь в полнейшей темноте. Ничего не вижу, но слышу шмыганье рядом со мной. Кто-то плачет.
— Все хорошо, миссис Шэрон. С ней все будет хорошо. Доктора сказали, что ей нужно время, чтобы очнуться. Они прекратили давать лекарства, которые удерживали ее спящей. Сейчас нам нужно ждать. — Я узнаю голос Джордан. Она, должно быть, там с моей мамой. Ничего не вижу, потому что глаза закрыты, но почему я не могу их открыть? Пытаюсь заговорить, чтобы дать им знать, что я в порядке, но не могу и этого сделать.
— Моя бедная малышка. Я просто хочу, чтобы с ней все было хорошо. Она — мой мир. — Мама плачет сильнее.
— Я знаю. Мне так жаль. — Джордан начинает плакать, и мне бы так хотелось дать им знать, что я в порядке.
Голоса начинают растворяться, и я понимаю, что снова наступает темнота. Черт.
Не знаю, сколько прошло дней, но каждый раз, когда я просыпаюсь, все одинаковое. Я слышу голоса в комнате — некоторые едва различимые — но не могу открыть глаза. Не могу произнести ни слова. Наконец, я преодолеваю тьму, сдерживающую мои движения и голос. Открываю глаза и вижу, что я одна. Жалюзи опущены, но внутрь сквозь небольшие щели проникает свет. Понимаю, что все еще в больнице. Присоединенные ко мне провода сдерживают движения. Мне очень хочется опустошить мочевой пузырь, поэтому пытаюсь встать. Какой-то сенсор, похоже, извещает медпост, потому что через несколько секунд прибегает медсестра.
— А, мисс Галлахер, ты, наконец, очнулась. — Глаза у этой темнокожей женщины очень добрые. Она очень бережно со мной обращается. — Мы ждали, когда ты к нам вернешься. Я миссис Дарем, но можешь звать меня Триша. Куда ты пытаешься пойти, дорогая?
— Ну, эм-м… миссис, то есть Триша, мне очень нужно в уборную.
— Тебе нужно испражниться?
— Мне нужно пописать. — Я снова пытаюсь встать с кровати.
— Все в порядке, дорогая. У тебя вставлен катетер. Можешь просто расслабиться.
Она поднимает так называемый «мешок Фоли», показывая, что он уже наполнен моей мочой. Фу-у, гадость. Мысль о том, что кто-то занимается жидкостями из моего тела, просто ужасна. Я сомневаюсь, но делаю, как она сказала. Какое облегчение, когда подо мной не появляется теплое и влажное пятно.
— Если тебе нужно испражниться, нажми на кнопку, и я узнаю. Я помогу дойти до туалета. — Она указывает на белый пульт, прикрепленный к моей кровати. Поднимает бортики, которые я опустила, пытаясь встать. — Следи, чтобы бортики были подняты. Ты под сильными препаратами, которые могут вызвать головокружение. Бортики защитят тебя от падения.
— Так вот как вы узнали, что я очнулась?
— Да. Если попытаешься встать с постели, на посту медсестры прозвучит сигнал тревоги. — Вот и ответ на загадку. — Кроме того, с такой ногой далеко не уйдешь. — Она поднимает покрывало, и я впервые вижу, что моя правая нога загипсована. Я чувствовала, что мою ногу что-то удерживает, но Триша появилась так быстро, и у меня не было возможности проверить, что же сдерживало мои движения. Мне она нравится. Мне кажется, ей немного за пятьдесят. Она добрая и заботливая, как бабушка.
Я с любопытством смотрю на Тришу.
— Кроме гипса, насколько все плохо?
— Ну, раз ты очнулась, доктор придет и объяснит твои повреждения. Могу сказать, у тебя сломана лодыжка, трещина в ребрах, сотрясение мозга и раны на лице. Также у тебя был пневмоторакс. Им пришлось тебя интубировать, чтобы ты могла дышать.
— Раны на лице? — Я поднимаю руку и чувствую, что лицо и губы опухли.
— Ты лишь это услышала из всего списка? — усмехается она.
— Клянусь, я не тщеславная. Просто интересно, насколько ужасно я выгляжу. — Теперь я чувствую, что моя голова забинтована.
Триша, должно быть, видит панику в моих глазах.
— У тебя была глубокая рана на голове, которая сильно кровоточила. Потребовалось несколько швов, но ее не видно из-за волос.
Я облегченно вздыхаю. Слава тебе, Господи. Я подумала, что мне сделали операцию на мозге. Рассказываю Трише о том, как застряла между бессознательным состоянием и неспособностью заговорить. Она говорит, что у меня было несколько посетителей, а моя мама и молодая девушка ушли за пару минут до моего пробуждения. Они собирались пойти домой помыться и перекусить. Лишь сейчас я вижу цветы в палате.
— Я позвоню им и скажу, что ты пришла в себя. Они хотели узнать в ту же минуту, как ты откроешь глаза.
— Который час? — Я хочу описать ей Грейсона, вдруг он ко мне приходил. Он вообще знает, что я попала в аварию? Я не помню, чтобы слышала его голос. Решаю не спрашивать. Некоторые вещи лучше не знать.
— Девять тридцать, дорогая. Ты была в искусственной коме три дня. Должно быть, ты голодная. Не хочешь позавтракать? — Она поправляет на мне одеяло, укутывая меня.
— Может, немножко. Удивительно, но я не слишком голодная.
— Мне нужно позвонить доктору и сказать, что ты очнулась. Узнаю, есть ли какие-то ограничения по диете, и закажу завтрак. — Она тепло улыбается и уходит.
Я откидываю голову на подушку, пытаясь вспомнить аварию и то, как все пошло не так. Дверь медленно открывается, и я думаю, что это Триша вернулась. У меня перехватывает дыхание, и такое ощущение, что снова произошел коллапс легкого. Это Ванесса. Из всех, кто могу прийти меня проведать, я бы никогда про нее не подумала.
— Как ты себя чувствуешь, Шивон?
Меня поражает наглость этой сучки. Она частично причастна к тому, что я здесь.
— Как будто тебе не пофиг.
— Ну, ну. Спрячь коготки. Я пришла с миром. — Она улыбается мне, но улыбка не касается ее глаз. — Нам нужно поговорить.
— Я не хочу с тобой разговаривать. — Она скрещивает ноги, усаживаясь рядом с моей кроватью.
— Хорошо. Тогда ты меня выслушаешь. Обещаю, ты захочешь услышать то, что я скажу, — усмехается она. — Это обо мне и Грейсоне. Я знаю, он тебе никогда не расскажет, поэтому расскажу я.
Железные нервы у сучки. Я тут сломанная и в худшем состоянии, а она пришла воткнуть свой нож еще глубже. Как мазохистка, я не вызываю медсестру, чтобы вышвырнуть ее отсюда. Она знает, что привлекла мое внимание, упомянув Грейсона. Мое молчание лишь подбадривает ее.
— Ладно, тогда слушай. Мы с Грейсоном знаем друг друга с тех пор, как ему было тринадцать, а мне одиннадцать. Наши семьи — самые богатые и могущественные в Лос-Анджелесе. От нас всегда ожидали, что мы поженимся. Я была с этим мужчиной в трудное время, как и он со мной. Мы все друг другу рассказываем. Наша связь нерушима. Отношения с тобой он впервые скрыл от меня, но лишь потому, что знал, что я не поддержу его. Мое мнение важно для Грейсона, как и его для меня. Грейсон…
— Если ты так важна для него, то почему он не с тобой? — перебиваю я. — Он говорит, вы встречались, но ничего не вышло. Он называет ваши отношения чисто платоническими. — Выкуси, сучка.
Глава 22
Она громко фыркает:
— Грейсон пережил огромную трагедию, которая изменила его. Не мне об этом рассказывать, но просто знай, что только меня он когда-либо впускал в свое сердце. Он помешан на контроле. — Она делает паузу, пытаясь решить, чем хочет поделиться. — Грейсон — сексоголик. По моей просьбе он посещает психотерапевта и проходит курс терапии. Секс на одну ночь помогает ему держать женщин на расстоянии. Расширенное соглашение с тобой с поцелуями и сном в одной кровати — не значит, что он открылся тебе или позволил себе влюбиться в тебя. Это его попытка делать то, что делают нормальные люди. Ему ненавистна зависимость от секса, отсюда и неконтролируемая потребность контролировать все, что только может. Согласившись на это соглашение, ты отдала ему контроль, к которому он так отчаянно стремился. Он мог манипулировать условиями отношений и тем, что из этого выйдет. Ты дала ему секс, которого он жаждал, и необходимый контроль. Лишь когда я обратила его внимание на то, что он манипулировал терапией, он решил отпустить тебя. — Под конец самодовольство Ванессы достигло астрономических масштабов.