Страница 13 из 14
Больше всех удивлен был сам Пират. Он даже отряхнуться позабыл — вода стекала с его шерсти прямо на пол. Такого зверя ему еще не то что ловить — ни разу в жизни видеть не приходилось. И, наверно, он силился понять, что это такое: дичь или нет?
Долго мы не спали в эту ночь. Малютка — так мама прозвала тюлененка — скоро успокоился и перестал фыркать. Мы гладили его, словно котенка, а мама даже прослезилась. Ей было жалко и маму-тюлениху и тюлененка-сироту. Ей казалось, что тюлененок умирает с голоду и что ему немедленно нужно дать молока с хлебом.
— Мать, ты бы еще квашеной капусты ему предложила или ветчины с горчицей. Рыбой они питаются, рыбой, мать! — сказал папа.
Но мама с ним не согласилась:
— Это взрослые питаются рыбой, а маленькие — молоком. Тюлень — животное млекопитающее.
Мама налила в блюдце молока, но Малютка не стал есть. У мамы нашлась и свежая рыба, но и рыбу тюлененок не брал.
Папа оделся и принес два ведра морской воды. Мы вылили ее в корыто и пустили туда тюлененка. Малыш сразу повеселел и принялся плавать, проворно перебирая ластами и тычась носом в края корыта.
Но, как только мы пустили тюлененка в воду, Пират начал волноваться. Он залаял и прыгнул в корыто «спасать» тюлененка. Еле мы его оттащили. Я хотел отвести его в сени, на его подстилку, но он снова ворвался в комнату.
— Ладно, оставь его здесь. Иначе он нам спать не даст, — сказал папа.
Пират улегся рядом с корытом, положил голову на лапы и так лежал, не спуская глаз с Малютки, готовый немедленно броситься ему на помощь. А когда наш кот захотел тоже познакомиться с тюлененком, Пират так на него рявкнул, что бедный Васька мигом взлетел на шкаф и больше оттуда не слезал.
Утром мы нашли Малютку за печкой. Он лежал на моей рубашке, вылизанный досуха и немного посеревший.
Два дня прожил у нас тюлененок, и все это время Пират вел себя так, что и папа не мог объяснить его поведение.
Пес ни на минуту не отходил от корыта и все пытался вытащить тюлененка из воды. Когда мама давала ему кусок хлеба, он осторожно брал его в рот и затем бросал в корыто. По утрам мы всегда находили тюлененка на подстилке Пирата, а кота нашего он совсем выжил из дому.
Малютка ничего не ел, даже мелкую живую рыбу. Я наловил ее целое ведро в ручье. Мы стали бояться, что он подохнет.
— Знаешь, Виктор, придется нам выпустить Малютку в море. Так он долго не проживет, — решил папа.
Хотя мне и не хотелось расставаться с тюлененком, но пришлось согласиться. Мы привязали Пирата в комнате и понесли Малютку на берег. Пират начал скулить и рваться с привязи.
Папа в высоких сапогах — бахилах — забрел в воду и поймал небольшую льдину — их еще много плавало у нашего берега. Мы положили на нее Малютку, рядом набросали мелкой рыбы и оттолкнули льдину от берега. Ветерок подхватил ее и погнал в открытое море.
Мы стояли втроем на мокром песке и провожали Малютку в далекое плавание. Льдина становилась все меньше и меньше. Тюлененок приподнялся на ласты и водил головой, осматривая беспредельную даль серого Каспия. Он, наверно, искал свою маму-тюлениху.
И вдруг мне показалось, что рядом со льдиной зачернела голова взрослого тюленя. Может быть, мне это только показалось, потому что я очень хотел, чтобы тюлениха-мама нашла своего детеныша, а может быть, и на самом деле она его ждала все эти дни.
Когда льдина уплыла так далеко, что Малютки на ней почти уже не было видно, на берег прибежал Пират с обрывком веревки на шее. Он сразу увидел льдину и тюлененка на ней, и, не поймай его вовремя папа за веревку, он бросился бы вплавь догонять своего друга.
Весь день потом Пират скулил и бегал по берегу. Заметив в воде что-то черное, Пират бросился в воду. Но это оказалось просто куском обгоревшего бревна.
— Сходи ты с ним на болото. Может, забудется, — посоветовала мама.
Я побежал в комнату, схватил ружье и крикнул Пирату:
— За мной, Пират!
Но Пират за мной не пошел. Он посмотрел на меня с какой-то большой грустью, потом посмотрел на море, шумно вздохнул и, повернувшись, побежал в сторону мельницы, низко опустив голову, мотая своими мягкими ушами. Он ни разу не обернулся.
Я не стал его звать.
Наверно, Пират подумал, что мы утопили его друга.
Подводный магазин
алеко на Севере, за Полярным кругом, где летом солнце не заходит, а зимой долгие месяцы не появляется на небе, работали водолазы. В одной бухте, или, как на Севере их называют, губе, лежал затонувший пароход. Погиб он в начале войны и за годы, что пролежал на дне морском, так оброс водорослями и ракушками, что и на корабль уже был не похож. Стал каким-то мохнатым морским чудищем.
Прежде чем поднять пароход, водолазам надо разгрузить все его трюмы, а в трюмах полно было разных грузов. Водолазы опускались в темные трюмы, прикрепляли к стальным канатам ящики с грузами, плавучий подъемный кран поднимал их на поверхность и укладывал на баржи.
После разгрузки водолазы собирались подвести под днище парохода стальные полосы, которые у них называются «полотенцами». На каждом конце такого полотенца — по большой скобе. К этим скобам, когда полотенца будут уже под днищем, водолазы прикрепят затопленные громадные железные бочки — понтоны, а потом выжмут из них воздухом воду, и они оторвут пароход от грунта и потянут наверх.
Поднимут морской корабль и отбуксируют на судоремонтный завод, а там инженеры посмотрят, что с ним делать: если корпус у него крепкий, не проржавел, — отремонтируют, и снова пароход будет по морям ходить. А если ржавчина проела обшивку, тогда корпус разрежут автогеном на куски и отправят на завод, в доменную печь. Из этого металла новые корабли можно будет строить.
Вокруг губы не было ни поселка, ни даже домика. Только на мысе, при входе в губу, жили постоянно три человека: маячный смотритель Николай Петрович, его жена Мария Павловна и их шестилетний сынишка Костенька. Скучновато жилось Костеньке зимой, когда все снегом завалено, солнца нет и только сполохи северного сияния иногда промчатся по темному небу. Зато летом ему было чем заняться. С весны ловил он рыбу. В губе — треску и окуней на шнур, в озерах — форель, пеструю кумжу, краснобрюхую палью. Потом в тундре поспевали ягоды, и Костенька ходил с черным ртом; осенью наступала очередь и грибов подосиновиков.
А в этом году с весны пришли водолазы, и у Костеньки сразу появилось много друзей. Они хоть и большие все были, но ничуть этим перед Костенькой не хвастали. А дядя Сережа даже жалел, что во всей водолазной партии нет подходящего Костеньке по росту водолазного скафандра — рубашки со штанами, которые в воде не промокают, и медного шлема с четырьмя окошечками-иллюминаторами. Был бы такой скафандр, дядя Сережа обязательно взял бы его с собой на затонувший корабль. А так приходилось Костеньке только слушать рассказы дяди Сережи, как красиво под водой.
И вот пришла нежданно-негаданно беда. Как-то отправился Костенька на озерко за кумжей. Погода была хорошая, оделся он легко, а не прошло и часа, как налетел с Баренцева моря шквал с дождем. Пока добежал рыбачок домой, промок, продрог да и свалился в жару… Водолазный доктор осмотрел больного и сказал:
— Воспаление легких… Только вы не отчаивайтесь, это теперь, в наши времена, не так опасно.
Три дня не уходил доктор с маяка и спас Костеньку от смерти. Но лежать Костеньке надо было еще долго, пока доктор «выпишет его из госпиталя» — так в шутку дядя Сережа назвал комнатку, где лежал его приятель.
— Скучно ему… — жаловалась мама. — Я не могу ему здесь даже игрушек купить.
— Игрушек? Будут ему игрушки! — сказал дядя Сережа.
Пришел он на водолазный бот и стал готовиться к спуску. Сначала надел шерстяное белье и вязаную шапочку. Потом его товарищи взяли водолазную прорезиненную рубашку — это рубашка и штаны, склеенные вместе, — растянули у нее резиновый воротник и надели на дядю Сережу. На плечи надели медную манишку, на манишку повесили два свинцовых груза: один на спину, второй на грудь. На ноги надели кожаные ботинки со свинцовыми подошвами, опоясали петлей сигнальной веревки и, наконец, покрыли голову шлемом и привинтили его к манишке. Тяжело было дяде Сереже идти с таким грузом по палубе до лесенки, что была спущена с борта в воду, да зато под водой грузы помогают водолазу передвигаться. Без грузов он бы, как пробка, наверх вылетел.