Страница 21 из 43
Президент Гринуэй не успел еще до конца считать свою речь с экрана монитора, а во всех крупных европейских и во многих американских городах отряды полиции и армии уже входили в кварталы, заселенные иммигрантами. Я помню первый прямой репортаж, кажется, из Бирмингема. Солдаты и полицейские в касках и бронежилетах, с автоматами группами двигались по улице. Катились броневики, поводя по сторонам тонкими стволами автоматических пушек. Закадровый голос английского корреспондента и русский синхронный переводчик обращали внимание зрителей на то, что все дома в этих кварталах стоят целыми. Здесь никогда не гремели террористические взрывы.
– Грамотно! - похвалил дед. - В самую тютельку пропаганда! Это тебе не Геббельс и не советский агитпроп. Умеют, сволочи!
Каких-то бородатых мужчин со скованными за спиной руками выволакивали из здания, украшенного транспарантами с арабской вязью, и впихивали в распахнутое чрево бронемашины. Где-то уже раздавались выстрелы.
И в первые, решающие недели той всемирной войны главным зрелищем на телевизионных экранах стали не военные действия союзников в Азии и Африке, а битвы, разыгравшиеся в западных городах. На улицах Парижа и Марселя пылали подожженные автомашины. В окнах домов, занятых иммигрантами-мятежниками, огненными бабочками пульсировало пламя автоматных очередей. Солдаты в противогазовых масках, похожие на марсиан, пускали гранаты, разрывавшиеся белесыми облаками шок-газа. Штурмовики ле-пеновцы с белыми лотарингскими крестами на рукавах черных курток выбивали какую-то дверь и один за другим ныряли в открывшийся темный проем.
– О, господи! - вздыхал дед. - Вот уж действительно клин клином вышибают, а фашизм - фашизмом. Что ж человек за тварь такая, что никак иначе у него не получается?
Американские полицейские (половина чернокожих) гнали по улице у подножия небоскребов колонну пленных. Голос ведущего деловито пояснял, что эти незаконные иммигранты будут интернированы в специальных лагерях, а после войны их депортируют на историческую родину, в афро-азиатские страны. И добавлял не без гаденькой иронии: теперь там хватит места, угрозы перенаселения больше не существует.
Лидер одной из иммигрантских общин, старик шейх с седой бородой и влажными от слез глазами, умолял своих сородичей прекратить сопротивление: "Хватит жертв, борьба не имеет смысла!"
– То-то! - ворчал дед Виталий. - На что ж вы надеялись, хуем победить? А им не победишь, только головой побеждают! Если б вместо хуя побольше головой работали, ничего бы с вами не случилось!
– Значит, хорошо они сделали? - спросил я.
– Кто? - не понял дед.
– Ну, американцы, западники.
– Хорошо-о? - маленькие глазки деда расширились, тонкая морщинистая шея вытянулась еще больше. - Хорошо?! Да они, считай, одним махом семь миллиардов человек кастрировали. Из которых абсолютное большинство ни в чем не виновато. Уж куда лучше!… Это же нацистская идея: стерилизация тех, кого считаешь низшей расой.
– Значит, плохо сделали? - растерялся я.
– А как смотреть, - он вздохнул, - как считать. У каждого своя арифметика. По теоремам ихних шейхов нас с тобой не то что кастрировать, убить полагал ось. Не дозволяли они нам жить, Виталька. И что ты им возразишь?… Вот через два с половиной года тебя могут в армию взять. И, представь, поехал бы ты в закаспийские степи, куда ихняя орда лезет. Поехал бы на войну.
– А теперь они больше не полезут? - спросил я.
– Поначалу-то - страшнее прежнего полезут! Но это уж с отчаянья. Сколько бы с ними еще ни пришлось биться, дело их теперь все равно проиграно… Ах, детишек жалко, хоть арабских, хоть каких! Что поделаешь? Всегда за безумства шейхов отвечают дети их собственных народов. За детей, сожженных в Освенциме, сгорали дети в Дрездене и Кельне, за израильских детей - палестинские, за русских - чеченские. Теперь, видишь, прогресс: детей вражеских не убили, не сожгли. А все равно, ты представь, с каким сознанием будут они вырастать - последние. Вырастать в никуда… - И дед безнадежно махнул рукой.
В российских городах беспорядков было намного меньше, чем в западных. Кто-то утверждал, что за это следует благодарить ПНВ и его великие чистки. Деловитые молодые министры нового демократического правительства с гордостью объясняли, что законы военного времени дали им возможность эффективно ловить и уничтожать террористов. Я не знаю, кого ловили, кого уничтожали, но иммигрантов - легальных и нелегальных, не получивших полноценных прививок и пораженных "Си-Дабл-Ю", - у нас, как и на Западе, собирали в лагеря для интернированных.
Сообщали о попытках террористов нанести ответные удары: вызвать в Европе и Америке, хотя бы и с риском для самих себя, эпидемию чумы - той, которой нас и пугали власти, чтобы согнать на прививки. Но основная масса населения западных стран, защищенная вакцинацией, была неуязвима. Разжечь эпидемию не удалось.
А на экране вдруг появлялись горящие заросли африканских джунглей. Полуголые темные фигурки с автоматами перебегали, стреляя на ходу, падали. Кровь на широколистой зеленой траве блестела, точно красный лак.
– Ты смотри! - удивлялся дед. - Эти-то бедолаги все друг дружку убивают, не могут остановиться. Да что же они не понимают, что произошло? Не знают, чем переболели? Хоть радио-то они слушают?
– Как ты думаешь, - спросил я, - война продлится еще долго? Не в джунглях, а мировая, с террористами?
– Может, лет десять, - сказал дед, - а может, и полвека. Насколько агония растянется. Будут эти моджахеды погибать, будут уставать, да попросту будут взрослеть, потом стареть. Ну, еще нынешние груднички подрастут и встанут у них под ружье. Вот и все, приток молодежи и кончится. А тут западники днем и ночью станут уговаривать: сдавайтесь, хлопцы, все простим, сами покаемся, будем вас ананасами кормить! Ну и куда моджахеды денутся?
Дед оказался прав. Война, развившаяся постепенно, из скрытой формы, и закончилась не в один день подписанием перемирия или капитуляции, как прошлые мировые войны, а угасала еще несколько десятилетий. Сопротивление и террор медленно сходили на нет. Кто-то из пишущей братии даже назвал эту войну не Третьей мировой, а Второй Столетней.
Снова и снова приходилось жалеть о том, что не удалось вовремя создать контрацептивное оружие отложенного действия "Си-Дабл-Ю-Эй". После его применения сокращение громадного населения Юга прошло бы мягче, в большинстве семей было бы хоть по одному ребенку. Теперь же страшным итогом войны стали несколько миллиардов стареющих, одиноких людей при совсем уж малочисленном молодом поколении.
Это поколение составили дети тех, кто оказался невосприимчив к вирусу "Си-Дабл-Ю" либо перенес болезнь без последствий. Всех таких новорожденных с первого дня старались брать на учет западные гуманитарные миссии. Их растили и воспитывали в тепличных условиях. Для получения образования их увозили на Запад, где они пользовались всеми правами, включая право на появившуюся в середине века генную профилактику, то есть на бессмертие. Так создавались "новые" арабы, "новые" индонезийцы, нигерийцы, китайцы.
А на землях Азии и Африки были организованы несколько протекторатов ООН. Там доживали, в основном на гуманитарной помощи, побежденные. Состарившихся и больных переводили из протекторатов в лагеря - уже полностью на все готовое, под присмотр и опеку. Два с половиной миллиарда бессмертных землян могли позволить себе заботу о тех, кому не досталось ни бессмертия, ни просто будущего.
Впрочем, Беннет был прав: в нынешние, восьмидесятые годы мир протекторатов и лагерей для большинства западных благополучных обывателей давно уже существовал как бы за горизонтом. Даже я - не западник, а русский, далеко не благополучный, - даже я, до того как угодил в африканскую командировку, почти не задумывался о том, что где-то все еще догорает, постепенно остывая и погружаясь во мрак, эта обреченная Вселенная.