Дети Ночи

— Не хочу...

«Твои слова услышаны, — прошелестел в голове глумливый шепот. — Я буду тебя ждать...»

— Кто это?

От этого неслышного ухом шепота холод пополз по хребту и тошнотворная слабость охватила тело.

— Кто?!

Ответа не было, странное чувство внезапно отпустило — словно уши заложило — и Старший подумал, что это просто ночные страхи.

Нет, не плакать. Он закусил губу, стараясь не думать, не думать, не думать, но перед глазами внезапно разветвляющимися трещинками предстала жизнь — вот это трещинка он, это его дети, дети детей, все трещинки бежали и бежали, пока вокруг все пространство не стало покрыто трещинками. А потом все рухнуло в бездну. В черный провал смерти.

Провал.

Смерть.

Бесконечность.

Он такой маленький, а бесконечность беспредельна...

Не добежать до конца, не увидеть — что там? Есть что-то за смертью или ничего?

Снова этот тошнотворный шепот.

«Ничего».

— Неправда. Не может быть! Ты врешь!

«Я буду ждать тебя... если хочешь узнать... и не умирать...»

И опять резкая, закладывающая уши неестественная тишина.

Младший заворочался во сне.

Старший заплакал от неведения, страха — и упрямой злости.

— Ты, я тебя не боюсь, — прошептал он, глотая слезы. — Я сделаю так, как сказал!

Ответа не было, и вскоре он заснул от усталости и слез.

И вот наступил день отъезда. Братья покинут Холм вдвоем, а после королевского объезда вернется домой один Младший. Старший останется в холме их деда, Тарьи Медведя. А холм этот самый северный, как раз напротив Королевского в Кольце холмов.

Ехать они будут долго, от холма к холму, останавливаясь в каждом из них, чтобы господин холма подтвердил свои клятвы королю, а король благословил бы и владык холмов с их чадами и домочадцами, и прочий люд, и скот, и красноухих белых псов, и лошадей туманной масти, и поля, и охотничьи угодья, и озера, и реки. Так они поедут по ходу солнца, и первым холмом будет холм гордого рода Тэриньяльтов, герб которых — ущербный месяц. Потом будет еще два холма, а за ними Пограничный холм. Он самый западный, и на расстоянии полета стрелы от границы земель Ночных там лежит Пограничный камень. От него начинается дорога в Западную четверть Дневных, в королевскую четверть. И каждый раз, как умирает король Дневных, к камню с запада подъезжает всадник с белым знаменем, на котором горит золотое солнце и на древко навязана кровавая лента в знак смерти. Он устанавливает траурное знамя у камня, и трубит в рог. Утром же черное знамя с серебряной полной луной появляется возле камня, что означает — король Ночного народа услышал. И ровно через месяц на закате, в ничейный час новый король Дневных встретится на поле Энорэг со своим Ночным собратом, чтобы подтвердить древний Уговор. Так же будет, если умрет король Холмов, король Ночного народа, только гонец приедет ночью с восхода, и с кровавой лентой будет черное знамя.

На поле Энорэг нет ничего — трава, ветер да курганы древней битвы, после которой две ветви рода человеческого разделились. На самом высоком кургане стоит каменная чаша, и птицы небесные и звери полевые пьют из нее.

Если двигаться дальше на север, будет Мертвый холм. Там никто не живет. Говорят, что его хозяин заточен ни живым, ни мертвым где-то в глубине его подземелий, но никто не знает наверняка. И король объедет его посолонь с обнаженным мечом в руке, чтобы тот, кто в глубине, так и оставался там.

Самый северный, Медвежий холм — тот, где останется Старший. А Младший поедет вместе с отцом дальше, мимо Восходного холма и двух Сторожевых холмов, где летом развернется Торжище, и откуда идет Великая Дорога к Средоточию Мира. Говорят, она идет до самой Стены , но никто наверняка не знает. по крайней мере, в Холмах.

В канун середины лета вернется король домой, тогда в Холмах будет праздник, и Дневные из ближайших селений буду видеть всю ночь на холмах костры, ветер будет доносить музыку и смех. Может, кто-то даже решится украдкой посмотреть на веселье Ночных поближе. Говорят, бывало, что Ночные приглашали таких гостями к своим кострам, да вот только вести себя надо осмотрительно. Вот раз один парень пошел в Холмы, а вернулся через сто лет, никого из своих дома не нашел, помешался и умер.

А то, может, и ничего не случится, просто проснется человек поутру, словно сон видел — вокруг ни души и ни следа. Было ли веселье, не было? Сон или явь? Такие люди потом видят многое, что другим не видно, и становятся поэтами.

А то просто можно поутру пойти туда, где ночью были костры — у Ночных обычай есть оставлять на месте пира какую-нибудь безделушку — кубок, блюдо, кувшин. Красивые вещи и дорогие. Раз один парень, что двух слов связать не мог, взял да хлебнул остатнего вина из такого кувшина. И такие заумные речи с тех пор стал заворачивать, что даже мудрецом прослыл.

Глава 4

Тарья Медведь, отец госпожи-королевы Диальде, был огромен, безмерно силен и буен нравом. Совершенно непонятно, как у такого могла родиться дочь, которую называли Нежной Госпожой. Но если кто знал близко госпожу Диальде, сразу признавал наследный суровый нрав и резкий язык Медведей. Порой с уст Нежной Госпожи слетала такая крепкая брань, что закаленный страж Провала потерял бы дар речи.

Во владениях Медведей зима задерживалась дольше, чем где-либо еще в Холмах. Северный ветер приносил дразнящий запах холодного моря. Мало кто из Ночных видел море, за последние два поколения уж точно, так что только по рассказам прадедов они знали об огромной, бескрайней воде, о приплывающих к берегам даже в середине лета зеленых ледяных горах, о морских обитателях и чудовищных тварях, живущих в темной глубине медленных вод. В детстве, слушая эти рассказы, Тарья Медведь придумал себе еще одну ветвь рода человеческого — Морских, которые живут на дне и сражаются с морскими змеями и кракенами. Но такого народа не существовало. Тарье это не нравилось, потому, что каким-то образом нарушало упорядоченность бытия, но что поделаешь.

Поселения Дневных тут были далеко, и охотники Тарьи заезжали в их земли дальше, чем жители любого другого холма. Зато и дневные твари сюда забредали куда чаще, потому как плодились и размножались свободно. Потому Тарья отправил навстречу своему зятю и внукам большую и хорошо вооруженную свиту, а когда пришла весть, что они уже вот-вот прибудут, выехал сам.

Он был огромен, и конь под ним был огромен. Старшему принцу пришло в голову, что такому лучше бы ехать на медведе, раз уж сам Медведь. Тарья прожил уже полторы сотни лет, что даже для Ночных много, а по виду ему больше шестидесяти никто не дал бы. Седины в буйной жесткой гриве почти не пробивалось, заплетенная в косу борода была черна, даже морщинки у глаз едва намечались. Пронзительный взгляд сиреневых глаз просто пригвождал к месту. Вот таким взглядом он и смотрел на детей своей единственной дочери.

Они нравились ему, особенно Старший. «Конечно, статью не в медвежью породу выйдет, но нос точно мой, а взгляд прямо как у жены моей, покойницы, чтобы ей за снами радости и блага побольше, славная была женщина».

Мальчики опасливо смотрели на деда, и их мысли откровенно читались у них на лице.

Старший боялся и хотел остаться у деда.

Младший боялся и хотел скорее домой.

«Воин будет хороший, — подумал он о Младшем. — А маг — никудышный».

Три ночи было веселье в Медвежьем холме. А потом король уехал, а Старший принц остался у деда. Он долго смотрел вслед отцу и брату, стоя рядом с дедом, и на душе у него было тоскливо. Но ни брат, ни отец не обернулись, и Старший, вздохнув, помотал головой.

— Правильно, гони тоску, — сказал дед. — Понятно, жалко, когда детство уходит, но пора уж. Я сделаю из тебя хорошего преемника отцу. Будь уверен, времени на тоску у тебя не будет.

И Тарья Медведь не солгал.

«Привет и поклон тебе, милый брат. Я очень по тебе соскучился. Правда, времени у меня скучать очень мало, но все равно скучаю. И по маме с отцом очень скучаю тоже...»