Страница 2 из 10
– Не был десять лет, живу в Ульяновске, а здесь тётя похоронена.
– Если не найдёте, – посоветовала подруга, – можно положить цветы на любую могилу. Бог знает, кому они предназначены. Не расстраивайтесь.
– Я должен найти.
Мужчина ушёл. Подруга спохватилась:
– Что ж я ему не сказала, пусть бы 50-й псалом почитал, помогает в поисках.
Алевтина Валерьевна стала читать 50-й псалом, потом «Отче наш».
«Ищу иголку в стогу сена», – подумала. Решила попробовать начать поиски с другой стороны холма, которая выходила на Солнечный, оттуда чаще с бабушкой, а потом с дядей Борей приходили. Дядя называл ей каждый раз ориентиры, связывая их с высоковольтной линией электропередач, что шла через Солнечный, одна опора стояла на краю кладбища. Дескать, пойдёшь без меня, встанешь там-то, проведёшь мысленно линию туда-то. Ничего она не помнила. Ни куда встать, ни куда смотреть. Ничегошеньки.
Ходила по холму с юга на север, захватывая всё новые и новые участки кладбища, ходила с запала на восток, ходила вдоль, ходила поперёк. Не было родных могил. Готова была сесть и разреветься.
И вдруг – да вот же они! Вот! Несколько раз проходила мимо, но с восточной, тыльной стороны. Ей бы раньше протиснуться между двумя оградками и сразу всё встало на свои места. Она шла, где удобнее. А тут, будто по наитию, боком-боком проскользнула… Посмотрела для убедительности на фото – всё правильно. Всё так же, как и пятнадцать, двадцать лет назад. Только калитки нет. Оградку перекосило через год, как поставили, дядя Боря снял калитку, прислонил к оградке изнутри. Странно, если бы калитка всё так же стояла. «Металлоискатели» по всей стране промышляют на кладбищах.
– Здравствуйте, родные! – сказала Алевтина Валерьевна, положив одну руку на один, вторую на другой памятники. – Долго я к вам, родные мои, ехала, ох, долго. Простите…
Могилы стояли среди берёз, наверно, поэтому зарослей травы в рост человека не было. Вольготно себя чувствовал ирис, его ещё бабушка сажала, толстый слой бурой слежавшейся листвы накопился за долгие годы на могилах, вокруг них. Алевтина Валерьевна достала из пакета грабельки, из сумочки синий халат. Единственное, что везла из дома – халат, решила – вдруг не купит на месте. Начала убирать листву. Памятники дядя Боря сварил из железа, незамысловатые, по-хорошему, заменить бы надо… Зато таблички из нержавейки, искусной рукой гравёра выведены надписи: «Егор Филиппович Носов», «Авдотья Ильинична Носова». И годы жизни. Дядя при ней крепил таблички.
– На века! – сказал.
Она росла у бабушки и деда. Отца не знала. Раньше о таких детях говорили: мать нагуляла. Как это произошло, осталось семейной тайной. Спрашивала несколько раз бабушку, у той сразу портилось настроение, недовольно отмахивалась: «Ни к чему тебе это! Ни к чему!» Через год после её рождения мать вышла замуж, отчиму чужая дочь не больно пришлась ко двору. Бабушка забрала внучку к себе.
Дом бабушки и деда ещё стоял. Таксист, хотя ничего не говорила, не просила, провёз мимо. Почерневший от времени пятистенок, мощные ворота. Столбы из толстенного листвяка. Дед говорил: «Они всех нас переживут». Деда с бабушкой пережили.
В какой-то момент посетит её на кладбище мысль – на обратной дороге попросить таксиста остановиться у дома, постоять рядом, может даже попросить разрешения у хозяев зайти внутрь. Но подумает и решит: ни к чему.
Деда призвали на фронт летом сорок первого. Отправили для начала в Тюмень, в артиллеристское училище. У Алевтины Валерьевны хранится фото: дед в форме, тогда ещё погон не было, рядом бабушка, голова повязана платочком. Он сообщил жене – скоро отправят на передовую, она тут же сорвалась и поехала почти за две тысячи километров. Двое суток добиралась. На память о войне у деда остался осколок в тазобедренной части. Ходил сильно прихрамывая. Ногу время от времени одолевала такая боль, что зубами скрипел… Боролся с нею домашним способом: печку раскочегарит, откроет дверцу, оголит бедро… Подставлял едва не вплотную к жаром дышащей топке… Казалось – сейчас нога вспыхнет, пламя выскочит, лизнёт кожу… Нога прогревалась, боль делалась тише, отступала. Дел обессиленно ложился на кровать, укрывался одеялом…
Что дед, что бабушка были страшно упрямыми, не уступчивыми. В её детской памяти запечатлелись две сцены. Из-за чего возник спор в тот раз, трудно сказать, врезалась в память кульминация ссоры. Бабушка сорвала со стены висевшие на гвозде счёты и бросилась за дедом. Были в доме большие счёты (и дед, и бабушка работали по бухгалтерской части), ими вознамерилась достать супруга, огреть от всей души. Дед хромой-хромой, но припустил, понимая, угроза нешуточная, жена в гневе – огонь, приласкает счётным аппаратом, мало не покажется. Посреди комнаты стоял круглый стол на четырёх ножках, вокруг него развернулась погоня. Алевтина Валерьевна делала уроки за столом, поспешно нырнула под него, как только ссора перешла в стадию рукоприкладства. Было смешно смотреть на мелькающие ноги деда и бабушки. Затем раздался удар, бабушка всё же приласкала оппонента, костяшки весело запрыгали по широким плахам пола.
Дед потом ремонтировал счёты и ворчал:
– Синяк во всё плечо, ещё и делай ей!
Второй случай произошёл за завтраком. Накануне дед с бабушкой ходили в гости. Дед, похоже, неподобающим образом вёл себя на людях, бабушке не понравилось поведение благоверного. Лишнего ли перебрал или другим образом отличился… Бабушка отчитывает провинившегося, выговаривает, он ни слова в ответ, с хмурым видом занят своим делом, нацелился яйцо куриное, сваренное всмятку, употребить. В одной руке яйцо, во второй чайная ложечка, черпать содержимое диетического продукта. Бабушка мыла посуду в закутке у печки, одновременно высказывая претензии супругу. Закончив нравоучительный монолог, принялась в раздражении давать поручения ему, сделать по дому то-то и то-то.
На что дед не смолчал. Обиженно пробурчал, дескать, раз такой он плохой, хуже всех, поищи-ка ты хороших, пусть хорошие тебе делают. У бабушки в руке была мокрая тряпка, развернулась к деду лицом и тряпкой со всего плеча. Попала деду по руке, яйцо вылетело, как из пращи пущенное, и врезалось в стену, желток поплыл по извёстке.
На кладбище одолевали комары, благо, послушалась таксиста и купила мазь. Иначе бы разукрасили её кровососы волдырями. Весёлое дело, лететь в самолёте с лицом, живописно покрытым шишками. Кожа была чувствительной на укусы. Да и красить не дали бы, роем вьются…
– Купите обязательно, – настоятельно порекомендовал таксист, – нынче комары живьём едят, лютуют со страшной силой. В прошлом году такого не было…
Как только мазь переставала действовать, снова доставала тюбик. День был солнечным, но здесь под густой листвой берёз жара не ощущалась. Она прошлась наждачкой по памятникам, оградке, убрала старую краску в тех местах, где она шелушилась, зачистила участки с ржавчиной. Потом открыла баночку с краской. В магазине, выбирая цвет, вспомнила, бабушка любила синий. Крыльцо красила светло-коричневой, что и пол в доме, на входную дверь припасала синюю. Алевтина Валерьевна тщательно размешала краску и нанесла первую полосу на бабушкин памятник. На краске заиграл солнечный луч…
Жили они с бабушкой от пенсии до пенсии. Мать помогала редко. Из одежды что-нибудь подкинет. Алевтине Валерьевне было лет четырнадцать, когда бабушка вышла на этот бизнес – мохеровые шарфы. Они считались высшим шиком у молодёжи. Парни обматывали шею, девушки могли носить вместо платка. И у взрослых шарфы были брендом. Имелись они трёх видов – шотландские, исландские и индийские. И те, и другие, и третьи – дефицит из дефицитов, в магазине не купишь. Но голь на выдумки хитра. Кто разработал технологию мохера без мохера теперь уже и не скажешь. Шерсти не требовалось ни грамма. Ну, не единого. Сырьё для производства мохера в домашних условиях шло с фабрики игрушек. Городок районного масштаба, порядка ста тысяч населения, отличался развитой местной промышленностью. Политику советского государства в этом вопросе ошибочной не назовёшь: города должны обеспечивать себя по максимуму натуральными продуктами: молокозавод, хлебозавод, кондитерская фабрика, птицефабрика, мясокомбинат, макаронная фабрика и так далее. Фабрика игрушек тоже имелась. На прилавки магазинов она среди всего прочего поставляла куклу Мальвину с голубыми волосами, льва с огненно-рыжей гривой, клоуна, тоже рыжеволосого. Волосы и гривы делались из капроновой нити, которая шла на производство мохеровых шарфов.